Татьяна Успенская - Главная роль
– Я за Лизой.
– Да вы зайдите, пожалуйста! – уговаривает отец.
Не успела найти слов, как Гоги вошёл в кухню.
Они стоят друг против друга и смотрят друг на друга. Да бабы в театре за одни только эти гляделки…
Но вот Гоги увидел Мальчика.
– Кто это? – спросил он у матери.
И мама подробно рассказывает историю Мальчика.
– Мы не знаем, что делать. В милицию пойдём, снова в детдом отдадут, а Лиза не хочет.
– Ты хочешь ребёнка? – Гоги берёт её за руку. – Я хороший отец. Дочка всё мне рассказывает, даже самые интимные вещи. Я заботливый. У нас с тобой будут дети.
Она выпростала свою руку из его.
– У вас есть юрист?
Как странно меняется выражение его лица: только что беззащитное, и тут же деловое, а теперь вот неприступное. Артист. Играет с ней.
Глупости! Зачем она ему?
Ну, не может же быть, чтобы он влюбился?! Она работает в театре шесть лет. Когда это с ним случилось, если это правда?
И, глядя в его чуть отстранённые глаза, вспомнила: был банкет по поводу премьеры спектакля с её старухой! Гоги разливал шампанское сам.
Он знал, что его зовут «Гоги», и оправдывал это имя: любил быть тамадой, радушным хозяином, широким парнем – вот он я: весь нараспашку.
Два разных человека. Один – на репетициях: орёт, ругается, как торговка на базаре, каждого смешивает с грязью. Другой – родной папочка для всех.
В тот вечер он сам поднёс ей бокал с шампанским и сказал едва слышно: «Сегодня весь вечер пью твоё здоровье». Тут же отошёл и до конца банкета даже не взглянул в её сторону.
А перед ней снова её выход: она еле волочёт себя через сцену, и слова «Был у меня сын, нет у меня сына, значит, я больше не мать» рубятся на слоги и бьют её – ту, что в спектакле, и ту, что – из плоти – после аборта. Никогда не думала, что пустота внутри может колоться при движении. Пытается преодолеть эту воинствующую пустоту, – едва бредёт по сцене.
Залпом выпив бокал шампанского, налитого Гоги, она словно в огонь ступила.
Никогда не пила, алкоголь ей противопоказан, на праздниках лишь губы мочила, а тут выпила – затушить пустоту. Шампанское подожгло её. Дальше не помнила: понесла музыка, одна плясала или с кем-то, руки, ноги улетали от неё, или она летела куда-то за ними. Расплывающиеся пятна лиц, цветные шары на обоях, закуски на столах: скорее картинками забить пустоту! Не получалось. Никак не могла осознать, что никогда больше сына у неё не будет.
А сейчас за её столом сидит Мальчик, сын, которого она потеряла: он взял и вернулся к ней.
– Поехали! – сказал Гоги.
– Не поеду. В театре мне делать нечего.
– Сейчас девять, до репетиции ещё два часа. Отвезу тебя к юристу. Он мой единственный друг, я сейчас у него живу, и если он возьмётся за «дело», пробьёт любую непробиваемую стену.
– Вот заключение врача. – Мама осторожно тронула Мальчика за плечо. – Пожалуйста, сними рубашку. Мы хотим помочь тебе остаться с нами, видишь, дядя Георгий помогает тебе.
Гоги вздрогнул, увидев тело Мальчика.
– Скажи своё имя и фамилию, без этого мы тебе помочь не сможем.
– Я – Гога.
Лиза подумала, что ослышалась.
Но Мальчик вдруг заговорил:
– М-мамка звала Ж-жорик, а в п-приюте п-прозвали Гога.
– Ты – Георгий? – спросил Гоги.
– Т-так сказал Ж-жук.
– Кто такой Жук?
– Он с-сидит в к-кабинете, в-воспитатели зовут его Ж-жук.
– А кто бил тебя? – спросил отец.
– Жопа.
– Кто?!
– Н-наша, в группе.
– А кто назвал её так?
– Я.
– Почему?
– М-мамка т-так з-звала дядьку, он часто бил её!
– Ты знаешь её имя? – спросил Георгий.
– З-зина Л-лексанна.
– Наверное, Зинаида Александровна.
Мальчик замотал головой.
– З-зина.
– Поехали, Лиза, у меня мало времени.
– Гога, пойдём гулять с Грифом, хочешь? – спросил отец.
Мальчик соскочил со стула, уцепился за ошейник Грифа.
– П-п-поведёшь чинить м-машины?
– Может быть, заскочим.
Дорогой Гоги не сказал ни слова.
Породистый Гогин профиль с чуть больше, чем нужно, выдвинутым подбородком, незнакомое – жёстко-растерянное лицо Алеся, спящий Мальчик – выпяченные губы, синяк на лбу, непропорционально большой лоб… И звенит: «Кто ты?» Вопрос – ко всем троим. Лиза мечется от одного к другому и ни на ком не может сосредоточиться. «Алесь – в прошлом, – уговаривает себя. – Гоги хочет помочь. И есть Мальчик». Руки чуть покалывает: она положит их на его синяк, и синяк исчезнет, она погладит его по стриженой голове, а потом прижмёт Мальчика к себе и начнёт рассказывать ему историю про летящего волшебника.
Гоги дразнит её своим молчанием. Какую роль играет сейчас? Почему молчал столько лет? Все в театре знают: первого февраля дочке исполнилось восемнадцать. Что мог предложить раньше? Роль любовницы? Он знает: в любовницы она не годится. Но он не знает, как они с Алесем…
Табу.
«Гоги всего на десять лет старше», – подумала почему-то.
А ей-то что? Ей предназначен один мужчина. Он на руках возносил её к квартире. Он любил смотреть на неё, и под его взглядом становилось неловко – какого чуда он ждёт от неё обыкновенной? Здесь он – её праздничный мальчик. Только он предназначен ей.
Уже не предназначен. Он бросил её.
Гоги говорит: любит.
А ей что до этого?
Из-за него как актриса не состоялась. Столько лет, по словам Регины, зажимал её.
Должна была бы ненавидеть. Ненависти нет.
Смог бы Алесь стать отцом Мальчику?
Алесь ушёл.
Мальчику нужен отец, если ей разрешат усыновить его.
Что-то держит Мальчика на расстоянии – никак она не ощутит его сыном. Кладёт руки на живот. Её сын рос здесь. Она убила его.
– Приехали. Говорить сначала буду я. Дай заключение врача.
Юристом оказался спортивный, улыбающийся, чуть лысеющий со лба человек Гогиных лет.
– Лиза, смотри внимательно на моего друга! Кто прошёл через его род? Азиаты – глаза наискосок, а цвет, смотри, ярко-голубой – славяне значит. А характер… вечный оптимист. Изо всех сил стараюсь хоть немного этого хмельного напитка – «оптимизма» – у него перехватить, не получается! Один порок у него, он зануда: всё по букве закона и любит лекции читать. – Гоги усмехнулся, отпустил её руку и плюхнулся в кресло. – Ну вот, мой единственный, и привёз я к тебе Лизу.
Улыбка сбежала с лица Петра.
– Понял, – сказал Пётр и стал смотреть на неё.
Она запаниковала. Как мышь, попалась в капкан его взгляда и в сети, расставленные Гоги. Это ловушка.
– Что вы так смотрите, словно речь идёт о жизни и смерти? – не выдержала Лиза. – Чего хотите? Наполнить своим оптимизмом? Лишить остатков моего? Спасти? Или чтобы я что-то немедленно сделала для вас?
– В самом деле о жизни и смерти… – смущённо улыбнулся Пётр. – И я так рад, что вы вместе. Я всё о вас знаю.
– Что «всё»? Почему «вместе»? – перебила его Лиза.
– Даже как нос морщите… знаю. Ты приехал звать меня на свадьбу? – радостно спросил у Гоги.
Тот, как от удара, сморщился. И поспешно, чётко и жёстко ввёл Петра в ситуацию.
– К тебе вопрос: что делать с пацаном? Лиза хочет усыновить его.
– Для усыновления нужны хорошие жилищные условия, стабильная база семьи, достаточная для воспитания ребёнка, – сдержанно рапортовал Пётр. – Вы с мужем прокормите мальчика? Что говорит по этому поводу ваш муж? Достаточная у него зарплата?
– А разве не может… – споткнулась, но тут же договорила: – одна мать растить ребёнка?
– Не понял, – резко повернулся к ней Гоги. – Ты разошлась с Алесем?
Звонит телефон, бьётся в окно снег, а Гоги треплет её взглядом, как пёс – кошку.
Пётр приподнимает трубку и кладёт её на рычаг. И вдруг улыбается, словно подарок получил:
– Вы разошлись с мужем? – Поворачивается к Гоги. – Ну вот как хорошо, видишь? И ты расходишься. И она. А ты говорил: у неё любовь на всю жизнь! Ничего нет вечного под луной! – пропел он. – Вот, ребятки, и хорошо. Поженитесь, и сын – готовый.
– Я ничего не понимаю. – Лиза встала. – Вы меня жените или консультируете, куда мне идти с моей проблемой?
– Простите, пожалуйста… простите! – Но Пётр продолжал улыбаться, словно получил долгожданный подарок.
– Муж бросил меня потому, что я не состоялась как актриса, и потому, что его НИИ не выдаёт зарплаты: у мужа нет денег содержать не только меня с ребёнком, но и себя самого, он ушёл жить к матери. А я увольняюсь из театра. И тоже пока без зарплаты. Правда, я так мало получала… слёзы бедных матерей… – Зачем она всё это говорит чужим людям? Что с ней случилось? Но она не может остановиться: – У меня молодые родители. Не знаю, сколько они вместе получают, но оба готовы помогать.
– Хватит! – Гоги тоже встал из своего уютного кресла, подошёл к ней и стал гладить по голове. – Успокойся, моя девочка. Ты столько пережила! Но теперь…
– Теперь я сама. – Она осторожно сняла с головы горячую руку. Под этой рукой совсем ослабла. Главное – не показать, как она ослабла. – Я сама справлюсь. Я найду работу. Я прокормлю ребёнка.
