Николай Фере - Мой учитель

Белухина или пощадит Швеца. Ему хотелось, чтобы ребята сами пришли к определенному

решению. Он выступил только в конце обсуждения.

— Вася, наш комендант, конечно, мастер своими кудрями девушкам головы кружить,

— сказал Антон Семенович, — но свои обязанности он исполняет хорошо: везде чистота и

порядок, он не корчит из себя какого-нибудь барина или приказчика, а сам, где надо,

действует и метлой, и лопатой, и граблями. Наказать его следует, однако я предлагаю

оставить только второе предложение Матвея — запретить Швецу принимать подарки от

девушек и предупредить его, что в другой раз он будет острижен наголо. В отношении

Бондарчука, по-моему, можно ограничиться запрещением на месяц ходить в деревню. Через

месяц яблоки отойдут, и у него не будет больше соблазнов.

Общее собрание согласилось с Антоном Семеновичем. Швец был счастлив: страшная

угроза миновала.

Сидор Иванович с большим интересом прослушал обсуждение всей этой истории, но

когда собрание перешло к следующему вопросу и командир сводного отряда Перцовский

доложил об опоздании на работу Чевелия, Халабуда почувствовал себя неловко. Антон

Семенович, как и обещал Новикову, на стал расспрашивать о причинах митиного проступка,

но заявил, что проступок этот тяжелый, и предложил лишить Чевелия на месяц права

исполнять должность помощника дежурь кого воспитателя, которая считалась весьма

почетной. Митя не стал оправдываться и принял наказание как вполне заслуженное.

Собрание продолжалось. Поднялся Семен Лукич и попросил слова.

— Скоро ребята начнут учиться в школе, лето на исходе, а у нас очень плохо обстоит

дело со столами, стульями и другой мебелью для школы,— сказал он.

Антон Семенович спросил, какой же выход из положения предлагает Семен Лукич, и

тот ответил, что надо просить Комиссию помощи детям оплатить из причитающихся нам по

смете средств хотя бы расходы на материалы — доски, гвозди, клей; тогда мастерские

колонии быстро сделают сами недостающую мебель.

Все мы вопросительно поглядывали на Сидора Ивановича, ожидая, что он скажет.

Сидор Иванович сделал, однако, вид будто слова нашего заведующего хозяйством никакого

отношения к нему не имеют. Тогда ребята, считая момент самым подходящим, приступили к

осуществлению своего плана – «подцепить Халабуду на крючок». Встал Алексей Новиков и

сказал:

— Тут в одном деле требуются ваши разъяснения, Антон Семенович.

— А это дело к мебели для школы имеет какое-нибудь отношение? – спросил Антон

Семенович, догадываясь, что сейчас начнётся атака ребят на Халабуду, что выступления и

Семёна Лукича и Новикова заранее подготовлены.

Новиков на мгновение замялся, а потом весело ответил:

— Самое что ни на есть прямое!

— Ну, тогда говори...

— Митя Чевелий доказывает, что сели какой-нибудь наш харьковский начальник

приедет, то он имеет право без вашего, Антон Семенович, ведома или без ведома дежурного

дать любое распоряжение колонисту и тот обязан это распоряжение выполнить! А по-моему,

– 34 –

тут что-то не так... Приедет, к примеру, зимой кто-нибудь из начальников и скажет:

«Бросайте, ребята, учиться, у меня тут есть дельце поважнее, мне на зайцев сходить охота, а

одному скучно, давайте собирайтесь, ученье подождёт!» Что тогда делать? А некоторые

начальники своими действиями так и показывают, что им до нашего ученья дела никакого

нет. Прямо не говорят, а школу, чем надо, но обеспечивают! И даже в колонии на дисциплину

внимания не обращают... Вот сегодня Митя Чевелий получил распоряжение... — Новиков не

спеша полез в карман, достал справку, которую утром ему предъявил Чевелий, и, помахивая

ею в воздухе, победоносно посмотрел на Сидора Ивановича.

Тот сидел в полном смущении, не зная, что сказать, и отводил глаза. Антон

Семенович, сообразив, что ребята вынудили доверчивого Халабуду написать какую-то

компрометирующую его справку, с улыбкой поглядывал на Сидора Ивановича, сидевшего с

ним рядом, ожидая, как тот выйдет из этого весьма неприятного положения. А Новиков,

продолжая помахивать справкой, с притворной нерешительностью спросил:

— Не знаю, зачитывать этот документик или, может, разорвать?

— Порви его к бису! – не выдержал Халабуда и, нагнувшись к Антону Семеновичу,

прошептал: — Говорили о столах, стульях, шкафах, а тут, здорово живешь, на каких-то

начальников из Харькова перешли. Скажи ребятам, что завтра дам распоряжение выдать все

деньги на оборудование для школы... С ними только свяжись!

Сообщение Антона Семеновича о том, что Халабуда, обдумав нашу просьбу, нашел

возможным ее удовлетворить и завтра уже можно будет закупать материалы для мастерских:

потонуло в восторженных криках ребят. Новиков спрятал злополучную справку, так и не

зачитав ее. Сидора Ивановича не качали только потому, что он успел скрыться за спину

Антона Семеновича, умоляя защитить его от этих «дьяволов», которые вытрясут из него «не

только столы, стулья и шкафы, но и душу со всеми потрохами»...

Ребята расходились весело и шумно. Чевелий, окрыленный победой, крикнул:

— Так как же завтра, Сидор Иванович, пойдем красноперов ловить?

— Уж ты, пустомеля первой категории, замолчал бы лучше! — погрозил ему кулаком

Халабуда. — А между прочим, с нами, бюрократами, иначе и нельзя! — уже добродушно

добавил Сидор Иванович и вместе с Макаренко направился к нему в кабинет.

Усевшись поудобнее в кресле, Сидор Иванович закурил трубку и не спеша, с

удовольствием предался размышлениям вслух. Он говорил о достижениях колонии и при

этом выказывал особые симпатии Антону Семеновичу:

— Как это ты так сумел ребят преобразовать! Еще недавно Куряж по кирпичику

растаскивали, а сейчас в колонии только и разговору, что надо строить, — то строить и это

строить. Вот в Подворском сельсовете трое твоих колонистов и агроном! Как послушаешь,

как это Горгуль и другие авторитетно докладывают в сельсовете об усилении борьбы с

кулачеством и бандитизмом, так и не поверишь, что еще год — два тому назад были

беспризорными. На что уж твой Тоська Соловьев — скромный мальчик, а и тот сегодня

пристал ко мне — не отвяжешься,— чтобы отдал я для библиотеки книги, которые у нас в

Помдете в кладовой лежат. И скажи ты на милость, как он узнал про эти книги, когда мне

самому про них ничего известно! Вот только не пойму я одного: отчего это ты не ладишь с

нашими инспекторами? Ведь они ж институты кончали! Уступил бы им в чем-нибудь, а?

Тогда общими силами двинули бы эту самую педагогику. А то ведь сам знаешь, плохо у нас с

этим делом.

Антон Семенович насторожился, едва только Халабуда заговорил об «уступках

инспекторам». Это была для него не новая тема. Но он никогда не допускал и мысли о

возможности каких бы то ни было уступок в принципиальных вопросах. Отчеканивая каждое

слово, он сказал Халабуде:

– 35 –

— А что, ежели я, Сидор Иванович, посоветую тебе уступить в чем-нибудь

меньшевикам и эсерам, чтобы вместе с ними «общими силами» строить Советское

государство?

— Ну, ты скажешь такое... То партийное дело, а это...

— А это что? Не партийное дело? А чье же? Может быть, инспекторов Наробраза?

Нет, Сидор Иванович, воспитание молодежи — партийное дело, и ты как коммунист должен

это понять. Ты только подумай, куда тянут меня все ваши Петровы, Бретели, Духовы,

Козловы, Шарины и другие! «Боже сохрани как-нибудь влиять на ребят – их сознание должно

развиваться самостоятельно!», «Нельзя учить ребят ненавидеть врагов, так как все люди –

братья!», «Нельзя наказывать ребят за плохие поступки, так как это их ожесточит!» И так

далее и тому подобное... Вспомни, что совсем недавно проповедовала Бретель: колонии

нужно закрыть, а беспризорных, видишь ли, отдать на воспитание кулакам! А твой Духов и

десяток его родственников, наводнивших аппарат Наробраза? Вспомни, сколько раз их

вычищали из вашего аппарата. Почему же вы их снова восстанавливаете на прежнем месте?

А ваш Петров, профессор, «крупнейший авторитет в вопросах воспитания», так воспитал

своего сына, что вынужден был для исправления отдать его в колонию. Хороша и Козлова

(Зоя)! Спроси наших новых колонистов, как она обучала их следить за мной и потом

доносить ей. Конечно, и среди ваших инспекторов есть люди, понимающие и ценящие