Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
На могилу, только уже порушенную, была похожа и родная двенадцатая печь. Левый бок у нее вырвало не то снарядом, не то бомбой; верхние балки вздыбило, взъерошило. И все-таки Прохор и раз, и другой вздохнул глубоко, судорожно, чтобы уловить хоть слабое дыхание печи. И вдруг словно бы теплый сухой дымок щекотнул ноздри, проник еще дальше — в грудь, стал растекаться приятной теплотой по всему телу…
Значит, еще была жива печь-старушка! Где-то, должно быть, под толстым слоем каменной пыли, под грудой рухнувших кирпичей свода, она сохранила былое тепло, а с ним, наверно, и веру свою в жаркое воскресение, в то, что явятся когда-нибудь добрые ее хозяева и подбросят в нутро веселого огонька.
Да так оно, черт побери, и будет! Только надобно прежде погасить располыхавшийся дьявольский огонь сталинградского побоища и в прах разрушить адски-прожорливую печь войны!
IV
Прохор в охотку и беспрекословно, как самую насущную необходимость, принял новую жизнь.
Поначалу, когда бои шли далеко за трамвайной линией, в рабочих поселках, он, истосковавшийся по здоровому физическому труду, подвозил к переправе на отощавших клячах остатки заводского оборудования, строил дзоты на перекрестках улиц, возводил баррикады, но как только враг приблизился и рабочие-бойцы влились на правах вспомогательного отряда в одну из саперных рот 39-й гвардейской дивизии С. С. Гурьева, он уже перетаскивал из ремонтно-котельного цеха на передовую, за трамвайную линию, бронеколпаки до тонны весом, причем сам теперь, как кляча, впрягался и волочил их, случалось, при осветительных ракетах, под минометным обстрелом.
Кроме того, подвернулась еще одна работа — плотницкая. Вышло так, что после захвата Тракторного немцы подошли к Волге на расстояние в триста — четыреста метров между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь»; они теперь простреливали приречные овраги, а с ними заодно и берег. И тогда Прохор, превратившись в завзятого плотника, принялся сооружать так называемые «перехваты пуль» — попросту деревянные двойные заборы, набитые в промежутках камнями, глиной, всякой всячиной, чтобы можно было передвигаться вдоль берега уже в полный рост — не только по-пластунски, как прежде.
Вообще, житье-бытье рабочего отряда было своеобычным. Во время интенсивных бомбежек и артобстрелов бойцы в кепках и ватниках укрывались в насадках и дымоходах мартеновских печей. Заберутся они, бывало, под кирпичную решетку, скорчатся там, как в шалашике, да еще на головы, ради пущей сохранности, набросят пиджаки; а наверху все рушится, грохочет, и сама печь трясется будто на пружинах, из ее стен, еще не остывших, вылетают магнезитовые кирпичи, на одежде оседает пыль в палец толщиной… Одна утеха: приползет к тебе овчарка и, прижавшись, станет руки лизать, а ты, расчувствованный, ее поглаживаешь и дивишься, что нет в ней уже звериной дикости — смирная и ручная она, будто чует песьим своим нутром: с человеком ей надежнее во время бомбежки!
В конце концов весь рабочий отряд, вместе со штабом, перебрался из подвалов центральной лаборатории в печные насадки. Сюда перетащили столы и кровати; здесь же разместился медпункт и склад боеприпасов. А по вечерам, в часы затишья, тут играли в домино или рассказывали разные затейные байки и побывальщины.
Между тем сражение уже вскипало у самых заводских стен. Теперь даже из дальнего цеха можно было отчетливо расслышать сухие россыпи автоматов. Рабочий отряд отныне нес бессонный дозор в районе ремесленного училища и заводского клуба, которые, кстати сказать, уже простреливались. А затем произошло наихудшее: отдельные группы красноармейцев из дивизий Гурьева и Смехотворова, под давлением превосходящих сил противника, стали отходить на «Красный Октябрь» и, как вода в песке, рассасываться в безжизненной пустоте цехов. Это означало, что линия нашей обороны вогнута и враг со дня на день может ворваться на заводскую территорию.
Однажды утром, а именно 23 октября, Прохор выбрался из насадки и направился для осмотра литейной канавы: нет ли там немцев. И вдруг в мглисто-дымном воздухе он заметил колыхающиеся зеленоватые фигуры и услышал отдаленный чужеземный говор… Это были немцы. Они шли цепочкой по литейной канаве. Прохора поразило, что идут они в полный рост и преспокойно помахивают руками в сторону печей: дескать, от них, покойников, нечего ждать беды!..
Обычно Прохор спал, не расставаясь с гранатами; они и теперь болтались у пояса. Но если б сейчас он подумал только об этих гранатах, дело вышло бы дрянь. К счастью, выработанная привычка хладнокровно встречать любую опасность сказалась и тут. Бывалый воин Прохор Жарков, хотя его рука уже потянулась к гранате, опередил это инстинктивное движение трезвой мыслью: «Надобно ребят предупредить, иначе не успеют вылезти, пропадут в насадке!» И, пятясь, пригнув голову, чтобы немцы ненароком не заметили, он нырнул под печь.
Товарищи были предупреждены. Друг за другом они неслышно выползли из насадки и поднялись по крутой лестнице наверх, залегли там у передней стенки мартена, по обе стороны желоба, по которому, бывало, с искристым треском и клокотанием сливалась в ковш раскаленная сталь. В то же время немцы, так ничего и не подозревавшие, оглушенные мертвой тишиной, продолжали с властной бесцеремонностью новых хозяев продвигаться по литейной канаве.
Их было человек тридцать, если не больше. Впрочем, у Прохора не было времени для подсчетов. Как только фашисты поравнялись с печью, он крикнул: «Бей гранатами!» И сразу же колкое пламя забушевало в просторной канаве. Оно в клочья раздирало фашистов, а того, кто, пощаженный осколками, норовил выкарабкаться да забиться в пустотелую изложницу, — настигала пуля.
Бой был короткий и удачливый. В глубине души Прохор вдруг уверовал, что здесь, на родной заводской земле, солдатская его судьба сложится куда счастливее, чем прежде, когда он воевал вдали от завода. Однако по опыту он знал, сколь оно переменчиво, военное счастье. Поэтому рассчитывать на повторение такого же успеха в будущем было бы просто-напросто самонадеянно: теперь-то немцы наверняка будут настороже!
И Прохор решил применить другую тактику. «Пусть-ка, — решил он, — в изложницах засядет несколько бойцов для приманки противника, а остальные, с изрядным запасцем гранат, укроются на верхних продольных балках, там, где когда-то ползали мостовые краны, и станут ждать-выжидать, покуда немцы не окажутся под ними!»
Однако вторая половина дня прошла сравнительно спокойно, если не считать, что со стороны блюминга в цех забрели два немца — по-видимому разведчики —
