Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
И двух часов, наверно, не прошло с тех пор, как Виктор влез в этот бездонный ящик! Как уйти, если рядом матросы и он хотел что-то доказать им, а еще больше — себе…
— Я еще немного… Мне нетрудно.
— Ну смотрите! Северьян, привяжи товарища корреспондента концом к стояку. Мало ли какая шальная волна налетит, и ойкнуть не успеешь…
— Да что вы! Как же я буду двигаться?
— Не шуми, — успокоил Виктора Северьян Трифонович. — Для порядка опоясаю тебя веревкой и конец привяжу… Не обижайсь, на всякий случай, с морем шутки плохи, а ты, парень, незнакомый с ним, новичок…
— Ладно, привязывайте. — Виктор снова принялся подавать рыбу.
С каждой минутой она становилась тяжелей — едва дотягивал ее до рыбодела. Все чаще выскальзывала она из рук и плюхалась обратно. Виктор едва держался на ногах.
Рядом с ним работал Коля. То и дело Виктор толкал его локтями, задевал своей рыбиной его рыбу, и тот ругался. Все тело Виктора одеревенело, в сапогах все сильней хлюпало, по лицу тек пот, заливая глаза. Кроме того, время от времени поддавала волна, шлепала по обвисшим полям его зюйдвестки, по щекам, по тяжелому негнущемуся рокану, испачканному густой слизью и рыбьей чешуей…
И пусть, нельзя сдаваться!
И они с Колей, как раз и навсегда заведенные, точно отлаженные механизмы, нагибались и разгибались, подавая на широкую доску рыбу, чтобы беспрерывно ухал головоруб, чтобы остро поблескивали в матросских руках ножи, чтобы летели в рыбомойку пестрые выпотрошенные туши и тушки, чтобы похохатывали и перешучивались шкерщики — настроение у них, несмотря ни на что, было отличное: так повезло им с этими рыбьими косяками…
— Как, братва, заработаем на сигареты с фильтром? — орал один.
— Не уверен, а вот на спички — точно! — отвечал второй.
— Да еще на пять звездочек останется! — утверждал третий.
— А я моего пацана в Ленинград свожу к теще, давно обещал, да и сам погляжу — красивый, пишут, город! — мечтал четвертый.
— Там тоже белые ночи бывают, но без солнца, — подсказывал пятый.
— А я разорюсь на сапоги жинке, — заявлял шестой, — Франция, импорт, закачаешься! С бляхами, шпорами, подковками…
— И уздечкой? — спрашивал первый.
— Какой еще уздечкой?
— А для тебя! Чтобы было за что водить…
Дружный хохот перекрывал рев моря, а Виктору было невесело. На какое-то мгновение дав себе передохнуть, он выпрямился, липкой рукавицей стер со лба пот и посмотрел на клокочущее море. Оно было зеленовато-черное, буровато-серое, грязновато-сизое. И сквозь него проходил этот самый знаменитый Гольфстрим, о котором в годы войны подводники сложили ту бесхитростную песенку. Нет, она бессовестно врала, та песенка — ни черта здесь не синело!..
Виктор снова нагнулся, схватил под жабры большую треску и потащил к рыбоделу. У рыбодела стоял Бубликов в синей рубахе с распахнутым воротом, с развевающимися рыжими волосами и кричал, держа в вытянутой руке бритву с болтающимся шнуром.
— Вот она, нашел… У него! — Бубликов показал электробритвой на Перчихина. — У него под матрацем… Спрятал, подлец! В носок завернул, чтоб не нашли…
— Врешь! — крикнул Перчихин. — Ты специально все подстроил, чтоб скомпрометировать меня!
Коля, державший в руках большую пятнистую зубатку, побледнел, напрягся, рыбина выпала из его рук и тяжко шлепнулась под ноги.
— Убить тебя мало за это! — Коля сплюнул сквозь зубы. — С-сука…
— Бублик не такой, чтоб врать и подстраивать! — сказал Шибанов и с силой вонзил свой нож в рыбодел.
— Я знаю, ты заодно с ним, но ничего у вас не выйдет.
Перчихин не договорил, сильный удар Шибанова свалил его с ног. Перчихин отлетел в сторону и покатился по палубе к фальшборту, сильно накрененному очередной волной, и, возможно, перелетел бы через него, если б не Северьян Трифонович.
Он схватил его за куртку, поднял и поставил на ноги. Все лицо его было залито кровью. Волна, с силой охлестнувшая его, кажется, привела Перчихина в сознание и смыла кровь. И на щеке его стала видна косая, глубокая, с содранной кожей ссадина.
— Ты ответишь за это! Я упеку тебя туда, где был он! Там тебе место! За проволокой, а не здесь… — Его било, как в припадке, и он не мог умолкнуть. — Вы все будете моими свидетелями. И ты, Северьян, как председатель…
— Что я? — глухо спросил Курзанов.
— Подтверди, где нужно, как все было… Сможешь?
— Смогу. Вот этим смогу подтвердить, — тралмейстер поднес свой громадный кулак к лицу Перчихина. — Согласен? А сейчас иди в кубрик и приляг, — уже помягче сказал тралмейстер. — Сейчас не время разбираться…
— Нет, время, время! — кричал Перчихин. — Время!
На палубе появился Сапегин.
— Что здесь случилось?
Бубликов показал ему электробритву и стал что-то быстро говорить.
— Время, самое время! — сорвавшимся голосом выкрикивал Перчихин. — Здесь милиция нужна… Милиция! Это хулиганство.
— Где я возьму тебе в море милицию? — устало спросил Сапегин. — Она там, где ей положено быть.
— Я это не оставлю так и доведу дело до конца…
— Не сомневаюсь, — сказал Сапегин, — а пока иди в кубрик и успокойся, сейчас я пришлю к тебе Лаврухина. Иди. Работа продолжается! Трифонович, помоги матросу Перчихину спуститься в кубрик и лечь.
— Пошли. — Тралмейстер почти силой поволок Перчихина по залитой морем палубе к двери в полубаке.
Виктор смотрел на все, что происходило, слушал и вначале ничего не мог понять. И лишь услышав, как стоявший рядом с ним Коля проговорил: «А я уж думал, кто это позарился? А выходит — никто, сам…» — Виктор все понял. Только зачем Перчихин сделал это? Какой ему толк? Это же… Это же более чем подло — спрятать свою бритву и поднять шум, чтобы подозрение упало на Колю…
После вахты Виктор едва добрался до каюты, с трудом развязал мокрые тесемки на жестких рукавах рокана, вылез из сапог, из букс, из сырой ватной фуфайки и полез на свою койку. «Зачем Перчихин сделал это?» — неотступно думал он, засыпая, и ничего больше не слышал. Ни того, как в каюту вошел Лаврухин и унес в сушилку его одежду и сапоги, ни того, как позже явился Аксютин, и оба штурмана переговаривались о случившемся вполголоса, чтобы не разбудить его.
Виктор спал, вздрагивая, временами что-то бормоча во сне, и лоб его напряженно прорезали глубокие морщины.
Глава 10
ПЕРЕСАДКА
Когда Виктор проснулся и нехотя, с трудом разлепил глаза, за переборкой по-прежнему глухо шумело море, судно сильно качало, но его уже не мутило. Он удивился, что лежит
