Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
Никита постоял у окна и ушел, решив сюда не возвращаться. Хотел навестить Евдокима, уже прошел площадь и свернул в знакомый переулок, а в голове будто кто выстукивал молоточком: «…с таким дедом лежать… с таким дедом лежать»… Эти слова остановили Никиту, повернули обратно, и вот он уже снова смотрел в окно и видел, как Жан старательно работал ножницами и как клочки черных волос, падая, пятнили простыню. Нащупав в кармане пятерку, Никита не раздумывая пошел в парикмахерскую. В прихожей стояли красивые, обитые зеленым дерматином кресла, такие же диваны, продолговатый столик был завален газетами и журналами, — Никите казалось, будто он находился не в Холмогорской, а в Степновске. В кресле сидел, поджидая своей очереди, Гриша Колесников, шофер автобазы и давний друг Никиты.
— А! Андронов, здорово! — сказал Колесников. — Твоя очередь за мной, присаживайся. Что, пришел бороду снимать? Правильно!
Никита присел к столу и так, для солидности, взял «Огонек» и начал перелистывать. Не хотелось вступать в разговор с Колесниковым. Ему не нравилось, что все его знакомые, с кем доводилось встречаться, почему-то непременно обращали внимание на его бороду. «О! Погляди на нашего Никиту, какой бородач!» «У тебя, Никита, борода ну натурально как у цыгана! И растет какими-то клочками!» «Андронов, да ты что, поступил в баптисты?» Никита знал Гришу Колесникова как человека тактичного, кто не любил болтать о пустяках, а вот увидел старого друга и сразу спросил о бороде. Как бы понимая обиду Никиты, Колесников спокойно, по-деловому, спросил:
— Ну что, Никита Андреевич, собираешься возвращаться к нам? Или не собираешься?
— Была у меня такая думка.
— Так за чем же стоит дело? Возвращайся!
— А примете обратно?
— А почему не принять? Ты подай заявление на имя завгара, — советовал Колесников, — да поговори с Барсуковым или с Дарьей Васильевной. Известно, под лежачий камень вода не течет.
— Да, это верно, — согласился Никита, и хотя он не читал журнал, но взгляда от него не отводил, совестно было смотреть в лицо другу. — Что-то я, Гриша, в жизни заплутался… И не знаю…
— А что тут знать? Мы с тобой давние друзьяки, и вот что я тебе скажу, Никита Андреевич: в жизни ты не заплутался, нет, а вот глупости совершал, это да. Но теперь хватит, почудил малость, посмешил станичников — и баста. И чтоб никаких глупостей в будущем не было. Надо браться за ум и за дело… Могу сообщить: на этой неделе мы получаем восемь новеньких «ЗИЛов», не машины, а золото! Так что шоферы, это я точно знаю, нам нужны. Сейчас мы удобрение со станции перебрасываем, работенки хватает. Видишь, как зарос? — Колесников потер ладонями жесткие щеки. — Неделю не вставал из-за руля. Вот вырвался, чтоб привести себя в порядок.
— А мой грузовик? — спросил Никита. — Как он? Кто на нем?
— Э, вспомнил! Зараз в ремонте стоит твой грузовик. — Колесников снова перешел на деловой тон и спросил: — Живешь в своем доме?
— У родителей.
— Почему не дома?
— Мою домашность покупает колхоз. Для квартир.
— А ты как же останешься без своего угла?
— Как-нибудь.
— А сыновья?
— Они у Нади.
— В твоем доме кто-то проживал.
— Это жил брат Иван с женой. Они теперь у отца.
Незаметно подошла очередь и Никиты. Жан встретил его приветливо, как родича, усадил в удобное кресло, и точно так же, как мужчину в кителе, укрыл Никиту широкой простыней и концы ее прихватил булавкой. Никита смотрел в зеркало, а оно огромное, во всю стену, и станичная площадь в нем как бы перевернулась, и те дома, которые стояли справа, теперь оказались слева, и было видно, как в обратную сторону шли люди и проезжали машины.
— Да, сильно запущена! — сказал Жан и тронул расческой бороду Никиты. — Никита Андреевич, почему так долго не приходил?
— Все как-то не случалось, — не зная, что сказать, соврал Никита. — А вот сегодня пришел…
— Борода разрослась кустами, во все стороны, — говорил Жан, работая одной расческой. — А по какой причине? По причине отсутствия нужного ухода. Давай решать, как ее теперь лучше подправить. Какую установить ей форму? И тогда она будет расти правильно.
— Чего еще решать? — Никита жалостливым взглядом посмотрел на Жана. — Срезай вчистую… Наголо! Чего еще думать-гадать…
— Ну, тогда все ясно, — сказал Жан и зазвенел над ухом ножницами. — А прическу? Как смотришь насчет «под полечку»?
— Жан Никитич, сработай все так, как лучше, — ответил Никита. — Чтоб было как у всех.
— Понятно. Будет сделано в наилучшем виде!
И сразу же со свойственным ему никогда не иссякающим желанием Жан принялся за дело. Еще проворнее забегала расческа, ее зубья то касались висков, то трогали затылок, а ножницы пели так, словно бы наигрывали какую-то плясовую мелодию. Никита смотрел в зеркало и поражался: как же легко и как же просто все у Жана получалось!
Покончив со стрижкой, Жан приступил к бороде. Сперва по ней погуляла машинка, и лицо Никиты стало смешным, он чуть было не рассмеялся и перестал смотреть на себя. Жан намылил ему щеки так усердно, что сизоватая, похожая на вату пена лежала толщиной в два пальца, и пустил в ход бритву. И что это за бритва? Чудо! В руках Жана она казалась волшебной, потому что не сбривала волосы, а как бы слизывала их вместе с мыльной пеной.
Подстриженный, побритый, помолодевший, похожий на станичного парубка, Никита поднялся с кресла, расплатился и засмотрелся в зеркало. Он надолго задержался перед зеркалом, и не потому, что избавился от бороды, а потому, что не узнавал свое лицо: оно стало худым, а глаза большими. В зеркало он видел не только себя, а и соседнюю комнату. Это был женский салон, в нем работала Эльвира. Она расчесывала молодой, незнакомой Никите женщине длинные, до пояса, пшеничного цвета волосы, а другая женщина, уже завитая, сидела под паутиной проводов и с колпаком над головой, похожим на перевернутое вверх дном ведро. Как же Никита удивился, когда узнал в ней Лизу! Так вот она где, Елизавета, тоже пришла в парикмахерскую.
Боясь, как бы Лиза не увидела его, Никита поспешил уйти. Переходил площадь, а мысленно все еще видел Лизу, провода и опрокинутое над ее головой «ведро». Видел в зеркале и свое, чисто выбритое лицо со следами пудры на впалых щеках. Пальцами ощупывал подбородок, никак ему не верилось, что у него уже не было бороды. Было так непривычно, что он даже подумал: встречаясь с ним, холмогорцы недоуменно поглядывая на него, станут спрашивать: «Да кто же это появился у нас в Холмогорской? Неужели Никита Андронов?» Или: «Никита, это ты правильно сделал, что избавился от бороды. Кому она, верно, к лицу, а тебе никак не идет». И слышался ему ласковый голос Лизы: «Вот ты и молодец, что послушался меня. Теперь ты на человека похожий»…
Кажется, надо было бы Никите радоваться, а у него опять настроение испортилось. Стало грустно и тоскливо, как и в прошлые дни, и он так же, как и вчера, не знал, куда бы ему пойти и чем бы заняться. «Отправиться к родителям, — подумал он, продолжая шагать по улице. — Ну, допустим, приду, повидаюсь с матерью. И все. А что потом? Может, навестить сыновей? С ними еще больше затоскую, что-то они со мной не ласковы, особенно Виктор… А не заявиться ли к Евдокиму? Пусть старик поглядит, какой я теперь… Нет, к Евдокиму не пойду, что-то к нему не тянет. А если снова заявиться в Елизаветину хатенку, как к себе домой? Ключ лежит под камнем. Посижу, подожду Лизу»…
Эта мысль обрадовала, и он зашагал быстрее.
43
Находиться в чужой хате одному было скучно, а Лиза, как на беду, не приходила. Или Эльвира ее задержала? Или пошла к подруге? Чтобы не сидеть без дела, Никита прошелся по огороду. Под ногами валялась картофельная ботва, сухие, как желтая проволока, плети от огурцов, кое-где еще стояли кусты помидоров с красными, перезрелыми плодами да зеленела узкая грядка не выкопанной моркови. Он постоял, по-хозяйски пересчитал плодовые деревья: две старые, ветвистые яблони без единого листика, так что Никита никак не мог определить их сорт, и две по-девичьи стройные, остро тянувшиеся к небу груши, восемь низкорослых вишенок и кусты смородины. Потом он с той же хозяйской строгостью осмотрел изгородь от улицы и нашел, что низенький штакетник с подгнившими столбиками в двух местах повалился. Такие же, как и штакетник, воротца заросли бурьяном и по-стариковски согнулись, и калитка каким-то чудом держалась на одной петле. «Без хозяина и дом сирота», — невольно подумал Никита. Вспомнил он и о крыше и решил посмотреть, где же она протекала. В сарайчике отыскал лестницу, поставил ее к стене как раз в том месте, где засохшими слезами темнели потеки, поднялся и увидел: две шиферные плитки потрескались и давали течь. Никита вынул негодные плитки и на их место быстро без особого труда положил новые, которые отыскал в том же сарайчике. Он еще стоял на лестнице и поправлял только что положенные листы шифера, когда в калитке появилась Лиза. Издали увидев его безбородое, слегка тронутое румянцем лицо, она радостно всплеснула руками и сказала:
