Александр Твардовский - Советский рассказ. Том второй
— Это называется — «покатил бочку», — сказал кандидат. — Ты что, с цепи сорвался? В чем, собственно…
— Не знаю, не знаю, — торопливо перебил его Глеб, — не знаю, как это называется — я в заключении не был и с цепи не срывался. Зачем? Тут, — оглядел Глеб мужиков, — тоже никто не сидел — не поймут. А вот жена ваша сделала удивленные глаза… А там дочка услышит. Услышит и «покатит бочку» в Москве на кого-нибудь. Так что этот жаргон может… плохо кончиться, товарищ кандидат. Не все средства хороши, уверяю вас, не все. Вы же, когда сдавали кандидатский минимум, вы же не «катили бочку» на профессора. Верно? — Глеб встал. — И «одеяло на себя не тянули». И «по фене не ботали». Потому что профессоров надо уважать — от них судьба зависит, а от нас судьба не зависит, с нами можно «по фене ботать». Так? Напрасно. Мы тут тоже немножко… «микитим». И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем… И телевизор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от «Кабачка „Тринадцать стульев“». Спросите, почему? Потому что там — та же самонадеянность. Ничего, мол, все съедят. И едят, конечно, ничего не сделаешь. Только не надо делать вид, что все там гении. Кое-кто понимает… Скромней надо.
— Типичный демагог-кляузник, — сказал кандидат, обращаясь к жене. — Весь набор тут…
— Не попали. За всю свою жизнь ни одной анонимки или кляузы ни на кого не написал. — Глеб посмотрел на мужиков: мужики знали, что это правда. — Не то, товарищ кандидат. Хотите, объясню, в чем моя особенность?
— Хочу, объясните.
— Люблю по носу щелкнуть — не задирайся выше ватерлинии! Скромней, дорогие товарищи…
— Да в чем же вы увидели нашу нескромность? — не вытерпела Валя. — В чем она выразилась-то?
— А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. Подумайте — и поймете. — Глеб даже как-то с сожалением посмотрел на кандидатов. — Можно ведь сто раз повторить слово «мед», но от этого во рту не станет сладко. Для этого не надо кандидатский минимум сдавать, чтобы понять это. Верно? Можно сотни раз писать во всех статьях слово «народ», но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленной, что ли. А то легко можно в дураках очутиться. До свиданья. Приятно провести отпуск… среди народа. — Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он всегда один уходил от знатных людей.
Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидатов, говорили:
— Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то так знает?
— Срезал.
— Откуда что берется!
И мужики изумленно качали головами.
— Дошлый, собака. Причесал бедного Константина Иваныча… А? Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта не открыла.
— А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать… А тот ему на одно слово — пять.
— Чего тут… Дошлый, собака!
В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще.
Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет), спросит мужиков:
— Ну, как там кандидат-то?
И усмехнется.
— Срезал ты его, — скажут Глебу.
— Ничего, — великодушно заметит Глеб. — Это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя…
1970
Пауль Куусберг
Ржавая лейка
Так и есть, набит битком. День воскресный, все только и знают, что разъезжать. В будни еще хуже — одни туда, другие сюда, и так без конца. Была б еще цель какая или дело. Нет, просто мотаются, лишь бы время убить… В автобусе и то не умеют вести себя по-человечески. У двери собьются в кучу, вперед пройти и не догадаются. Все ноги тебе оттопчут, на спину навалятся, вежливости никакой. На такси тоже народу уйма, стой и жди, еще и ругайся в очереди. Ладно, двадцать минут в автобусе вытерпеть можно. Двадцать или двадцать пять. Свежего воздуха глотнуть хоть раз в неделю. Да разве на Пирите воздух чистый? Из города от заводов, от электростанции сажу несет. В городе и вовсе задохнуться можно — дым, чад от перегретых моторов. Для рака легких — самое милое дело. Автоинспекция проверяет тормоза да фары, а вонь от машин их не интересует. А должна бы.
Дальше Пириты ехать нет смысла. На Пирите сойти, маленький круг по лесу, аппетит нагулять. Через лес и до Мяхе недалеко, Кристьян, наверно, дома. Он-то времени зря не теряет. Давно уже звал посмотреть его парники, хвалился, что тысячи две в год дают свободно. Ранние огурчики, помидоры, а сейчас еще и цветы. Цветами торговать выгодно. Пенсионер, чего ему не возиться потихоньку. Пенсионеров так легко не трогают. Редко-редко кто попадется. Законов и правил издают кучу, а контроль слабый. Проверка исполнения, как сами твердят. Умный человек что захочет, то сделает, и собака не гавкнет…
Ну и мадам, навалилась, как гора. Пудов пять, не меньше. Гладкая, ничего не скажешь. Небось в корсет затянута, в постели все расползется. Щеки нарумянены, ресницы приклеены, волосы фальшивые. Самой не меньше пятидесяти. Официантка, или парикмахерша, или певица, или еще какая барыня. Барынь сейчас не меньше, чем в старое время. Господ поменьше, а барынь столько же. Начальников тьма-тьмущая, и у каждого супруга. У генералов и полковников тоже… Ишь, глаза скосила, такая небось еще и за парнями гоняется…
А этот верзила едет, как барон. Какой там барон, просто дикарь. Космы до плеч, на воротнике перхоти полно. Ему наплевать, что женщины стоят. Культура! Воспитание! Культуры и воспитания хоть отбавляй, а вежливости ни на грош. А тот нализался, дышит тебе в лицо сивухой и глазом не моргнет. Скажешь слово, в ответ получишь десять. Где же еще злость сорвать, как не в трамвае или автобусе? Перед всякими деятелями держи язык на привязи… Ну да, с утра уже наклюкался. Деньги больше девать некуда, только пропивать. Куда их поместишь? Ни у кого цели нет в жизни, потому и лакают. Все заранее предписано — что ты такое, что тебе делать. Домишко, машина — а дальше стоп! А что эти нынешние дома, только что сам живешь. Кабы от жильцов доход иметь, тогда дело другое… Вот и не остается ничего, кроме бутылки. У кого деньги есть, хлещет, у кого денег нет, опять-таки пьет. Потому что всю жизнь из кулька в рогожку перебивается. Все тянут — и учителя, и врачи, и директора, и всякие важные шишки. Не говоря уже о художниках и актерах, те всегда зашибали…
Ох как швыряет! Водить не умеют. А кто и умеет, едет как попало. Машина казенная, что ее беречь. Рессора или ось — пополам, поставят другую. Рубли летят на ветер — государственные, не из своего кармана. Раньше в «Моторе» такого шофера не держали бы и дня. Хозяйского глаза нет, вот что. На автобусной базе гонятся за премиями, им на пассажира начхать. Давай жми! Улицы тоже точно свиньями изрыты. Один асфальтирует, другой вслед за ним ломает, а отцы города речи держат да гостей встречают. Гости — это все, гости — это боги, а свой гражданин живи как придется…
Опять остановка, на каждом углу остановка. Ну и давка, ну и толкотня! Еле душа в теле, совсем расплющили. И никто не выходит, только лезут и лезут. Ясное дело, билета не берет. Пятака жалко. С виду рабочий, может, даже передовик, на Доске почета красуется. А что тут мудреного: не щади ни себя, ни станок, на качество наплюй, гони только проценты — вот ты и передовик, тебе честь и хвала. В кабаке напился до чертиков, дома избил жену — это не в счет. Только по процентам смотрят, кто ты есть… Чего ж не проехаться на дармовщинку, контроля нет, воскресенье, кому охота на работе париться…
«Русалка» — красивый памятник, теперь таких не делают. Кристиана Рауда[50] осрамили — взгромоздили две гранитные глыбы одна на другую, испещрили со всех сторон всякой всячиной. Гляди и удивляйся. С Эдуардом Вильде[51] то же самое — только голубям есть, где гадить. Крейцвальда[52] в Кадриорге[53] в кресло усадили, глупо просто. Ни красоты, ни торжественности.
Ну и толкается! Посмотришь, вроде нежная барышня, а плечи и локти твердые, как… Да что уж тут «извините», когда ребра чуть не трещат… Господи помилуй, даже здесь еще садятся. Надо было все же стать в очередь на такси.
А, ничего, вытерпим. Всю жизнь терпим, что уж эти пять минут. Хоть бы люди стояли спокойно, так нет же! Лезут, жмут, пробираются на лучшее место. Закон жизни, ничего не поделаешь…
Вообще глупо было ехать. Через неделю машина будет готова, тогда другое дело. Кристьяновы парники никуда не денутся. Да и что там за диковина, видел такие и раньше. Каркас и рамы со стеклами, от центрального отопления обогреваются. Во всех пригородах парников полно. Что с того, что он сам сделал. Теперь все делают сами. Халтурщики последнюю шкуру сдерут, да еще и литровку им ставь… Лучше бы остался дома крылья полировать. А теперь тебя тут каждый давит, толкает. Глупость какая…
