Анатолий Левченко - Пятьсот веселый
— Мы вам заплатим, — мужчина отступил на шаг.
Владимир ничего не ответил, выбрал еще два больших чемодана и поставил их перед вторым пассажиром — высоким представительным мужчиной. Потом весело подмигнул Генке и скомандовал:
— Расхватывай остальное, ребята!
Сам он взял два тюка и зашагал через пути к пятьсот веселому.
— Поработайте, муженьки! — засмеялась черненькая пассажирка. — Займитесь хоть разок физическим трудом!
Арвид, любивший всякие скандальчики, лихо присвистнул, схватил два саквояжа и заспешил за Владимиром. Николай потоптался на месте, потом подошел к начальственному пассажиру и взял чемоданы, поставленные Астаховым. Генке тоже достались довольно тяжелые вещи. Он быстро зашагал вслед за Николаем и оглянулся только тогда, когда уже подходил к своему вагону. Сзади, неловкие и потные, пыхтели новые пассажиры.
— Лови, Арвид! — крикнул Генка и бросил один из тюков в вагон. Но Арвид не удержал. Тюк плюхнулся на пол, и в нем что-то зазвенело.
— Что вы делаете! — закричала рыженькая женщина. — Там хрусталь!
Генка растерялся. Он увидел, что рыженькая со злобой смотрит на него. На ее белом лице появились красные пятна.
— Ну, я им устрою веселую жизнь! — вдруг заявил Арвид, и его синие глазки заблестели. — Подумаешь, нос задирают. Видали мы таких!
— Не вздумай что-нибудь стянуть у них, — вяло предупредил Генка, но Арвид презрительно хмыкнул и исчез куда-то.
А новые пассажиры начали устраиваться. Они сделали что-то вроде заборчика из чемоданов под полкой, на которой обосновались Генка, Арвид и Матвей.
Из разговоров новых пассажиров можно было без особого труда понять, что рыженькая и черненькая — сестры. Обитатели вагона узнали также, что две супружеские пары едут только до Новосибирска, а там для них забронированы билеты до Москвы.
Всем своим видом четверка подчеркивала, что ее пребывание в пятьсот веселом — просто досадное недоразумение.
Генке вначале показалось, что главным в этой родственной группе был высокий пассажир. У него был внушительный рост, крепкий голос, солидные манеры. И одежда тоже подходящая — френч из хорошего дорогого материала, галифе и высокие хромовые сапоги.
Но скоро стало ясно, что главное лицо в четверке — рыженькая. Как только новые пассажиры поднялись в вагон, она с возмущенным изумлением оглянулась вокруг.
— Ну, Александр. — Женщина злобно посмотрела на мужа. — Этого вагончика я тебе никогда не прощу!
Она даже не заботилась о том, слышат ее другие пассажиры или нет, она их просто не замечала. А муж что-то виновато забубнил, и было странно видеть его начальственное лицо таким угодливым и беспомощным.
Генке даже жалко стало этого человека. «Ох, и злая эта рыженькая, — удрученно подумал он, — такая красивая, а злая».
Но в черненькой Генка не разочаровался. Она ничуть не задавалась, а поездка в неудобном вагоне, казалось, только забавляла ее. Она посмеивалась, поглядывая на расстроенных родственников. Славный у нее был голосок — веселый, по-мальчишески звонкий.
— Не злись, Рита! — обняла черненькая сестру. — Неужели ты не понимаешь, что немножко проехать в таком вагоне — это даже романтично!
— После такой романтики нужно неделю в бане отпариваться, — успокаиваясь уже, произнесла старшая и, глядя в зеркальце, начала припудривать прямой ровненький нос.
Лесоруб по простоте душевной, услыхав, что женщины говорят о бане, взял котелок с теплой водой и предложил высокому пассажиру:
— До баньки вашим девушкам далеко, так екать. А умыться можно и сейчас.
— Спасибо, спасибо, — осанистый пассажир недовольно повернул к Ивану Капитоновичу озабоченное лицо. — Не видите, мы заняты!
Лесоруб неловко потоптался на месте, лицо у него стало по-детски обиженным.
Две новые пассажирки уже успели причесаться, подновили краску на губах. Они тихонько, но оживленно разговаривали, и по их взглядам на Владимира можно было догадаться, что речь идет о нем. Это заметила и Марина, она сразу замкнулась, а потом слишком горячо и оживленно начала развлекать близнецов, для которых еще утром смастерила две куклы из тряпок и сена.
В это время к вагону подошел одноногий инвалид с двухрядкой. Он присел на черную от мазута шпалу и запел жалобную поделку на мотив песни «Огонек». В песне говорилось о том, что солдату «оторвало все ноженьки, раздробило лицо».
Инвалид еще не кончил петь, когда черненькая Валентина, набравшись смелости, подошла к Владимиру. Тот оторвал глаза от книги.
— Мне неловко, — начала Валентина. — Мы пообещали заплатить вам за багаж…
— Вон как! — Владимир удивленно поднял свои четкие брови, но голос его звучал негромко и спокойно. — И сколько же мы заработали?
— Возьмите, пожалуйста, шестьдесят рублей. Мне неловко предлагать деньги человеку нашего круга, но…
— А я — человек не вашего круга, — серьезно сказал Владимир. — Я — человек более высокого круга. Но деньги все равно давайте. По социалистическому принципу — каждому по труду.
Бедная брюнеточка растерялась, краска залила ей щеки, на глазах выступили слезы. Она бросила деньги на черный породистый чемодан, потом забилась в свою крепость. Теперь настала очередь рыженькой утешать сестру.
А Владимир пожал плечами, подобрал деньги, спрыгнул вниз и положил их в фуражку инвалида. Певец, не ожидавший такой щедрости, с готовностью предложил:
— Я еще вам спою.
— Не надо, земляк. — Владимир присел рядом с калекой на ржавый рельс. — Давай покурим…
— Вы, конечно, в институт едете, — неожиданно сказал старичок учитель, обращаясь к Генке. — И в какой же, позвольте полюбопытствовать?
— В геологоразведочный. — Генка смутился, потому что относился к старому учителю с почтительной боязнью: а вдруг тому придет в голову проверить его, Генкины, знания — вот тогда придется, наверно, покраснеть!
Но старичок и не думал экзаменовать юного попутчика. Ненавязчиво и доброжелательно он расспросил Генку о поселке, о жизни шахтеров, а потом сказал:
— Мне вот тоже приходилось бывать под землей. Правда, не по своей воле. На ногах у меня были кандалы. В первый раз страшновато, конечно. Вода льется, кровля потрескивает, кажется, вот-вот рухнет на тебя. А потом привыкаешь. Меня только после Февральской революции из-под земли вытащили…
— А на Дальнем Востоке вы, дедушка, бывали? — спросил Генка.
— Меня зовут Василий Сергеевич, — проговорил учитель, избавляя Генку от неловкого слова «дедушка». — А на Дальнем Востоке я и в японскую войну бывал, и в гражданскую тоже.
— Вот здорово! — вырвалось у Генки, и он торопливо начал рассказывать старичку, что и у них в поселке партизаны воевали с японцами, а на кладбище есть братская могила, в которой похоронены четверо партизан.
— Лежать бы и мне в могиле, — вздохнул Василий Сергеевич. — Под Благовещенском попал в плен к белякам — из-под расстрела убежал. Лихое было времечко. Да и я тогда был сорвиголовой…
В голосе старичка зазвучало смущение, словно он немного стеснялся того, что был когда-то сорвиголовой и смог даже убежать из-под расстрела.
Генке хотелось о многом поговорить со старым учителем, но тут откуда-то возник Арвид, который бесцеремонно прервал их беседу, прокричав:
— Завтра будем в Новосибирске!
— Прекрасно, — сказал старичок. — А с вами, юный дальневосточник, мы еще обо всем потолкуем.
Он вернулся на свое место и начал что-то записывать карандашом в тетрадку, которую уже не раз вынимал из чемодана.
— Вечно ты прискачешь, когда тебя не просят, — с досадой сказал Генка Арвиду. — Не дал с человеком поговорить.
— И не надоели тебе учителя за десять лет? — Арвид хихикнул. — Хотя учителя любят отличников…
— Дурачина, что с тебя возьмешь! — Генка махнул рукой. И тут заметил в руках читинца какой-то бумажный сверток. «Неужели опять что-нибудь украл?» — подумал Генка, но проверить свою догадку не успел: Арвид исчез так же неожиданно, как и появился.
Генка решил залезть на полку, он уже ухватился рукой за скобу и тут почувствовал на своем плече чью-то руку. Оглянулся, увидел осанистого пассажира и только сейчас заметил, что у него какие-то угнетающие глаза. Да, именно угнетающие, это Генка понял мгновенно.
— Я попрошу вас подниматься на полку с той стороны. — Пассажир показал рукой вправо. — Там тоже есть скобы.
— Александр Александрович! — укоризненно воскликнула Валентина. — Почему этот мальчик должен выполнять ваши указания?
— Валентина, — оборвала сестру рыженькая. — Александр прав, эти мальчишки будут постоянно мельтешить перед глазами. Нетрудно ведь влезть на полку с другой стороны.
А Генка все еще стоял растерянный и чувствовал на себе взгляд человека, который мгновенно стал ему неприятен. Тут он увидел, что на него выжидательно смотрит Владимир Астахов, наверняка слышавший похожую на приказ просьбу нового пассажира.
