Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Что вы, Петр Никитич, все было как нужно.
— Ой ли? — Сапегин громко рассмеялся и полным лукавства и веселья взглядом посмотрел на Виктора, и вдруг отрывисто сказал стоявшему рядом Бубликову: — Почему здесь нет Перчихина? Я ведь просил передать ему: представился удобный момент — если хочет, пусть списывается с судна и предпринимает против нас все, что желает. Сбегай напомни ему…
Бубликов скрылся за надстройкой.
Шлюпка между тем криво съезжала на тросах вниз, коснулась воды и резво закачалась на волне. Лаврухин с боцманом спустились на нижнюю палубу. Третий штурман потирал от удовольствия руки: наконец-то можно размяться, прокатиться по высокой волне, показать себя, покомандовать людьми, и он весело подмигнул Виктору:
— Хороша будет прогулочка!
Первым спустился, привычно соскользнул в шлюпку боцман Косых. Он был в зимней шапке и замасленной стеганке. За ним с чемоданом в руке полез Петров, потом какой-то матрос.
— Бывай, Витька, — крепко пожал руку Виктора Северьян Трифонович, — не забывай рыбаков, приезжай еще. Я такого палтуса копченого изготовлю персонально для тебя — пальчики обсосешь…
Виктор пожал много рук — твердых и костистых, мягких, шершавых, с мозолями и шрамами. Один лишь Гвоздарев отодвинулся за Шибанова, чтоб не подать Виктору руки, и едва слышно процедил сквозь желтые лошадиные зубы:
— Скатертью дорожка, только жрал наше да путался под ногами…
БМРТ нетерпеливо загудел, и тралмейстер хрипло сказал Виктору:
— Ну полезай, что ли… Вишь, торопятся, недосуг ждать пассажиров… — Последнее слово опять резануло Виктора, но обиды уже не было.
В это время возле штормтрапа появился Бубликов.
— Чего ж один? — спросил Сапегин.
— Он сказал, что не поедет. Не хочет. Остается.
— Его дело, — жестко сказал капитан. — Тогда полезай в шлюпку.
Виктор перекинул ногу через фальшборт, уперся в деревянную перекладину, стал заносить вторую ногу, и здесь у борта появился Аксютин.
— Ну пока, — он не мог пожать руки Виктора, потому что тот судорожно вцепился в шершавое железо фальшборта, и второй штурман прикоснулся своей теплой ладонью к руке Виктора, помахал ему. — Я на вахте, не могу долго…
Штормтрап сильно качался, Виктор спускался медленно, неловко, дергая в воздухе то одной, то другой ногой, ловя следующую перекладину. Наконец он достиг пляшущей на воде шлюпки, опустился на сиденье, крепко держась за борта. До чего ж она оказалась верткой и ненадежной на волне, и трудно было поверить, что на ней можно пуститься в плавание по неспокойному морю. Сверху на бросательном конце спустили чемодан Виктора. Боцман с силой оттолкнулся от борта, Лаврухин лихо крикнул: «Береги весла!» — и матросы подобрали их, чтоб волной не стукнуло о борт. Когда шлюпку отнесло, третий штурман, ладный и подтянутый, с выколотым голубым бригом на тыльной стороне ладони, так же лихо и молодцевато закричал:
— Вперед, ребята!
Весла дружно, как чаячьи крылья, взлетели вверх, и Лаврухин четко отдавал команды:
— И-раз, и-два, и-три!
Шлюпка летела вперед, прыгая с волны на волну, навстречу приближавшемуся медленно и неотвратимо, как судьба, гигантскому рефрижераторному траулеру в строчках иллюминаторов, в ослепительной белизне надстроек, в прямизне толстых мачт, в легких, гордых линиях несокрушимого корпуса с серьгами якорей на носу.
— И-раз, и-два, и-три! — зычно командовал Лаврухин, и в лица моряков летели мелкие брызги. Ветер мешал дышать. И все дальше и дальше удалялась от них неказистая и маленькая, пляшущая на волнах «Меч-рыба».
Согласно и ритмично взлетали весла, стремительно рвалась вперед шлюпка, и, постепенно занимая весь горизонт, надвигался на них безмерный, как небо, черный борт корпуса. Вот шлюпка вошла в его отражение, многоцветное и дробящееся в воде, и эта громадина дохнула на них теплой мощью машин, запахом масла.
С кормы корабля тут же спустили длиннейший штормтрап. Первым полез Петров. Он лез профессионально — быстро и четко перебирая руками и ногами перекладины. Сверху на них с интересом смотрело множество лиц. Когда Петров исчез, стал карабкаться Виктор. И опять веревочная лестница закачалась из стороны в сторону. Он неуклюже ловил в воздухе перекладины, упирался к них и лез. Лез долго, потому что борт «Декабриста Пестеля» был бесконечно высок! Уже на середине пути Виктор вдруг вспомнил, что впопыхах забыл пожать руки Лаврухина, боцмана и поблагодарить за все.
Перекладины-ступеньки то и дело уходили из-под туфель, прижимались к борту, и Виктор на последнем дыхании тянул вверх ногу. Потом его кто-то подхватил под мышки, решительным рывком поднял вверх. Когда Виктор очутился на просторной палубе этого сверкающего краской и металлом гиганта, кто-то спросил:
— Ты что, дремал на ходу? Или не моряк?
Виктор не ответил и посмотрел вниз.
Шлюпка уже отошла от борта, двигалась в обратном направлении, и ветер доносил едва слышный голос: «И-раз и-два!..» Виктор обеими руками замахал морякам на шлюпке, но они или не смотрели вверх, или не могли ему ответить, потому что руки их сжимали рукояти весел. И отсюда, с громадного современного корабля, с особой отчетливостью было видно, как крохотна эта шлюпка и как мало то суденышко, к которому она двигалась, — обыкновенное, промысловое, с приподнятым носом и низким вырезом рабочей палубы, е г о суденышко, ничем не отличимое от десятков других, рассыпанных вокруг.
Виктор из всех сил замахал ему, однако на «Меч-рыбе», конечно, не видели его. Мощным, протяжным, державным басом прогудел корабль, громко застучали машины, взбаламучивая винтами воду, и высокой, острой грудью он двинулся вперед, к родным берегам.
Уже разошлись по своим делам члены команды, а Виктор все стоял на борту и смотрел на «Меч-рыбу», смотрел до тех пор, пока она не скрылась из виду в сизом, зыбком мареве Норвежского моря.
КОГДА ВЗРОСЛЕЮТ СЕРДЦА
Анатолий Мошковский начал со стихов, стал печататься сразу же после войны, когда еще учился в Литературном институте имени М. Горького, а в 1952 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книжка его стихов. Однако скоро его неодолимо захлестнула проза. За первой книгой рассказов для ребят «Полет не отменяется!», изданной в 1956 году Детгизом, последовали другие сборники рассказов и повести.
Первые книги А. Мошковского обратили на себя внимание критики и читателя серьезностью нравственных проблем, остротой конфликтов, географической широтой и многообразием тем. Его книги отличало суровое желание следовать жизненной правде, боязнь поддаться лакировке и облегченным решениям. Мир его книг — это мир детства, отрочества и юности, радостный, пестрый, звонкий, но нередко и горький и трагический. Его герои рано начинают задумываться о себе, о своем предназначении, об истинных и ложных ценностях в жизни.
Сейчас А. Мошковский более известен как детский писатель. У него немало книг, написанных для детей: «Твоя Антарктида», «Река моя Ангара», «Трава
