Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
Автобус несся зигзагами. Он резко заворачивал, и не успевали пассажиры схватиться за сиденья, как центробежная сила отбрасывала их в другую сторону. Вдруг Дмитрий заметил, что Женя вся позеленела. Он с трудом просунул руку в карман рюкзака и на всякий случай вытащил полиэтиленовый мешочек, потом сдвинул в сторону стекло в окне: ударил сквознячок. Стало легче.
Дорога резко пошла вниз, на табличке мелькнуло — «Лермонтово».
— Нам слезать! Скорее! — крикнул Колька.
Они с трудом протиснулись к выходу и через минуту очутились на обочине шоссе.
Женя отошла в сторонку, отдышалась, вытерла платком лицо.
Потом оглянулась и не могла сдержать восхищения: село раскинулось в широкой долине меж гор. Впереди горы были четкие, невысокие, зеленые, плавного рисунка, за ними виднелись другие — более неопределенного и мглистого контура. Некоторые горы круто уходили в небо, и линия у них была решительная до смелая. Женя вспомнила рисунки и картины поэта, с детства любившего Кавказ, — и те, что видела в институтской библиотеке, когда «проходила» Лермонтова, и особенно те, что были в Инкиных альбомах и книгах. А вдруг все-таки поэт был здесь и в свободное время любовался этими горами, морем. А может, и зарисовки делал в свои альбомы. Надо будет написать Инке об этой поездке.
Хорошо все-таки, что она решила прийти сегодня в Джубгу. Страха, а тем более недоверия к Дмитрию она не испытывала. Парень как парень. Что-то в нем даже нравилось ей. Он совсем не пытался ухаживать, не стремился понравиться ей или выставить себя с лучшей стороны. То и дело у него получалось все наоборот. Одно раздражало — уж слишком он был шумный и ничего в этом мире не щадил. Из позы, конечно. Как же иначе? Современно. И ей было немножко жаль его.
— Итак, поиски следов Михайлы Лермонтова начинаются! — громко провозгласил Дмитрий. — Экспедиция в составе трех человек: Евгения — начальник и научный руководитель, рабочие по раскопкам — Дмитрий и Николай… С чего разрешите начинать?
Женя фыркнула, подумала: «Надолго ли его хватит?» — и безнадежно махнула рукой.
По проулкам бродили жирные грязные свиньи, бегали бесхвостые линяющие петухи и куры. Домики под шифером, а чаще под серой, принявшей стальной оттенок дранкой стояли редко. Через оградки перевешивались деревья грецких орехов, айва с тяжелыми, с кулак, плодами и виноград. Тихо, сонно вокруг. Трудно было представить, что когда-то здесь грохотали пушки, двигались солдатские цепи и раздавались залпы перестрелок.
— Жду указаний, — сказал Дмитрий. — Может, для начала обратиться вон к той туземке? Ее прапрадед, возможно, был кунаком Михаила Юрьевича… — И решительным шагом направился к женщине с темным, изрезанным морщинами лицом, стоявшей у продмага.
— Уважаемая, не сохранилась ли здесь крепость, где служил Лермонтов? — с места в карьер начал Дмитрий.
— Кто? Кто, вы сказали? Вермутов? — Женщина напряглась, акцент у нее был нерусский.
— Поэт и прозаик… Его именем и село ваше названо… Неужели вы не читали его книг?
— Не помню, может, и читала. — И вдруг, заметив мальчишку, нещадно лупившего прутиком свинью, женщина закричала по-армянски. — А от крепости ничего почти не осталось. Там теперь болото, камыш да трава… Но рвы еще видны, вон там, возле бани. Сегодня женский день, барышня может помыться… А вам зачем?
— Барышне нужно, — сказал Дмитрий. — Собирает материал… Будущий ученый.
— А-а. — Женщинах уважением стала разглядывать Женю. — Я плохо говорю по-русски, спросите вон у Геворга. Может, он что-нибудь скажет…
По дороге шел усатый мужчина в сапогах и солдатских галифе.
Дмитрий направился к нему.
— Доброе утро! — радостно, как старый знакомый, приветствовал он Геворга. — Мы собираем материал о пребывании Михаила Лермонтова в вашем селе. Не можете ли вы дать нам интервью? Вы знаете, как важны для науки даже малейшие сведения о нем…
Мужчина потер сапог о сапог — они были очень пыльные.
— Был здесь, говорят. Пребывал… Потому и прозвали так… Очень великий человек был. Гордость. Я даже наизусть помню со школы: «Белеет парус одинокий в тумане моря золотом…»
— Голубом, — издали поправил Колька.
— «Что кинул он в стране далекой, что ищет он в краю своем…»
— Родном, — сказал Колька.
«Зря юродствует Дмитрий, — подумала Женя, — или он считает, что люди не понимают, не чувствуют этого и принимают все за чистую монету?»
— Ого, да вам хоть в клубе на смотре народных талантов выступать! — продолжал Дмитрий.
Чрезмерно доверчивый Геворг, кажется, был польщен:
— Что вы, что вы! Где уж мне…
— Скажите, а в вашей памяти или в памяти вашего дедушки, вашей бабушки или в памяти других пожилых людей села не сохранились какие-нибудь народные предания и легенды о Лермонтове?
«Что он делает, разве можно так!» — опять поежилась от неловкости Женя.
— Да вам лучше, молодой человек, сходить по всем этим делам и за легендами в Тенгинку, в Верхнюю Тенгинку…
Женя вдруг вспомнила, как вечером накануне ее отъезда Инка раскрыла большой том довоенного издания избранных сочинений поэта и попросила обратить особое внимание на страницу, где рядом с замечательным стихотворением «Сон» был рисунок: полосатые сторожевые будки, дальше — горы и надпись: «Тенгинский редут-форт на Шапсухе». Выходит, поэт все-таки был здесь? Как бы мог он иначе нарисовать это? И вряд ли просто так назвали его именем село. Кроме того, Лермонтов служил именно в семьдесят седьмом Тенгинском полку…
— Скажите, а эта речка, которую мы переезжали, Шапсухо? — спросила Женя.
— Она самая… — подтвердил Геворг. — Так вот о чем я говорю: в Верхней Тенгинке есть школа, там живут учителя, а здесь у нас с образованными похуже. Есть военные на пенсии, так они вряд ли… Правда, здесь ребята из Джубги вчера выкапывали пушку из бывшей крепости и ихний учитель рассказывал что-то про Лермонтова, но я запамятовал. Да и некогда было слушать: индюшки некормленые были.
— А где они выкапывали пушку? — спросила Женя.
— А вот там, повыше моста.
— Колька, знаешь где? — спросил Дмитрий.
— Откуда?
Дмитрий назидательно погрозил пальцем:
— Ну смотри, убеги у меня еще раз от столь важных краеведческих мероприятий.
Пока они шли к месту, где Колькины дружки выкапывали пушку, Женя говорила:
— Вы подумайте, мальчики: эту пушку, может, видел Лермонтов, слышал ее выстрелы и даже, возможно, сам стрелял…
— Исключено, — сказал Дмитрий, — он никогда не был артиллеристом.
— Правильно, — согласилась Женя. — Но разве он не мог быть рядом и видеть, как из нее стреляли? Вы с такой уверенностью обо всем судите и часто ради красного словца не щадите родного отца. Вы не думаете, что своими словесными упражнениями иногда обижаете людей?
— Эти люди не так обидчивы, как вам кажется, — хладнокровно сказал Дмитрий.
— Как знать.
