Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
— Критики не любите, дорогой культпроп!
Тут его вызвали в цех, и в этот день они больше не встретились. Аня задержалась на работе допоздна, отчасти оттого, что начала готовить выставку, отчасти оттого, что надеялась уйти вместе с Алексеем. Когда она уходила, Алексей был на сборке. Еще несколько дней назад Аня запросто подошла бы к нему, сейчас она отвела взгляд и торопливо прошла мимо. Он не догнал ее, хотя она шла по двору очень медленно.
Так и потянулись дни: деловые встречи, споры, иногда — вопросительный взгляд украдкой, иногда — пожатие руки. Однажды ей показалось, что Алексей нарочно ходит мимо технического кабинета и громко говорит с кем-то, чтобы она услыхала его голос. Но Аня была обижена тем, что он столько дней не пытался добиться встречи с нею; она не вышла на голос и не подняла головы, когда он прошел мимо приоткрытой двери. Спустя полчаса она заторопилась домой, но Алексея уже не было.
Бригада «косых стыков» собиралась то в цехе, то у Воловика, и каждый раз Аня надеялась, что ей удастся уйти вдвоем с Алексеем, но Шикин непременно увязывался провожать ее, и они шли втроем — она посередине, Алексей и Шикин по бокам. Аня со злости молчала, Алексей тоже, а Шикин старался вести разговор, но у него ничего не получалось.
В воскресенье вечером они все-таки встретились — оба захотели погулять перед сном и одновременно оказались в маленьком переулке со старинной сводчатой аркой на углу. И вышло так, будто и не прошло больше недели с последней встречи, будто только вчера, влюбленные и притихшие, они ходили тут, целовалась под этой аркой и поняли, что друг без друга им не жить. Было уже поздно, и ночь была не белой, не летней, а почти осенней оттого, что небо заволокло тучами и ветер сгибал деревья на набережной и рябил темную воду, — в сумерках этой ночи они снова прошли мимо его дома, и Аня спросила, в какой квартире он живет, а Полозов ответил:
— Зачем вам? Вы же не хотите зайти ко мне.
— А вдруг когда-нибудь зайду?
Он пожал плечами, но все-таки назвал номер квартиры — 38.
И опять они слишком быстро оказались возле ее дома, и Алексей ушел так же поспешно, как прошлый раз, но шаги его растворились в шуме хлынувшего дождя. Аня поднялась к себе, распахнула окно и долго стояла в темноте, радуясь брызгам влаги, освежавшим лицо и руки. «Почему я не позвала его к себе? — удивлялась она. — Почему я не пошла к нему? Ведь я люблю его».
Если бы она знала, что он живет один, она сейчас побежала бы прямо к тому дому, нашла бы квартиру № 38 и с порога протянула бы ему руки. Настолько несомненно было, что они нужны друг другу. Настолько нелепыми казались ей какие бы то ни было условности.
А на следующий день она заметила, что Алексей избегает ее. Почему? Что он вообразил? Или... что его оттолкнуло?
На заседании партбюро они всегда сидели рядом, у них были свои излюбленные места по двум сторонам столика, на котором лежали подшивки газет. На очередном заседании Алексей сел в другом конце комнаты. Аня несколько раз ловила на себе его задумчивый взгляд, но он сразу отводил глаза и сурово сжимал губы.
А дни были напряженные, перегруженные заботами, — цех готовился к сдаче второй турбины и одновременно заканчивал новое автоматическое регулирование для первой. В начале июля обе машины предстояло отправить в Краснознаменск на монтаж.
Полозов почти не уходил из цеха. И Аня задерживалась в цехе с каждым днем все дольше. Вторая и третья смены пополнялись. На днях ожидались новые станки, их надо было с первого дня обеспечить квалифицированными рабочими. Каждый обучающийся был у Ани на учете. Аня волновалась за каждого, кто сдавал пробу на повышение разряда, а когда один из учеников от волнения запорол работу, была расстроена не меньше, чем он сам.
Как ни занимали ее отношения с Алексеем, времени для них просто не оставалось. И только при встречах с ним, по дороге домой и перед тем как заснуть, она с недоумением повторяла: ну что же это? Почему? Горечи не было, в глубине души она ни на минуту не переставала верить в то, что они оба любят и что врозь им не быть. Вот только бы вытянуть эти трудные дни...
Как всегда бывает, и Ане, и ее товарищам по цеху казалось, что именно ближайшие дни — самые ответственные и трудные. Забыв о треволнениях, связанных с выпуском первой турбины, думали о том, что вторая дается труднее — и срок короче, и новые станки еще не прибыли, и ряд начатых работ по механизации не завершен... С третьей будет несравненно легче.
У Ани была своя мечта — к осени перейти сменным инженером на сборку. Но для того чтобы осуществить мечту, надо было самой себе сказать, что с порученным ей делом она справилась честь честью.
Выставка «Учителя и ученики» стала одним из ее любимых детищ.
Все самые «трудные», ленивые и озорные мальчишки были приспособлены Аней к делу — клеили, красили, выпиливали из фанеры щиты, рисовали заголовки, прикрепляли к щитам образцы изделий, бегали с ее записками на склад, к фотографу, машинисткам. Аня по ходу работы проверяла, хороши ли материалы выставки. Вот Кешка, зажав в руке банку с клеем, загляделся на фотографии и зачитался подписями. Что он читает? Ага, увлекся сообщениями о том, кто из учеников перегнал учителей. Вот невозмутимый Ваня Абрамов, присев на корточки, читает сводку о производительности труда карусельщиков, вместо того чтобы заливать краской буквы заголовка. Очень хорошо, — значит, сводка здесь кстати!
И кто выдумал, что эти мальчишки — «трудные»? Самые обычные мальчишки, требующие воспитания, а главное — живого и понятного дела, причем дела с оттенком добровольности — «захотел — и стараюсь». С ними нужно обращаться требовательно, весело и обязательно с уважением — вот и все.
И еще видела Аня — им необходим коллектив, чувство ответственности не перед начальником или мастером, которых можно обмануть, а перед товарищами, которые все видят и все о тебе знают. В бригады их нужно, в хорошие, сплоченные бригады, где каждый отвечает перед всеми!
Об этом она заговорила на комсомольском бюро. Женя Никитин поддержал ее — пусть лучшие бригадиры, такие, как Пакулин, возьмут к себе новичков.
— А первенство отдать другому цеху? — запальчиво спросил Николай. И тут же улыбнулся: — Зачем преувеличивать, ребята? Будто кроме Пакулина нет бригадиров? Создать новые бригады, поддержать их — вот и вся проблема!
— Из пакулинцев надо бригадира выдвинуть, — сказала Валя. — Там народ вырос, почти любого взять можно. Конечно, после того как они завоюют общегородское знамя! — добавила она, заметив протестующее движение Николая.
— Правильно! — сказал Николай. — Тогда сам рекомендую... хотя бы Аркадия!
Валя покраснела и рассердилась, а рассердившись, высказала то, что в другое время не стала бы говорить:
— Хотя бы и Аркадия! Что ж такого? Вы, пакулинцы, какими-то аристократами стали — вас и тронуть нельзя! Автономная республика!
Женя Никитин прервал начавшийся спор и предложил подумать о создании новых молодежных бригад.
— Хорошо, — сердито согласился Николай. — Только, как хочешь, против этих кличек я возражаю! Небось когда прорыв и пакулинцы выручают цех, тогда мы не аристократы! Когда подсчитывают, кто по три пятилетки сработал, — тоже не аристократы!
Через минуту Валя и Николай мирно болтали, но Аня запомнила этот небольшой спор. Она сама еще не до конца понимала, что ей не нравится в этой лучшей молодежной бригаде завода.
Может быть, на нее действовало завистливо-недоброжелательное отношение Кешки и других «неприкаянных» к пакулинцам?
Чтобы проверить себя, она заговорила о них с Кешкой. Кешка поморщился и пробурчал:
— А мне что? Пусть хватают знамена.
— Так ведь они не хватают, Кеша, а зарабатывают по-стахановски.
— Ну и пусть зарабатывают, я не против.
Заставить Кешку высказаться до конца, когда он не хотел, было невозможно. А Кешка явно не хотел. Пошел бы он в бригаду Пакулина? Кто его знает! За последнее время он работал старательно и как будто не озорничал. Мать еще не вернулась из больницы, все домашние дела лежали на Кешке. Иван Иванович осуществлял, как он говорил, «общее руководство» над мальчиками и по-прежнему оттирал Аню:
— У семи нянек дитё без глазу, Анна Михайловна. А у вас и так хлопот полон рот.
Хлопот действительно хватало. В эти же напряженные для цеха дни кончались занятия в сети партийного просвещения, и Аня ходила по очереди то на один кружок, то на другой. Присматривалась к пропагандистам, присматривалась к учащимся.
Разные учились люди — пожилые, много передумавшие на своем веку, и такие, что впервые задумались о жизни, о ее большом историческом движении. Были люди, давно привыкшие читать, вести конспекты, и такие, что впервые брали в руки серьезную книгу, поначалу спотыкались на непонятных словах, на отвлеченных понятиях, и вдруг, начав понимать прочитанное, с изумлением открывали, что трудные и как будто отвлеченные мысли имеют прямое отношение ко всему, что происходит вокруг, к течению их собственной жизни.
