Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
— Кто это у меня хозяйничает? Неужели это Никита?!
Когда Лиза подошла к хате, Никите хорошо была видна ее прическа, и отсюда, сверху, он по-настоящему мог оценить мастерство Эльвиры. Только он не знал, сказать ли Лизе, что он видел ее в парикмахерской, или промолчать.
— А я думал, — заговорил он, спускаясь с лестницы, — ты похвалишь за крышу. Работа пустячная, но зато, ручаюсь, дождь теперь не помеха.
— И за крышу хвалю… Спасибо. Ты, оказывается, мастер на все руки.
— Что тут такого хитрого? — с гордостью ответил Никита. — Я могу и штакетник поднять, а то лежит он, как пьяница. Да и ворота у тебя требуют хозяйских рук.
— Вернее, рук мужских.
— Можно сказать и так, — согласился Никита. — Мужские руки, конечно, посильнее. Калитку тоже надо бы подвесить на две петли. А то скоро совсем оторвется.
Они говорили не о том, о чем думали, и понимали это не столько умом, сколько сердцем, самым трудным теперь для них были не починенная крыша и не упавший штакетник, который можно поднять, а те странные, еще неясные для них и еще как следует не осознанные ими отношения, которые со вчерашнего дня возникли между ними и о которых ни Никита, ни Лиза заговорить не решались. Он считал неудобным говорить о том, что если бы не она, то никогда бы не пошел к Жану, — он выполнил ее просьбу. Она же не могла сказать ему ни о том, что видела его в парикмахерской, ни тем более о том, что завивку сделала не для себя, а для него, — ей хотелось, чтобы он увидел, какая она, Лиза, красивая; что ради него она заходила в магазин и все эти свертки, лежавшие в авоське, она принесла для того, чтобы его накормить обедом.
Лиза глазами указала на дверь, и он без слов понял, что она приглашала войти в хату, и обрадовался.
— Ну вот, сейчас мы будем обедать. — И опять Никите показалось, что она говорила ласково, как-то по-домашнему, просто. — Хочешь, нажарю картошки с колбасой?
— Хочу, — сказал он так, как говорят в своем доме мужья женам. — Возьми меня в помощники.
— Да я и вина купила, нашего, кубанского рислинга, — сказала она, не отвечая ему и направляясь на кухню. — Выпьем мы с тобой за нашу запоздалую встречу. Сколько прошло годочков?
— Не помню. — Никита шел следом за Лизой. — Да и не надо вспоминать.
Он помогал ей чистить картошку, и опять они говорили не о том, о чем думали. А когда сели обедать и выпили белого кубанского рислинга, Никита, осмелев от вина, сказал:
— Лиза, какая красивая у тебя прическа!
— Давно заметил?
— Сразу, как только вошла во двор и сняла косынку.
— Эльвира постаралась. Она рассказывала, как они с Жаном устроились на новой квартире. Все удобства! Приглашала в гости…
— Опять мы не о том…
— А о чем же?
— Будто и не догадываешься?
— Нет, не догадываюсь. — Лиза нарочно сказала неправду.
— Давай поговорим о том, как нам дальше теперь жить.
— Как жили, так и будем жить.
— Разве теперь можно жить так, как жили?
— Вопрос, Никита, слишком трудный. Лучше его не касаться… Бери картошку, пробуй огурчики, со своего огорода и сама солила.
— Решать-то этот трудный вопрос все одно нужно.
— Как?
— Подскажи…
— Что я могу тебе подсказать?
— Я считаю, что вопрос надо решать просто: ты одна, и я один, и сиротскую свою житуху нам надо соединить. Вдвоем всегда легче.
— Не поздно ли?
— Как рассудить? Ить дело-то наше житейское.
— Это в молодые годы все было легко и просто. А мы уже в летах. У тебя два сына. Как быть с ними?
— Возьмем к себе. Или не согласна?
— Пойдут ли? Им нужна мать, а не чужая тетка.
— Станешь им матерью.
— Смогу ли?
— А почему не сможешь?
— Трудно, ох, как трудно…
— Сыны мои скоро вырастут, уедут учиться или в армию, только их и видели. Так что давай толковать не о них, а о себе. Нам жить, и лучше бы не врозь. Что на это ответишь?
— Помолчу… Что-то скучным получилось у нас сватовство. Налей вина, выпьем еще, может, повеселеем.
— Отчего же тебе невесело? Скажи правду.
— Поползет по станице бабский брёх, вот тебе и вся правда. Скажут, ну вот, дождалась-таки Елизавета своего часа. Долго ждала, бедняжка, и все ж таки дождалась…
— Ничего не скажут, — уверенно заявил Никита.
— В том-то и беда, что скажут. Вот уж сегодня, когда ты чинил крышу, я встретила соседку. Хихикает, глазки строит: «Кто это у тебя уже на крышу взобрался? Аль приймака нашла?» Дом быта, говорю, прислал мастера. «А чего же тот мастер похож на Никиту Андронова, только что без бороды?» — «А я, отвечаю, не приглядывалась, на кого он похож»… Бабы языками почешут, такое начнут плести.
— И пусть плетут, пусть чешут языками. Им не запретишь. Да и чего нам бояться? Мы не воры, ничего чужого не брали.
— Ты герой, я тебя знаю!
— А чего паниковать? Мы поженимся — и все, конец бабскому трепу. И начнется у тебя и у меня новая жизнь. Завтра я пойду в автобазу, понесу заявление. Гришку Колесникова, дружка своего, повстречал. Советует возвращаться в автобазу… А как я буду тебя жалеть! Нет, Лиза, этого ты не знаешь. Продам дом, куплю легковую машину, покатим с тобой через перевал к морю, и заживем мы…
— Деньги за проданный дом надо отдать сыновьям.
— Хватит и им и нам. — Никита не сказал о тех деньгах, которые оставил в мешке посреди двора и которые были положены в сберкассу без него на имя Виктора и Петра. — Послушай, Лиза, как я все обмозговал…
На полуслове Никита умолк и посмотрел на оконную занавеску. Посмотрел потому, что в это время за окном послышался странный, шелестящий звук. Казалось, что кто-то чем-то мягким постукивал о раму и царапал стекло, и этот звук повторялся все чаще. Лиза тоже непонимающе взглянула на окно и, пожимая плечами, сказала:
— Странно. Поди погляди, кто там.
Никита нисколько не удивился, когда, выйдя из хаты, увидел Серка. Пес стоял на задних лапах, замызганных и дрожащих, а передними постукивал в раму, когтями царапая стекло.
— Меня зовешь? — спросил Никита.
Увидев своего хозяина и обрадовавшись, что его собачье чутье не обмануло, Серко трусцой подбежал к Никите и лег у его ног, сожмурив от счастья желтые глазки.
— Все ж таки отыскал? — спросил Никита.
«Нюхом, исключительно нюхом, — ответили радостные глазки Серко. — Веришь, обегал всю станицу, нигде не встретил твоего запаха, и на кладбище был. А сегодня утром иду мимо этой хатенки и чую: тобою пахнет. Ну, думаю, наконец-то напал на след… И не ошибся»…
— Ну что, опять голодный?
«А то как же… С той поры, как мы виделись на кладбище, ничего не ел… Думал, подохну»…
— Да, плохи твои дела. Подожди меня тут.
— Знаешь, Лиза, кто пожаловал к нам в гости? Мой Серко! — сказал Никита, войдя в хату. — Нашел! Умная у собаки голова!
— Как же он узнал, что ты здесь? — спросила Лиза.
— Говорит, что нюхом… Исключительно по запаху.
— Как это — говорит?
— Ну, по глазам видно, что у него на уме…
— О чем же он еще… говорил?
— О том, что чуть с голоду не подох. Четвертый день ничего не ел… Вот она, собачья житуха.
— Покорми его, — сказала Лиза. — На, кухне в кастрюле остался вчерашний суп, и в нем мясная кость. Можно разогреть.
— Серко уплетет это кушанье за милую душу и без подогрева! Да ежели еще покрошить в суп хлеба.
— Дай ему и хлеба, — сказала Лиза. — И пусть твой Серко остается…
— А как же я? — усмехнувшись, спросил Никита.
— Речь о Серке, а не о тебе. — Лиза ласково посмотрела на Никиту. — Оба вы бездомные. — И поспешила добавить: — В сарайчике лежит старая собачья конура. Возьми ее и приспособь для Серка.
— Вот за это Серко скажет тебе спасибо!
Желая показать, что он в этом доме не гость, а хозяин, Никита занялся кормлением Серка и устройством для него жилья… Так, совсем неожиданно к Серко привалило сразу два счастья. Первым счастьем было то, что он, кажется, никогда еще не едал такого вкусного супа, с мясом и с размоченным хлебом, а второе счастье — жилье. Верхом блаженства для Серка был тот момент, когда Никита принес сбитую из фанеры собачью хату, поставил ее вблизи порога, вытер тряпкой крышу, а внутри постелил солому. Своим желтым глазкам Серко не верил, что теперь у него снова было свое место и что он, свернувшись на мягкой соломе, сытый и довольный, мог положить свою остроносую, почти что лисью морду на согнутые передние лапы и смотреть на тазик, который только что был им вылизан досуха. Тут же стояли Никита и незнакомая Серку женщина, и эта женщина сказала:
— Как он, бедняжка, обрадовался.
— Еще бы не обрадоваться, — ответил Никита, и Серко мысленно с ним согласился. — Отличный пес, а житуха у него была аховская.
— Грязный, надо бы его помыть.
