Юрий Рытхэу - Полярный круг

Нанок раскрыл чемодан, вынул полевой дневник, книги, рукопись неоконченной статьи и все это разложил на письменном столе. Нигде за все время своей командировки он не устраивался с таким комфортом.

Умывшись, Нанок сел к столу, раскрыл полевой дневник и принялся записывать впечатления сегодняшнего дня.

Изредка он поглядывал в окно. Хорошо, должно быть, здесь жить. Тихо. Народу немного.

Может быть, попроситься работать в школу преподавателем истории? После уроков или в выходной можно было бы отправляться с охотниками на промысел. Вечером, когда солнце садится в воду, хорошо возвращаться с добычей к родному берегу в предвкушении встреч с близкими.

Нанок усмехнулся про себя. Не успел и трех месяцев поработать, а уже вон о чем мечтает.

Что-то не ладилось сегодня с записями. Стоило Наноку чуть отвлечься, как перед его глазами возникало лицо актрисы Самари… Или это — Зина Канталина? Иногда Нанок досадовал на то, что так хорошо запомнил портрет Ренуара, Теперь актриса с ровным разлетом бровей, с пристальными, чуть печальными глазами, с мягким округлым подбородком, подперев левой рукой щеку, смотрела на него. В ушах Нанока звучал тихий чистый голос Зины.

Хорошо бы поселиться вместе с Зиной в таком селении, как Чаплино. Люди здесь добрые, простые и отзывчивые.

Нанок решительно захлопнул блокнот и принялся за письмо к Зине. Слова сами ложились на бумагу, и Нанок только дивился, откуда взялось такое красноречие. Исписав один лист, взялся за другой. Но перечитать письмо у него не хватило смелости, и он, заклеив конверт, вышел из дома, чтобы опустить письмо в почтовый ящик.

На берегу моря большой остов китового скелета ярким красным пятном выделялся на гальке. Снятое сало лежало возле жиротопки. Нигде не видно ни одного человека. Нанок подошел к световому маяку, посидел на нижней деревянной перекладине. Чуть слышно плескалось море. Со стороны села неслись громкие голоса. Иногда Нанок различал слова.

С моря тянуло стужей. Нанок продрог, встал и пробрел к дому, выбрав другую дорогу.

Вдруг он остановился, пораженный увиденным. Между домами, словно притаившись, стояла тундровая яранга. Отлично сшитая из стриженого серого рэтэма[8], аккуратная, обложенная гладко обточенными морскими камнями, она, казалось, стеснялась своего необычного вида среди деревянных домов. Нанок тут же вообразил ее стоящей на цементированной площадке возле Анадырского музея, и сердце от волнения забилось сильнее. Чья это яранга, как она сюда попала? Ведь в Чаплино живут эскимосы, которые оленеводством никогда не занимались. Нанок обошел ярангу, нашел вход. Край рэтэма был слегка отвернут, словно приглашал человека войти. Легкий дымок вился над верхними жердями. С замиранием сердца Нанок заглянул внутрь. Поначалу показалось темно. Но когда глаза привыкли, Нанок увидел сидящего возле полога старика. Перед ним догорал костер. Старик держал в руках чашку и вопросительно смотрел на Нанока.

— Етти, — сказал он.

— И-и, — ответил Нанок.

— Приезжий?

— Только сегодня прибыл.

— Садись, пей чай. Он хороший, — сказал старик. — Лучше, чем дурная веселящая вода.

Нанок согласился с этим.

— Здесь живете? — спросил он, оглядевшись.

Старик кивнул. Помолчал, потом добавил:

— Иногда в домике ночую. У дочери.

— В домике, наверное, лучше, — осторожно заметил Нанок.

— Иногда лучше, — согласился старик, — но душно. Свободного дыхания нет. Полог чем хорош — можешь в любое время высунуться, глотнуть свежего воздуха. В домике же только одна дырка на волю — в окне. Да мала она — голову не просунуть.

— Это верно, — сказал Нанок и еще раз внимательно огляделся…

Все ему нравилось в этой яранге. Вдоль замшевой стены расставлена хозяйственная утварь — деревянные кадки, ящики, кожаные мешки с зимней меховой одеждой. Справа от входа Нанок увидел великолепно выдолбленную каменную ступу с каменным молотком. Вот где хорошо разбивать замороженное мясо, нерпичью печенку, толочь тюлений жир, чтобы потом макать в него куски розовой печенки, толченого оленьего мяса или рыбы…

Позади висел полог. Передняя стенка была высоко поднята. Жирника не было, его заменял латунный канделябр на три свечи. В музейной яранге обязательно будет жирник, подумал Нанок и вздохнул.

— Устал? — участливо спросил старик. — Пей чай, он прогонит усталость, прибавит сил. А скажи, зачем приехал сюда?

— По работе, — ответил Нанок. — Несколько дней поживу…

— Начальник какой?

— Работаю в музее, в Анадыре. Это место, где собирают старые вещи, которые напоминают прожитое, — попытался коротко объяснить Нанок.

Старик заметил:

— Знаю, как в Москве выставка.

— Вы бывали в Москве?

Старик кивнул.

— Любопытное место, но очень много людей. Как комаров в тундре. И все жужжат, жужжат, каждый на своем языке. И вода журчит не по земле, а вверх бьет, будто озорные великаны легли на землю. Много я там ходил, сильно устал.

— А ездили по делу?

— В гости. К родичам мужа моей дочери. — Старик задумался. — Странная там жизнь. Я бы так не мог. А они могут. Эти русские — удивительные люди. Раньше я думал, что по-нашему можем жить только мы, а Ваня пришел в наше стойбище и на следующий день уже пас стадо. Правда, первое время трудно ему было. Но привык. Оставаться бы ему оленеводом, но, оказалось, строитель он. Учился этому. Как узнала Раиса Петровна, вытащила его из тундры и поселила здесь… Вот мне и пришлось сюда перебираться…

Старик задумался.

— Деревянную ярангу делает мне Ваня. Чтобы можно было как бы в настоящем доме жить и полог поставить… Не знаю, что получится.

Нанок внимательно слушал старика. Когда он замолкал, Нанок слышал веселые возбужденные голоса людей на улице Чаплино, кто-то уже пел протяжную песню.

— Отец! — послышалось у входа. — Отец! Иди кушать!

Старик встал.

Нанок поднялся вслед за ним.

— Дочка зовет, — сказал старик. — Пойду.

Нанок, проходя возле дома, куда вошел старик, замедлил шаг.

Дом выделялся добротностью, да и размерами он был поболее, чем другие. Сбоку виднелась почти готовая пристройка с маленьким окошком в одно стекло.

Солнце садилось. Длинные тени протянулись от столбов, от маяка, от причудливых антенн на крыше почты.

Нанок пошел к себе.

В квартире никого не было.

Раздевшись, он присел к столу, раскрыл полевой дневник.

«По всей видимости, — писал Нанок, — старик — последний из тех, кто ярангу предпочитает дому. В истории человечества для народа поменять сложившийся веками тип жилища — это своего рода революция, которая оказывает влияние не только на внешний образ жизни человека, но и на весь его внутренний мир. Я могу доказать это на примере моих родителей. Когда мы жили в Наукане и наше жилище представляло собой гибрид каменной пещеры и яранги — даже разговор о домашних делах был совсем другой. Шаг был иной — даже не шаг, а ползание, потому что в тесном пологе некуда было шагать, можно было только перекатываться или ползать, если требовалось поменять место… А когда семейная большая община распалась, каждая отдельная семья построила себе собственное жилище…»

У Раисы Петровны было шумно, и деловой разговор начался только после ужина.

— Как вам понравилось село? — спросила хозяйка.

— Здесь хорошо, — ответил Нанок. — Я тут даже ярангу нашел.

— Это Нотанвата яранга, — небрежно махнул Анахак. — Позорит село. Вот ты, Саникак, — обратился он к девушке, как председатель сельского Совета и депутат областного Совета, приняла бы такое постановление — разобрать ярангу, чтобы не портила архитектурный вид нашего села, не позорила бы его перед уважаемыми гостями…

— Ну что тебе далась эта яранга? — добродушно возразила Раиса Петровна. — Пусть живет старик. Тем более, он в скором времени переселится в дом: зять ему такую пристройку сделал — и яранга и дом одновременно. А что до архитектуры — вспомни: в прошлом году мы вместе были в Москве, не забыл Калининский проспект, где ты покупал жене пальто?

— Да, помню! — оживился Анахак. — Там такой гастроном: как зашел я в винный отдел, голова закружилась, хотя ничего не пил!

— Ты только бутылки и замечаешь! — сердито оборвала его жена.

— Ну что ты, Тамара, — заступилась за Анахака Раиса Петровна. — Мы там видели и другое: церквушки, притулившиеся к большим домам. Это Анахаку очень понравилось. Правда?

— Да, будто старичок прильнул к молодому, выросшему внуку, — умиленно произнес Анахак.

— Так вот, яранга Нотанвата рядом с домом, как та церквушка у высотного здания, — сказала Раиса Петровна.