Переполох на загонах - Платон Головач

сердце и забилось чаще и сильнее. Тогда вспом­нил далекие-далекие дни в полку, когда на фронте был. Стояла ночь, и пахота была вязкая от дождя и холодная. А надо было подползти по пахоте к сараю, снять без вы­стрелов белых часовых и спасти своих пулеметчиков, ко­торых белые готовились вешать. Тогда именно вот так билось сердце. Не от страха перед угрозой, что могут за­метить и убить, а от страха, что не успеют своевременно доползти и спасти товарищей. Именно вот так билось то­гда сердце... ту-ту, ту-ту, ту-ту...

— Не тяни, прочь с поля! —кричит высокий.— Чего зубы заговариваешь!.. Вон с земли нашей!..

Но стоит на месте, не идет ближе к Яну. Стоят на мес­те все, несмело поглядывают друг на друга. Ян понял, что мужчины боятся подойти ближе к нему, что возвращается к ним в поле трезвость, и нервным голосом крикнул им:

— Купили вас! За водку купили! Эх вы, люди!..

Оттолкнулся с этими словами от плуга и пошел прямо на мужчин, тяжело ступая по пахоте ботинками, держа руки в карманах.

— Дешево заплатили вам! За коммуну стоило бы боль­ше взять, мы за нее кровью платили...

Мужчины замолчали, растерялись, испугались и нача­ли отступать, поглядывая на его руки в карманах. Ян идет прямо на них, идет и говорит:

— Скажите тому, кто напоил вас, и сами запомните, что коммуна будет жить!..

Идет он — высокий, спокойный, держит руки в карма­нах, тяжело ступает по пахоте большими красноармейски­ми ботинками. Спокойствие его пугает мужчин... Они от­ходят, льнут друг к другу так, чтобы не быть никому впе­реди других, и уже несмелыми голосами выкрикивают:

— Не имеешь права пахать! Не имеешь права па­хать! Наша земля это! Не по закону пашешь ты ее!

Выкрикивают и отходят уже быстрее. Со стороны к Яну подошла мать. Устала она и напугалась. В глазах ее слезы. Она что-то говорит, идя рядом с Яном, то ли отго­варивает, чтобы не шел он за мужчинами, то ли сетует на что-то, не понимает Ян. Мать увидела это и схватила его за рукав рубашки, удержала. Ян остановился и оглянул­ся на мать, увидел на середине загона коня. Конь вылез из упряжки и, стоя боком к плугу, поперек загона, широко взмахивал головою, спасаясь от слепней.

IV

Для Панаса эта встреча была совсем неожиданной. Ве­чером сидели на лавках возле клуба девчата и хлопцы, ожидали начала кино. Пели. Панас сидел молчаливый, слушал. И вдруг у самого его уха девушка крикнула:

— Гляньте, «Коси сено» идет!

— Сидор «Коси сено»!..

Девчата захохотали. Панас глянул вдоль улицы. Там, посередине незамощенной улицы, улыбаясь навстречу мо­лодежи, шел, хромая, Сидор. Идя, он взмахивал правой ногою, словно косой на сенокосе, переставлял ее, относя далеко вправо, нес ногу над самой землей, и она пылила. За это девчата и прозвали его так: Сидор «Коси сено». Девчата смеялись, а Сидор издали, хромая, замахал им шапкой.

Остановился Сидор, поздоровавшись со всеми, сразу. Снял фуражку и, держа ее над головой, улыбаясь, обвел всех взглядом. А потом кивнул головой Панасу и подошел к нему.

— Как будто, не ошибаюсь. Мы, кажись, вместе лежали в лазарете.

Панас встрепенулся, стал вглядываться Сидору в ли­цо, вспоминая, а Сидор подсказал:

— Помнишь, барак такой холодный, тогда все ушли из барака, а ты остался и еще припадочный...

Панас вспомнил.

— Помню, помню хорошо это. Ты, кажется, последним тогда ушел.

— Ага, я раздумывал еще пойти или остаться...

Хлопцы и девчата наблюдали за Сидором и Панасом, слушали их разговор. Их заинтересовала эта неожидан­ная встреча Сидора с новым рабочим, а Сидор, обратив­шись к присутствующим, показал рукой на Панаса и объяснил:

— Вместе мы лежали в больнице. Холод был тогда в больнице больший, чем у нас зимою в кузнечном цеху, а раненых было много, да все такие, что поправлялись. А тут в городе тиф, паника, народ помирает. Ну, а поми­рать никому, конечно, не хочется, вот хлопцы и забузили и оставили барак, сами разбежались кто куда. Все ушли, до единого. Остался только он да один больной, припа­дочный.

— Меня в тот же день перевели в другой лазарет,— сказал Панас,— а того больного тоже куда-то забрали в город. Лазарета того я больше и не видел. Но и злость ме­ня тогда взяла, не знал, что делать. Мороз, холод на дво­ре, а они, не выздоровев как следует, без врачебного раз­решения — домой.

— Чего только не было в те годы,— согласился Си­дор,— и трудного, и веселого было много.

— Много-о!

В клубном зале три раза прозвенел звонок. Начинался киносеанс. Сидор вместе с Панасом пошли в залу.

V

В городе очереди такие уже четвертый день. Четыре дня тому назад в магазинах города не хватило хлеба. Это было вечером. Весть о том, что не хватило хлеба, быстро облетела весь город, и у хлебных магазинов вскоре вырос­ли большие очереди. За хлебом пришли и те, у кого хлеб еще был. Очереди стояли до одиннадцати часов ночи и ра­зошлись тогда, когда магазины, распродав хлеб задолго до этого, закрылись.

На второй день утром, у всех хлебных магазинов, еще до открытия, стояли длинные хвосты. В этот день завод увеличил выпечку хлеба на двадцать пять процентов про­тив обычной, но магазины опять, задолго до закрытия, опустели. Хлеба не хватило, очереди стояли. На третий день завод увеличил выпечку хлеба еще на семьдесят пять процентов. На заводе предполагали, что обилием хлеба они остановят панику и уменьшат очереди. Грузовики, специально для этого выделенные, развозили хлеб по магазинам, и не успевал он остыть, как его разбирали. Хле­ба опять не хватило. А по городу поползли слухи про голод. Вспомнились десятилетней давности времена, и не­видимо поползла тогда по городу, по улицам и переулкам, по дворам и квартирам, «черная оспа» паники. Город испу­ганно оглядывался вокруг, взволнованно прислушивался к слухам и потихоньку, прячась в квартиры, запасал про­дукты. На третий день в магазинах не хватило круп. Пла­ны обеспечения города были нарушены. Люди, ответст­венные за это дело, видя, что очередь не уменьшается, рас­терялись, не знали, что делать. А очередь нарастала. Она перебросилась и на другие продукты. Исчезли некоторые продукты и на рынке, а на улицах, возле очередей, появи­лись женщины с кошелками и предлагали кусковой сахар, швейные нитки и шелковые чулки. В этот день паника до­стигла апогея. В очередях у магазинов люди стояли с двух часов ночи. Милиция уговаривала женщин разойтись по домам. Женщины отвечали на это