Николай Фере - Мой учитель
– 31 –
«вообще нет никаких сил и способов воздействовать на Халабуду». Но Новиков с жаром
ответил:
— Не сомневайтесь, Антон Семенович, дело самое наивернейшее! Пусть нас гром
убьет или Николай Эдуардович пошлет бегонию пикировать, если оно сорвется! А за Сидора
Ивановича не беспокойтесь. Никакого насилия не будет...
Уверенность Новикова в успехе, подкрепленная такой серьезной готовностью к
самопожертвованию, подкупила Антона Семеновича. Вспомнив примеры блестящего
выполнения Калабалиным, Белухиным, Лопотецким и другими колонистами очень
ответственных поручений, Антон Семенович согласился помочь ребятам в их
«наивернейшем деле», но предупредил, чтобы они не допускали никакой грубости по
отношению к Халабуде и вообще не обидели бы как-нибудь старика.
Обрадованный Новиков хотел было уже помчаться к товарищам с радостным
известием, но Антон Семенович, нахмурив брови, остановил его:
— Что это ты болтал сегодня перед обедом двум приезжим, ожидавшим меня? Чтобы
этого больше никогда не было! Понял?
— Есть, понял! Больше не будет никогда! — весело ответил Новиков и исчез за
дверью.
Ребята придумывали разные способы заставить Сидора Ивановича раскошелиться,
или, как они стали говорить потом, «подцепить Халабуду на крючок». Но самый
многообещающий план возник у них, когда стало известно, что Сидор Иванович — большой
любитель поудить рыбу. Накануне того дня, к которому относится рассказ, Митя Чевелий
завел с Сидором Ивановичем разговор о всякой всячине и, как бы невзначай, рассказал, что
сейчас по утрам замечательно рыба ловится — успевай только вытягивать. Вчера, например,
в речушке Уде, протекавшей вблизи колонии, он, Митя, самолично подцепил краснопера, по
меньшей мере килограмма на три! Вертевшийся тут же Петька Левша с особо таинственным
видом сообщил, что и он несколько дней тому назад выхватил удочкой из ямы, той, что за
мостом, почти полуметрового карпа!
Через полчаса Сидора Ивановича и Митю Чевелия уже можно было видеть за
деятельной подготовкой к завтрашней ловле. Они заготовили по пяти удочек на каждого и по
предложению Халабуды смастерили ещё и сачок с длинной ручкой на случай, если
«стервец», который, безусловно, будет пойман, попытается оборвать или перекусить леску.
Они осмотрели место ловли и обильно разбросали приманку — куски черного хлеба.
Закончив такую тщательную подготовку, наши рыболовы уселись на берегу реки и стали
мечтать о возможных результатах предстоящей ловли. Чевелий, которого интересовал
вопрос, как подцепить на крючок не мифического краснопера, а самого Халабуду, намекнул,
что ему как колонисту надо попросить разрешения отправиться завтра на рыбную ловлю: он
ведь может опоздать на работу... И тут же добавил:
— А вдруг не отпустят, что тогда?
Размечтавшийся Халабуда, как и следовало ожидать, возмутился и безапелляционно
заявил:
— Ты же не с кем-нибудь, а со мной пойдешь рыбачить! Я-то ведь над всеми вами
начальник. Если захочу, так и десять колонистов возьму с собой! Понятно?
Чевелий поспешил воспользоваться этим и попросил дать ему на всякий случай
справку — «на предмет его участия в рыбной ловле». Халабуда назвал Чевелия дураком, но
парень не отставал, и в конце концов Сидор Иванович на клочке бумаги написал справку
следующего содержания: «Чевелий Митька находится в моем распоряжении до
необходимого срока. Сидор Халабуда».
Возвратившись в колонию, Халабуда отпустил Чевелия приказав ему на рассвете
явиться в комнату для приезжих со всем «оборудованием». Митя сразу же помчался созывать
на экстренное совещание своих друзей. Очень скоро в укромном уголке колонии были
разработаны все детали завтрашней «ловли» Халабуды.
– 32 –
...Рано утром наши рыболовы уже сидели с удочками на берегу реки.
Прошел час, два, три... Солнце поднялось довольно высоко, но весь улов пока
составляли две небольшие плотички. Чевелий с жаром убеждал Сидора Ивановича, что
«настоящая рыба» пойдет позже — ведь и он, Митя, своего краснопера поймал позавчера
что-то около десяти часов, не раньше!
Уже оттрубили сигналы на подъем, на завтрак, на работу, а наши горе-рыболовы,
ничего не замечая и не слыша, продолжали упорно сидеть в ожидании «настоящей рыбы».
Неожиданно из-за кустов показался Алексей Новиков и, делая вид, что не замечает Сидора
Ивановича, начал кричать:
— Ты, Митька, чего тут сидишь? Ребята в поле работают, а ты возле речки
прохлаждаешься! А для чего это ты пяты удочек захватил? На лягушек разве? Справедливо
сказано и старой поговорке, что рыбка любит лодыря, а пашня труженика. Кто разрешил тебе
отлучаться из колонии?
Чевелий сделал вид, что сильно напуган, вынул справку Халабуды и подал ее
Новикову, но тог, не читая, спрятал справку в карман и продолжал:
— Смотри, еще и документик припас! Антон Семенович разберется, кто тебе его дал,
и влепит хорошенько вам обоим — и лодырю и покровителю лодырей! А сейчас марш в
поле, на работу!
— Ну чего расшумелся! — миролюбиво сказал Халабуда.
— А, Сидор Иванович! Добрый день! Вы тоже здесь? — сказал Новиков так, будто
только теперь заметил Халабуду.— Нехорошо, Сидор Иванович! Видите, что колонист
порядок нарушает, бездельничает, а вы его не гоните домой... Он и справкой от какого-то
начальника, которому до колонии дела нем обзавелся. А вы ему потакаете... Счастливой
ловли, Сидор Иванович!.. — И Новиков скрылся в кустах.
Крайне сконфуженный всем, что наговорил Новиков, Халабуда сразу же после ухода
Чевелия поспешил в колонию, забыв даже о пойманных плотичках. Встреча с Антоном
Семеновичем возле комнаты для приезжих, видимо, окончательно испортила ему настроение,
и Сидор Иванович, по этой ли причине или по какой другой, до самого вечера не выходил из
своей комнаты.
...Оставшееся до общего собрания время Антон Семенович провел в беседах с
ребятами. Увидев вышедшего наконец из дома и усевшегося на скамейке Халабуду, Антон
Семенович с группой ребят направился к нему и пригласил его принять участие в общем
собрании колонистов. Польщенный вниманием, Халабуда согласился придти.
Когда в зале появился Сидор Иванович, ребята дружно ему зааплодировали и с
нетерпением стали ожидать, как развернутся события: большинство из них уже знало о
подготовлявшемся «моральном наступлении» на руководителя Помдета. Собрание проходило
спокойно, и добросердечный Сидор Иванович, растроганный и аплодисментами колонистов
и тем, что его посадили на почетное место, с улыбкой оглядывал ребят, кс предвидя никаких
каверз и подвохов с их стороны.
Дольше, чем на других вопросах, задержались только на истории с яблоками. Когда
секретарь совета командиров Дроздюк выложил на стол «вещественные доказательства»,
найденные под матрацем Бондарчука и в сундучке Швеца, все внимание ребят поглотили
яблоки, и они на время забыли о Халабуде. Во всяких яблочных происшествиях ребята
разбирались лучше даже, чем сам Антон Семенович. Несколько наводящих вопросов,
заданных провинившимся, сразу же привели в ясность все дело. Слово взял Матвей Белухин.
— Что можно сказать о Бондарчуке? Залез в сад Гордея Юхимовича, нарвал яблок и
честно признался. А вот со Швецом дело другое! Катя, дочь Гордея Юхимовича, увлеченная
кудрями Швеца, стала угощать своего ухажора плодами из отцовского сада, и он,
воспользовавшись ее доверием, за ее спиной набрал себе, как вы видите, двадцать отборных
яблочек. Конечно, мы все не прочь залезть в сад — кто из нас не бывал грешен! — но с этим
надо бороться. И наказать надо обоих. Но Швецу за такую мелкую подлость, как обман
– 33 –
девушки, недостойный колониста, я предлагаю усилить наказание: во-первых, остричь ему
кудри, чтобы не смущал больше дивчат, а во-вторых, запретить ему раз навсегда принимать
от них подарки!
Предложение Белухина — остричь кудри — привело Швеца в полное смятение. Со
слезами на глазах и с дрожью в голосе он стал уверять общее собрание и Антона
Семеновича, что больше никогда не то что на яблоки, но и на Катю не посмотрит!..
По выражению лица Антона Семеновича нельзя было сказать, поддержит ли он
Белухина или пощадит Швеца. Ему хотелось, чтобы ребята сами пришли к определенному
