Александр Твардовский - Советский рассказ. Том второй
А, ничего, вытерпим. Всю жизнь терпим, что уж эти пять минут. Хоть бы люди стояли спокойно, так нет же! Лезут, жмут, пробираются на лучшее место. Закон жизни, ничего не поделаешь…
Вообще глупо было ехать. Через неделю машина будет готова, тогда другое дело. Кристьяновы парники никуда не денутся. Да и что там за диковина, видел такие и раньше. Каркас и рамы со стеклами, от центрального отопления обогреваются. Во всех пригородах парников полно. Что с того, что он сам сделал. Теперь все делают сами. Халтурщики последнюю шкуру сдерут, да еще и литровку им ставь… Лучше бы остался дома крылья полировать. А теперь тебя тут каждый давит, толкает. Глупость какая…
На рейде кораблей полно, не удивительно, что на воде нефть. Насчет коллектора, который протянется за остров Найссаар, разговоры идут уже двадцать лет. Языком чего не построишь…
Только начало мая, а уже так много народу едет. А летом и не думай. В автобусах битком, на Пирите ступить некуда. У каждого киоска очередь в десять завитков. В Клооге не лучше. Тихого местечка нигде не найдешь. В Пярну и Нарва-Йыэсуу и не суйся, там заграница…
Следующая остановка за мостом, дальше ехать нет смысла. Это еще что? Разве так тормозят? Сапожник, а не шофер! А-а, старуха переходила дорогу? Эти старые бабы хуже всего, всегда норовят в последний момент. И куда таким спешить? Помереть все равно не удастся. Смерть косит людей в расцвете сил. Аугуст умер, а много ли ему было лет? Шестьдесят один, не больше, он на три года моложе меня. Да что мне до Аугуста, мне от его смерти ни холодно, ни жарко. В «Вечерке» было два извещения. Некролога не дали. Не тот масштаб.
Ну вот! Нечего на голову лезть! Конечно, выхожу, и так видно. Хоть рви пуговицы с мясом. Теперь чемодан под ногами, разве так полагается? Что за люди, каждый спешит, как на пожар. А после растянется где-нибудь под кустом, поллитровка рядом, тогда торопиться некуда, тогда не знают, куда время девать. Стадо баранов… Изволь теперь вылезать прямо в лужу, надо бы на такого шофера жалобу написать.
Слава богу, пуговицы на месте. Одна, две, три — все. Обратно лучше такси взять. У Лесного кладбища, может быть, и на автобус удастся сесть. У какого Лесного кладбища, чудак? На Мяхе! Против Кристьянова дома остановка автобуса, там всегда можно даже свободное место найти. А где на Мяхе возьмешь такси? Они вечером ни Пирите, около ресторана… Впрочем, рано еще о поездке думать, там будет видно. Может, зайти в бар? Нет, опять толпись у прилавка, да и место паршивое… С моря ветер дует, на берегу можно простудиться. Что сейчас на берегу увидишь хорошего, еще ничего не прибрано. Лучше к реке поближе… Уже мороженщица на месте. Теперь мороженое и зимой продают. Величайшая глупость. А какое мне дело, пусть едят, кто хочет застудить зубы или получить ревматизм сердца. От гланд ревматизм и начинается… За пивом очередь до самой монастырской стены. Вечная очередь. Обязательно очередь. Как это в свое время умели торговать без очередей? Город слишком разросся, или же на каждого продавца такой огромный план наложен? Пусть бы разрешили частную торговлю, очереди мигом исчезли бы. А впрочем, кто его знает…
Так, значит, поближе к реке. Да и там что хорошего? Может, подождать следующего автобуса и прямо на Мяхе? А черт их знает, какой идет в Меривилья, какой в Мяхе. Всегда на своей машине ездил. Старенькая, уже триста тысяч километров прошла, а ходит лучше не надо. Никто не верит, что «Москвич» может столько пройти. Не ухаживают как полагается, да и ездить не умеют. Сразу на полные обороты, жмут на последнюю скорость, а потом тормозят так, что покрышки визжат. Газ — тормоз, газ — тормоз, долго ли цилиндры и мосты выдержат! А без машины — как без рук. Жди тут… Сразу на Мяхе было бы правильнее. Сейчас уже смотрел бы теплицы. А потом сели бы за шахматы. Кристьян готов целыми днями играть. Прямо как чокнутый. С Кересом сделал ничью. На сеансе одновременной игры. Если б один на один, Керес его мигом обставил бы. Керес самую малость не дотянул до чемпиона мира. Жалко…
Хватит сидеть, надо идти! От монастыря будет ближе. Песок, правда, но ничего… Мощные стены, силикальцит так долго не простоял бы. Ни силикальцит, ни блоки. Плитняк и известь, два-три года выдержанная в земле, — вот это прочнее всего. А что мы знаем хотя бы и про железобетон? Надо ждать несколько веков, тогда только будет видно… Здесь и не приходится по песку идти. Кругом, правда, песок, но есть утрамбованные дорожки. Гляди-ка, даже асфальтовая дорога на холм проложена! Денег убито немало. Кому нужны этот канал и стоянка для машин? Помешались на парках отдыха, больше ничего. В городе на улицах ноги поломаешь, зато здесь асфальт. Этого газеты не замечают. А стоит частному застройщику раздобыть малую толику, чтоб залить дорожку у себя в саду, так сразу… Черт побери, неужто будут сносить бульдозером домишки в Лиллекюла? «Индивидуалы», видите ли, встали поперек дороги этим здоровенным жилым казармам! От Мустамяэ пятиэтажные нажимают, девятиэтажные тоже. Ничего, что местность низкая. Кто мог двадцать пять лет назад это предвидеть! Надо было в Пяэскюла строиться. Да ничего, так скоро не доберутся. И домик должны будут купить. И дать квартиру… Квартира от государства — это уж последнее дело. Но зачем заранее нервничать. Кто знает, что еще может быть. На деле не все так гладко получается, как в планах. Городские власти сами виноваты. Зачем разрешили строиться? Даже кредит дали. Об этот орешек многие отцы города себе зубы поломают. Так и Аугуст, бывало, посмеивался. Мир его праху.
Уже двенадцать часов. Аугуста хоронят в час дня. А пусть хоть сейчас. Что мне до Аугуста…
Чуть выйдешь на открытое место, сразу ветер. У моря совсем продуло бы. По открытому идти недолго. У реки не должно быть ветрено, лес защищает. Хорошо, что сюда повернул.
На красивом месте был построен монастырь. Церкви и монастыри всегда стоят на красивых высоких местах. Попы толк знали. Наобум ничего не делали. Сперва все обдумывали основательно. Уж они бы не разрешили целый район города застроить, чтоб через двадцать лет снести. Что построено, стоит нерушимо. Монастырь сожгли в Ливонскую войну. Люди Ивана Грозного подожгли. А не мужики из Харьюмаа, как в кинофильме показано. «Князь Гавриил» — прекрасная повесть,[54] а вот поди же… Порядка нет нигде…
Земля еще мокрая. На кустах почки. Южный склон уже зеленеет. Природа весной хороша. Как молодая женщина… Калужница. Кто называет калужницей, кто мать-и-мачехой. На сырой земле растет. Калужницу не ценят. Потому что ее много. Чего много, тем не дорожат. Людей тоже много. На земном шаре три миллиарда или даже больше. Поэтому и человека не ценят. Умрешь — и нет тебя, два извещения в газете, вот и все.
Смотри-ка, берег укрепили бетонными плитами. Когда? Наверно, уже несколько лет назад: бог знает, сколько времени здесь не был. Бетон и железо, только и видишь бетон и железо. Цивилизация… Даже реки портят. Прямо как искусственный канал. А красивая все-таки река… Вода размывает берег, наверное, поэтому укрепили. Ну и пусть бы размывала, земля казенная… Берег из бетона, а рыболовы все равно расселись. И откуда столько свободного времени берется? Пятидневная рабочая неделя. Дома лень чем-нибудь заняться. Одно сплошное безделье. Что государство может сделать, если все лодырничают? Государство-то, конечно, могло бы, но…
Тут подъем порядочный. Когда был мальчишкой, взбежать на горку ничего не стоило. Да и сейчас сердце не колотится. С таким сердцем можно до ста лет прожить. Врач прямо удивился. Но ведь не только сердце важно. И печень, и желудок, и легкие, и почки. Аугуст умер от рака печени. К водке привержен не был, редко когда выпьет чуть побольше. У пьяниц разрушается печень. Аугуст не был пьяницей, а от рака и он не спасся. Бывает ли рак печени у непьющих? Или у таких, которые иногда лишь опрокинут рюмку? Как я, например?..
Что ты скажешь! Уже загорают! Берег от ветра загораживает, песок чистый, плохо ли тут на солнце жариться? Бутылка вина, разумеется, рядом. Современность! Кто это в прежнее время ходил загорать с бутылкой? Девчонка — как жеребеночек. Ну да, под деревом мотоцикл. На «Яве» прямо к самой воде. Чтоб от бензинной вони и тут спасения не было. Сами, может, еще и комсомольцы. Да что с того, теперь каждый парнишка и девчонка — комсомольцы, комсомол уже ничего не значит. Название одно. На заводе комсомольцы больше всех хнычут и больше всех требуют. Понял ли это Аугуст? Едва ли. К концу жизни разве кто меняется. Для Аугуста комсомол так и остался: авангард, будущее революции…
Хе-хе, парочка совсем спряталась. Хорошо там посиживать, ветка — точно кресло. И шарманка, конечно, с собой. Нигде покоя нет. Звуки природы им ни к чему. А что будет дальше с певческими праздниками? Вместо людей на эстраде будут орать двадцать тысяч транзисторов. Ни тебе Эрнесакса[55] не надо, никого. Техника. Передовая техника…
