Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
— Будет и на нашей улице праздник! Так товарищ Сталин сказал!
И все, кто сидел за столом, кинулись к политруку, а он, стоя в кружке, пересказал содержание приказа Верховного Главнокомандующего, затем зачитал поздравление командира 13-й гвардейской дивизии Родимцева. После этого все снова уселись за стол и подняли чарки за победу над врагом. Рядом с Ольгой сидел старшина Мухин: лицо самодовольное, хитрущее.
— Ну-ка, сестреночка, — шепнул он, — взгляни под стол.
Взглянула Ольга под стол и разглядела там две черные туфельки, похожие на притаившихся мышат.
— В левом флигельке нашел, — нашептывал бравый старшина. — Примерь. Может, подойдут… Тогда не забудь меня на вальс пригласить. Услуга за услугу.
Туфли оказались в самую пору.
— Спасибо, товарищ старшина, — улыбнулась Ольга. — Но где же музыка?
— Сейчас заведем патефон, — заверил Мухин. — Между прочим, Штрауса я на чердаке нашел. Целехонький.
— Да о каком Штраусе ты говоришь?
— О композиторе Штраусе.
— Но ведь Штраус, кажется, немец!
— Ну и что? Немец, да только не фашист.
— А я всех немцев теперь ненавижу! Не пойду танцевать — и все! — заявила Ольга и притопнула туфелькой.
— А уговор? — обиделся Мухин.
— Нет, ты меня не уговаривай! Заведи что-нибудь другое.
— Другого нет! Все пластинки раскокались, одна только и осталась… На мою беду!
Тут вмешался Авагимов.
— Насколько помнится, — сказал он, — Иоганн Штраус родился в Австрии. Он любил Россию и часто гастролировал в Петербурге.
— Тогда другое дело, — успокоилась Ольга. — Заводи, Мухин, свою бандуру!
Но едва лишь с шипением и урчанием закрутилась пластинка, к Ольге подскочил огнеглазый Ромазанов и пригласил на вальс; за ним подошел застенчивый мешковатый Шкуратов и глянул умоляюще в глаза; за Шкуратовым, выпятив грудь и раздувая ноздри сухого горбатого носа, уже не подошел — подплыл на одних носочках, как в лезгинке, Мосиашвили…
— Ай да хлопцы! — воскликнул Глущенко. — Не успели в баньке отмыться, як все до единого кавалерами заделались!
Положение Ольги было затруднительное, да выручил Авагимов.
— Стройся по одному! — скомандовал он шутливо. — С первого начинай, товарищ Жаркова!
Первым в строю оказался коренастый и плотный Турдыев, однако Ольга все же сдвинула его с места и покружила раз, и другой. Затем она поочередно вальсировала с Шкуратовым, Ромазановым, Мухиным — почти со всеми своими друзьями. И, само собой, солдатские сапожищи не пощадили ее туфелек: оба носка были отдавлены. Но Ольга всем улыбалась, хотя и сквозь слезы. Ей уже не верилось, что кто-то может умереть там, на передовой, в эти минуты праздничного веселья. Она была счастлива оттого, что и другие были счастливы. В душе она напевала, под штраусовскую мелодию: «Будет и на нашей улице праздник! Будет, будет, и я обязательно встречусь с Сергеем Моториным!»
А до того желанного праздника уже оставалось немногим более десяти дней.
Часть четвертая
РАЗГРОМ
Глава девятнадцатая
Началось!
I
Нанося беспрерывные таранящие удары по той исполинской крепостной стене, в какую превратился Сталинград, немецкая военная машина затрачивала на свои действия столько чрезмерной лихорадочной энергии, что все ее составные части и детали неизбежно должны были рано или поздно износиться.
Стало очевидным — фашистская Германия не способна осуществить свой стратегический план 1942 года: у нее явно недоставало ни людских сил, ни материально-технических средств для захвата Кавказа и Сталинграда до зимы. Враг повсеместно переходил к обороне и лишь на Волге еще вел активные, но, в сущности, бесперспективные военные действия, которые, пожалуй, можно было бы уподобить судорожным усилиям человека, попавшего в трясину и стремящегося во что бы то ни стало выкарабкаться из беды, хотя каждое новое движение только ухудшало его положение. Правда, для помощи «утопающей» ударной группировке 6-й армии Паулюса снимались с флангов отдельные части и войсковые соединения. Однако они также безнадежно увязли в затяжных и безрезультатных боях, в то время как оборона на флангах утоньшалась и местами, образно говоря, напоминала протертую, просвечивающую ткань.
II
Утром 19 ноября Алексей Савельевич Жарков провел в Сарепте «летучее» совещание с большой группой партийных и советских работников Сталинграда и районов области, оккупированных фашистами. Со сдержанной радостью, чтобы только не нарушить строгую обстановку деловитости, он сообщил о переходе в наступление Юго-Западного и Донского фронтов и о предстоящем завтра, 20 ноября, наступлении войск Сталинградского фронта, а затем, помолчав немного, дождавшись, когда стихнет возбужденно-ликующий гул голосов, продолжал уже не как член Военного совета фронта, но как первый секретарь обкома:
— Надо быть готовыми к созданию органов Советской власти в освобожденных районах! Познакомьтесь с составом оперативных групп, которым предписывается следовать с наступающими войсками…
Между прочим, на этом совещании Жаркову был задан вопрос о причинах разновременности в начале наступления фронтов.
— Разность в сроках, — ответил Жарков, — объясняется тем, что перед Юго-Западным фронтом поставлены более сложные задачи: ведь он находится на большем удалении, чем Сталинградский фронт, от района Калач — Советский, и ему к тому же предстоит во многих местах форсировать Дон.
В тот же день Жарков, согласно прежней договоренности с командующим фронтом, отбыл в штаб 51-й армии.
Изрядно подмораживало. Толстый лед в дорожных колеях лопался с ядреным треском под колесами вездехода. Из степи, из-под низко осевших, похожих на рваные мешки, туч несло колючим снегом. Знобящей дробью выстукивал он о ветровое стекло, заметал бугристо застылые, явно ночные следы танков и тягачей. Изредка разве встретятся низкие калмыцкие лошади и надменно высокие верблюды в упряжках, с нахохленными возчиками на скрипучих подводах и арбах, да промельтешат где-нибудь за обочиной одинокие группки связистов — и вот уже снова тянется унылая и пустынная степь. Но как же радует это безлюдье! Кажется, сама степь лучше командирских донесений свидетельствует: приказ Ставки о скрытном передвижении войск в районы сосредоточения выполняется с непреложной строгостью.
— Да, брат, уже началось! — приговаривал Жарков, как бы распахивая на просторе душу. — Дождались-таки!
В конце концов, настолько же молчаливый от природы, насколько и суеверный шофер Овсянкин не выдержал — проворчал:
— Ужо погодите: разыграется к завтрему заметуха, али навалится непробоистый туман, ну и не будет для пушкарей хорошей видимости, и, значит, того… задерживай наступление.
— Не каркай! — Жарков отмахнулся. — Ведь столько ждали такого денька! — И пошутил от преизбытка веселости: — Там-то, в небесной канцелярии, чай, ангелы заправляют делами, вот они и проявят к нам, настрадавшимся в обороне, божескую милость.
Из-за разгулявшейся метели сбились с дороги да к тому же едва не столкнулись с заблудшим танком из 4-го, как выяснилось, механизированного корпуса генерала Вольского,
