Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев
Шумно стало в комнате. Загалдели все сразу. Тушох перевела взгляд на широколицего человека, секретаря райкома партии, который за время собрания не проронил ни слова.
— Интересно, с чьего позволения у нас в ауле открыли харчевню под названием «Чайная»? — обратилась она прямо к нему. — Теперь наши мужчины день-деньской пребывают там. Мужчины! Надо решать так: если мы, женщины, составляем большинство в ауле, то и нас надо ставить на руководящие посты. — Тушох кивнула на Жамилят. — Мы давно этого ждем. А некоторых мужчин пора оторвать от чайной, сбрить им усы, повязать платки и засадить дома люльки качать...
Разразившийся хохот заглушил последние слова Тушох. Мужчины смеялись долго, со слезой, словно хотели подчеркнуть несерьезность выступления Тушох.
Улыбнулся и Бекболатов, с одобрением кивнув ей: «Вот молодчина! Не зря в пословице говорится: «Под пеплом лежат горячие угли».
— Если бы сегодня на колхозном собрании вы с такой речью выступили, Тушох, получился бы великолепный доклад, — обратился он к смутившейся женщине.
— Что вы, какой же из меня докладчик? — стала отнекиваться Тушох. — Вон ведь сколько тут ответственных работников! Это их дело — доклады. А я как думала, так и сказала. Многое за эти годы в душе накипело. Но думаю, в словах моих только правда была.
— Что верно, то верно. Вы от души говорили, Тушох.
После партсобрания все направились в школу. Клубное помещение было ветхим, со щелями в потолке и крыше, куда задувал холодный ветер, да и не могло оно вместить всех колхозников.
По дороге первый секретарь райкома Амин Гитчеев, выбрав момент, высказал свое неудовольствие Бекболатову:
— Слова словами, но Жамилят — женщина. На новой работе ей будет ох как трудно. И ляжет этот гнет на нашу шею.
— Эта женщина, которой ты не доверяешь, с успехом могла бы заменить и тебя на твоем посту, — отрезал Бекболатов.
— Будет сделано, как хотите. Но с колхозным хозяйством она не управится. Это я точно знаю.
— Посмотрим.
— Будет сделано. Но пока будем смотреть, колхоз развалится.
— Хуже, чем сейчас, не будет. Кстати, за колхозные дела райком тоже в ответе.
— Будет сделано, — не к слову ответил Амин Гитчеев. Был он удивлен и раздосадован. Выступление Тушох показалось ему слишком резким и обидным. Как она разболталась в присутствии высокого гостя! Дай такой власть, так она действительно, чего доброго, заставит всех мужчин люльки качать... фигурально выражаясь.
Удивило Амина Гитчеева и то, что сегодня на собрание сошлось как никогда прежде много народу. Объяснял себе: «Уже прослышаны, кого прочат в председатели. Женщину! Хоть и уроженку аула, но жен-щи-ну! — И ухмыльнулся. — Пришли смотреть на неслыханное чудо, будто в цирк, в зоопарк собрались...» Даже древние старики — и те пришли. К добру или к худу? Бекболатову легко говорить, а работать с нею будет он. Если колхозные дела пойдут хорошо, вся слава — ей, ну а если плохо, — а пойдут они наверняка плохо! — тогда все шишки посыплются на его голову: «Не помогли! Просмотрели! Понадеялись!..»
Когда голосование закончилось и в зале раздались аплодисменты, Амин Гитчеев, тяжело вздохнув, подумал: «С аплодисментами избрали, а вот под какую музыку ее снимать будут?»
6Али был зол на весь мир. Еще бы!.. Разве мало сил и нервов вложил он в свою работу. Бывало, целый день мотается то на полях, то на пастбищах — под вечер валится с ног от усталости. А что в итоге? Переизбрали! А Жамилят... ей-то что за забота, чего она решилась пойти в председатели? Разве в городе у нее плохая работа была? И не такая сумасшедшая, как эта. В прошлый раз сама жаловалась: печень больная, полечиться бы. Здесь она полечится.... Но почему, почему она согласилась? Показать себя, что ли, хочет?
Шел он домой, полный тяжких раздумий, а вслед ему гуськом вышагивали заведующий птицефермой Салман и колхозный кассир Семен Фролов с портфелем под мышкой.
Али давно заметил провожатых, но никаких разговоров с ними затевать не хотел, а те шли понуро, как собаки, которых побили за какую-нибудь провинность.
Черная тоска навалилась на Али. Тоска и обида. Откровенно говоря, ему не было бы так тяжело, если бы вместо него избрали мужчину. Но ведь избрали-то женщину! Бабу! Конечно, в сельском хозяйстве она разбирается. Но ведь этого мало — нужно уметь руководить людьми. Сумеет ли она? Справится ли? Навряд! Чтобы руководить, нужно иметь луженую глотку, цепкий глаз и хитрость лисицы. Нет, не потянет! Женщина — она и есть женщина. Вспомнил, что однажды прочел в какой-то книжке, чем женский ум рознится от мужского. Женщиной больше руководят эмоции, чем здравый смысл, а у мужчин, наоборот, здравый смысл — залог всякого успеха. В душе Али не был женоненавистником, но еще с детства привык смотреть на девчонок, в том числе и на эту пигалицу — Жамилят, как на существа слезливые и безынициативные, от коих не жди мудрого совета и разумных поступков. В двадцать лет он женился на черноглазой, стройной, как лоза, татарочке, была она на два года моложе, привез в родной аул. Во-он там, на том заброшенном склоне стоял когда-то их каменный дом. (При отступлении немцы разрушили дом, его надо было отстраивать заново, поэтому Али велел устроить там колхозную конюшню.) Прожили год, детей не предвиделось, а тут в тридцать девятом Али мобилизовали. Вскоре он попал в бой на «линии Маннергейма», его там контузило, ранило в левое плечо — до сих пор нельзя разогнуть руку в локте. И когда после госпиталя вернулся домой, жены там не оказалось. Сказали, будто уехала с каким-то заезжим джигитом в Ереван. Справок о ней наводить не стал, ведь она, наверное, полюбила того, другого, а если так, то теперь у нее своя семья. Стоит ли искать пропавшую? Как говорится в пословице: вослед прошедшему дождю бурку не неси. Измена жены тяжело ранила
