Ефим Дорош - Дождливое лето
Решительно все переменилось в стране; владимирские хлебопашцы теперь так же владеют землей, как и промышленные ран-городские мужики; существует серьезная возможность вместе с овощами производить у нас в районе изрядно товарного молока и свинины, сделать животноводство здесь второй по значению хозяйственной отраслью; однако почти повсеместно живет обычай отдавать скотину на попечение чужих людей.
Сдается мне, что руководители района, приехавшие сюда кто в позапрошлом году, а кто и десять лет назад, не знают, что брать пастухов со стороны не столько нужда, сколько обычай, как не знают они и многого другого из бывалошной здешней жизни, если говорить словами Натальи Кузьминичны, — и не по лености своей, а потому, что нет у них времени изучать местную старину, исторически сложившиеся экономические особенности, хозяйственные навыки, бытовые установления. Да и как-то оно не принято, чтобы секретарь райкома и председатель райисполкома занижались делом, какое скорее к лицу какому-нибудь старому учителю, завзятому краеведу, по общему мнению — чего уж тут скрывать — чудаку, которым при случае можно и похвастать перед заезжим журналистом, но которого никто всерьез не берет среди суровых наших будней. Надо ли доказывать, сколь убыточно это заблуждение! Я сознательно подчеркиваю именно эту сторону, ту вполне материальную пользу, какую принесло бы нам знание прошлого, понимание доброго и дурного в историческом опыте обитателей того или иного района. Сколько недостатков исчезло бы раз и навсегда, сколько хорошего, но забытого вернулось бы в — нашу сегодняшнюю жизнь! Конечно, суть не в одном лишь опыте работавших здесь до нас поколений, нужны еще и многие другие усилия — прежде всего повседневное воспитание человека, — чтобы хозяйственная жизнь Райгорода постепенно приобретала естественное течение, освободилась от мелькания шумных и поверхностных кампаний.
* * *Для большого нашего дома самое приятное время — вечерние часы, когда все сойдутся в избе, к самовару, Утром каждый встает по своей заботе: кто в пять, кто в шесть» кто в семь. И обедать приходят по-разному, да и не очень-то засидишься за обедом в летнюю пору. Зато уж вечером, если только не будет в клубе кино, спешить некуда.
Дождя сегодня нет, но и не жарко. В сырых канавах по обеим сторонам, идущего к Ужболу шоссе, в зеленой лягушечьей тьме, в тесноте высоких и сочных, обрызганных мошкарой и дурманящих голову болотных растений металлически цвиркают неизвестные мне насекомые. Впрочем, быть может, это и не здесь, а несколько дальше, в лугах, где под сереньким небом с белесой луной стоят на зеленой отаве темные стога, — быть может, это там рождается звенящий и одновременно скрипучий железный звук. Я и нё думаю о том, что это стараются кузнечики, я просто слушаю, не задаваясь целью узнать, кто это да что это, как просто гляжу на луг, торфяная ли под ним почва или суглинистая — безразлично. Мне важно лишь то, что без этой музыки полей и лугов не так хороша была бы и ранняя луна над стогами, и светлый булыжник дороги между канавами, из которых торчат могучие растения с шапками жирных болотных цветов, и. скудный, плоский выгон, откуда тянется сейчас в село медленное, утомившееся за день стадо.
Туман накапливается в низких лугах.
А на огороде, где все давно уже разрослось, где только по отдельным черным провалом между зеленью можно угадать борозду, — сюда, чтобы чего не потоптать, норовишь поставить ногу, хотя и трудно сохранить равновесие, — все мокро от росы.
Полной горстью рвешь лук-сеянчик, перья которого похрустывают в ладони, а с белых и длинных корней крошками сыплется земля. Под пышными, широко раскинувшимися, изрезанными с боков листьями, нащупав их основание, — пытаешься определить, велика ли вылезающая из земли редька. Намотаешь на палец плоское жестковатое перо и дергаешь изо всех сил, покамест не выскочит головка упрямого чеснока, лиловую пленку которой растопырили крупные зубки, налитые липким, пахучим соком. Мимоходом захватываешь еще и горсть сельдерея, — глянцевитые его листья на сочных черенках издают резкий, пряный запах. Долго шаришь рукой среди шершавой листвы и узловатых плетей, потом, обжегшись его колючками, находишь огурец, другой, третий…
Как после этого не попросить Виктора сходить в лавочку!
Запахи редьки, и огурцов, и чеснока торопят руку, простершуюся над кубастыми рюмками. Нужен точный глаз, чтобы и каплей не обидеть кого-нибудь, — нас ведь много, а бутылка одна!
Самовар неиссякаем: весь вечер бьет из его крана кипяток.
Виктор, уже напившись досыта сладкого чаю, сообразил вдруг, что ему еще хочется есть, и принялся за холодную гречневую кашу, оставшуюся с обеда. Наталья Кузьминична поглядела на него и проговорила:
«После рубанка топором-то не годится уж…»
Дела в нашем колхозе в нынешнем году идут лучше, чем в прошлом, а в прошлом — лучше, чем в позапрошлом. Положительно, Николай Леонидович находка для колхоза. Председатель из него вырабатывается толковый, где надо — прижимистый, не дающий спуску пьяницам, но и мягкий, внимательный, коль скоро речь о безотказных работниках. Он и оборотист по-хорошему, и неуступчив, когда надо. На этой своей неуступчивости, на том, что он даже и не пообещает сделать того, что может принести убыток хозяйству, Николай Леонидович уже нажил себе врага. Когда я узнал об этом, я вспомнил, что Иван Федосеевич, который двадцать пять лет председательствует в одном из лучших по всей нашей области колхозов, что и он до сентябрьского Пленума был всегда в чем-либо виноват. Только после пятьдесят третьего года открылось, что ошибался не он, а здешнее начальство, и редкие уже теперь его вины и прегрешения после очередного партийного документа тоже оборачиваются вдруг доблестью. Но ведь на каждый повседневный случай не может быть постановления! И не в том ли задача, чтобы самое дело да еще партийная совесть подсказывали нам правильное решение?
Здешний колхоз ежедневно продает на рынке молоко, продает его дешевле, нежели молочницы, на рубль, а иногда на полтора. Против того, чтобы колхоз торговал на рынке молоком, неожиданно восстал председатель райисполкома Фетисов. Он требует, чтобы Николай Леонидович продавал молоко государству, хотя план государственных закупок молока колхозом честно выполнен.
Николай Леонидович здраво рассудил, что государству, он теперь ничего не должен и нет никакого стыда или зла, если излишки молока продавать на рынке:-колхозная торговля — дело вполне законное и ничуть не зазорное, каким почему-то изобразил его на одном из заседаний исполкома Фетисов, высмеяв «трешки» и «пятерки», выручаемые за молоко.
Колхоз каждый день сдает государству в счет поставок сливки. По триста граммов молока получают на трудодень колхозники. Есть в хозяйстве и обрат, и творог, необходимые молодняку.
А трешки и пятерки, над которыми, как барин, посмеялся председатель Райгородского райисполкома, это те наличные деньги, какие очень нужны колхозу, особенно сейчас, когда еще ничего не поспело и продукции на продажу, кроме молока, почти никакой нет. Из этих денег Николай Леонидович выдает ежемесячно колхозникам авансы на трудодни, из них оплачивает он расходы по строительству скотного двора. Но Фетисову до всего этого нет дела, он озабочен лишь тем, чтобы выполнить, а то и перевыполнить свой районный план. Разумеется, это похвально, однако государственный план рассчитан на все колхозы района. В сущности, повторяется старая история — вместо того, чтобы помочь отстающим колхозам повысить удои, председатель райисполкома нажимает на те колхозы, где с молоком лучше. На последнем районном совещании он назвал торговлю молоком на рынке, которую практикует наш колхоз, занятием антигосударственным. Это ведь уже не только насмешка, а серьезное обвинение.
Удивляешься легкости, с какой иные товарищи произносят эти слова, означающие, что лицо, к которому они обращены, обвиняется в тягчайшем из преступлений — в деятельности, направленной против государства. Удивляешься и тому, что человек, работающий в аппарате сельского района, не задумался над следующими обстоятельствами.
Торгуя молоком на рынке — после того, повторяю, как он продал его государству в том количестве, в каком обязался, — Николай Леонидович значительно сбил цену, на чем выгадали городские рабочие и служащие.
Правда, это могли бы сделать и государственные магазины, если бы к ним попало молоко из нашего колхоза. Впрочем, едва ли могли, потому что у них нет необходимого холодильного оборудования, чтобы хранить молоко, и в магазинах здешних оно продается скисшим, отчего они терпят убытки.
Далее, аккуратное авансирование колхозников из рыночной выручки безусловно сказывается на производительности их труда. Наконец, механизированный скотный двор, строительство которого ведется сегодня на эти же деньги, позволит в недалеком будущем еще больше производить молока.
