Анатолий Левченко - Пятьсот веселый
Они проснулись от тишины. Ни разговоров, ни криков, ни топота ног, слышался только звук молотка, которым железнодорожники проверяют колеса вагонов. А вот и сам путеец.
— Какого черта вы здесь отираетесь? — закричал он, случайно заглянув в вагон и увидев ребят. — Приехали. Уже Москва! Шуруйте быстрей в электричку! — И железнодорожник пошел вдоль состава, постукивая молоточком, открывая крючком замасленные буксы.
Неужели Москва? Радость встрепенулась в Генкиной душе. Почти тридцать дней добирался он в этот город своей мечты.
— Арвид, Москва! Ты понимаешь, Москва!
Полусонный Арвид сначала бессмысленно хлопал глазами, а потом с криком «Ура!» спрыгнул вниз, Генка — за ним.
Николая в вагоне уже не было, астаховских чемоданов тоже.
— Шляпы мы с тобой, — запоздало укорил Арвид. — На полку их надо было…
Но, здраво рассудив, они пришли к выводу, что и на полке чемоданы вряд ли были бы сохранней: скорее всего Николаи исчез еще ночью и ребята все равно бы не услышали.
От этих мыслей было, конечно, не легче — не смогли уберечь.
Пятьсот веселый стоял на маленькой дачной станции. Но пустили его, бедолагу, в столичный град Москву. Генка бросил прощальный взгляд на опустевший состав и побежал за Арвидом к платформе, на которой толпились легко, празднично одетые дачники.
Стремительно и ровно подошла электричка. Генка и Арпид, неумытые, нелепые в своей потрепанной одежонке, но совершенно счастливые, развалились на скамейке в полупустом вагоне и жадно вглядывались в лица людей, для которых Москва была привычна, как дом родной. Напротив них сидели старушка, опасливо косившаяся на Арвида, и парень, молодой, ухоженный, красиво причесанный.
Электричка мчалась к Москве, останавливаясь у перронов станций лишь на считанные секунды, потом гудела непривычной сиреной и с породистой мягкостью снова трогалась в путь.
Вместе с толпой они выплеснулись на площадь трех вокзалов, и Генка, забыв все дорожные невзгоды и печали, обнимал Москву. Москва! Его охватил сладкий эгоизм обладания, причастности к Москве.
А Москва была прекрасна. В утреннем воздухе еще пахло хлебом, который недавно развозили по булочным. Веселыми крикливыми стайками стояли мороженщицы — они были прекрасны. Даже выбоины на тротуарах казались чудесными и значительными. И небо, опутанное проводами трамваев и троллейбусов, было приветливым и синим.
— Ну, Арвид, ты куда? — спросил Генка.
— На Рижский вокзал! — гордо заявил читинец, веснушки его сияли.
— Пойдем на прощание съедим по мороженке, — предложил Генка.
Он купил два эскимо и протянул Арвиду три рубля — все, что у них оставалось:
— Я уже добрался, а тебе пригодится.
— Это точно. — Арвид сунул деньги в карман. Они перешли большую вокзальную площадь.
— Пока! — крикнул Арвид и вскочил на подножку трамвая. Трамвай сразу же тронулся, и Генка только на мгновение успел увидеть тонкую шею и стриженый затылок дорожного приятеля.
Генке стало обидно — такое скупое прощание. У него все еще было такое чувство, будто пассажиры пятьсот веселого наказывали ему быть последним опекуном и телохранителем Арвида. Генка вздохнул. Он знал: ему будет не хватать этого ершистого, неунывающего парня. А мир так огромен, что, наверное, уже не встретиться…
Трамвай скрылся за поворотом, и Генка снова увидел Москву и пошел вперед, не зная куда, чтобы окунуться в этот город, в эти желанные улицы.
И тут издалека донесся гудок паровоза. Что-то дрогнуло в груди у Генки: ему показалось, что это гудит пятьсот веселый. Знакомые лица промелькнули в его памяти и прошли через душу. Генка еще раз вздохнул, улыбнулся грустно, и Москва обняла его.
