Татьяна Успенская - Главная роль
Когда Лиза вернулась от Петра, Мальчик сидел на полу, спиной прижавшись к брюху Грифа. Гриф не шевелился, лишь улыбнулся ей и мягко шлёпнул хвостом по полу.
– Рассказали две сказки, по очереди с бабкой читали стихи. Гога тоже прочитал новогодние, – отрапортовал отец.
У неё вырвалось:
– Он не Гога, папа, пусть будет Жора! Пожалуйста!
– А ещё Жора сказал: она бьёт его часто, – шепнула Лизе мама.
– Это мы с тобой видим!
Лиза рассказала о встрече с юристом.
Известие о создании детского дома родители приняли в штыки. У отца обнаружился скрипучий незнакомый голос:
– Возражений несколько! Вернее, вопросы к тебе. Ты справишься с ответственностью за жизнь нескольких детей? Ты осознаёшь, что ставишь крест на себе и жизни собственной? Сама-то ты не собираешься родить своего?
– Ты, в самом деле, бросаешь театр? – Мать попыталась мягким тоном забить скрежещущий голос отца. – Мы с папой согласны с твоим режиссёром: ты родилась актрисой, ты – большая актриса! Я помню каждое слово твоих героинь и каждое выражение лица!
А Лиза села рядом с Жорой, не сводящим с неё глаз, и тоже прижалась к брюху Грифа.
– С кем ты дружишь? – спросила она.
– Гриф умеет б-бегать!
– При чём тут Гриф, Жора? – удивился отец.
– Раз он умеет б-бегать, я д-дружу с ним. Мы б-будем б-бегать наперегонки.
– Ты с ребятами дружишь? Моя дочка об этом тебя спросила.
– Они меня бьют.
– Почему? – не поняла Лиза. – И ты, и они без родителей… с одной бедой.
– Я не х-хочу с ними играть.
– Почему ты не хочешь с ними играть?
– Я что-нибудь с-сделаю не так, они б-бьют.
– А как реагирует воспитательница? – допытывалась Лиза.
– Они н-ночью… подушкой д-давят на лицо, чтобы я не д-дышал, или одеялом закроют г-голову и б-бьют.
– Так это они тебя избили?
– Не… – замотал Жора головой. – Жопа.
– Поговори с ним подольше, то ли узнаешь. Давай спрашивай! – приказал отец и тут же жалко скривился, чего тоже Лиза никогда не видела раньше: – Доченька моя, ты не знаешь жизни, ты ничего не понимаешь в происходящем сегодня, не касайся дна. Никого из несчастных детей ты не спасёшь, они вернутся туда, откуда пришли. Ты рождена для другого. Для тебя – мир искусства, а не это смрадное болото, ты не готова узнать, что тут сейчас происходит. Прошу тебя, девочка, умоляю.
И мама чуть не шёпотом:
– Папа прав, доченька.
В паузе, оглушившей её, Жора обхватил её колени.
– Н-не отдавай м-меня Ж-жопе. Я б-буду слушаться.
– Вот и хорошо, вот и оставь Жору себе! Сын тебе нужен, согласен. Тебе отдадут. Формально у тебя есть муж. Но руководить детским домом! Даже если мы с мамой бросим свои работы и оба станем помогать, мы не справимся. Нужны воспитатели, учителя, мастерские, жильё с участком. Всем, кто будет у тебя работать, нужно платить, так ведь? Где мы возьмём столько денег? К тому же это дети с незнакомой генетикой, с тяжёлой наследственностью. Ну, дрогнуло сердце, вот и расти мальчишку, парень ко двору, втроём вытащим его. Но детский дом на свои плечи…
– Папа прав.
Зазвонил телефон. Она с трудом, как старуха, встала с пола и медленно, налитыми страхом ногами поплелась к аппарату.
Пётр сказал, что в округе её сквера есть только один детский дом и Мальчик – оттуда. Ехать никуда не надо, он, Пётр, вместе с директором приедет к ней. А её дело – сварить кофе и сделать пару бутербродов. Насчёт частного дома он закинул удочку, и ответ о помещении и ссуде дадут позже.
– Адрес запишите, – начала, было, и вспомнила: заполнила же анкету с адресом, телефоном и годом рождения!
– Знаю, как ехать. – Пётр отключился.
Отец пошёл в магазин, они с матерью принялись убираться, а Жора сел рисовать.
Цветных карандашей и красок в доме нет, зато много гелиевых ручек разного цвета.
Ноги Жоры не достают до пола, он ставит их на Грифа и рисует Грифа. Весёлый красный язык. Опущенные мягкие чёрные уши. Два глаза, похожие на его собственные и на Лизины. Непропорционально большой хвост. Вообще получился не Гриф, а суть Грифа: любовь, преданность, улыбка.
– А как же он ходит? – спросила Лиза.
– С-смотри, он летит, не ходит.
Лиза засмеялась.
Звенит звонок. Пришёл Пётр с директором.
Лиза не ощущает себя. За неё кто-то улыбается Петру, выговаривает директору, почему в его доме бьют детей? Директор весь серый: глаза, кожа, костюм, галстук, ботинки, волосы. Надо же, подобрал в тон! В её организме совершаются перемены: кто-то выметает из неё камерное прошлое и насаждает спальни с размножившимися жорами, жоры по шведским лестницам лезут под потолок, играют в мячи и машины, высунув языки, рисуют, на сцене играют «Репку». Это её дети.
– Если вы не уволите Зину Александровну, я вынужден буду подать на вас в суд. – Голос Петра режет слух, как железо по железу, вот уж не ожидала от Петра такого тона.
– А кто будет работать? Вы придёте вместо Зины? – Директор поймал её в ловушку своего мышиного взгляда. – Никто не хочет на такую зарплату, с тяжёлыми детьми в жертву себя кидать, энтузиастов сейчас не найдёшь, психология не советская.
Странные слова произносит директор, совсем не ожидала от него подобного осмысления – «в жертву», «психология не советская». А её дети бегут наперегонки.
– Нет! – перебивает отец Лизино страстное вхождение в новую жизнь. – В детском доме моя дочь работать не будет. И Георгий больше в ваше заведение не пойдёт, он будет жить с нами.
– Это совсем другой вопрос, – мягко останавливает отца Пётр. Как он резко меняется, в зависимости от того, с кем говорит! – Давайте разрешим сначала один вопрос, пожалуйста, потерпите. – И Пётр поворачивается к директору. Сразу лицо стягивается в маску. – Детдому предъявляется иск в избиении ребёнка. Будьте любезны подписать эту бумагу. В присутствии трёх свидетелей. Как видите, я пригласил на наше совещание и врача. – Пётр кивнул на мать.
Лиза на нейтральной полосе – между прошлым и будущим. Её несёт в будущее. Она соберёт всех, кого избивают, спаивают, накачивают наркотиками… только не в казённом доме оторопелого крысоподобного директора, а в своём собственном, где нельзя будет подушкой давить на лицо! И сейчас Лиза входит в своё новое назначение. Родители не поняли. Это будет не детский дом, это будет её семья, в которой много детей. Наконец она станет матерью!
– Папа, не нервничай так, всё будет хорошо, – слышит она свой девчоночий голос. Так он звучал в театральном училище, когда она играла главные роли в студенческих спектаклях! – Ты всегда хотел иметь много детей. Нужны же тебе внуки!
– Нет! Я не пущу тебя работать в детском доме.
– Успокойся, папа, я не пойду работать в детский дом. Как я поняла, Пётр, совещание окончено? Мы донесли до сознания директора то, что происходит в его казармах, и о чём он, похоже, ничего не знает. Он разберётся. А теперь у меня много дел. – Она встала.
Немедленно идти искать других детей, немедленно бежать и покупать одежду и игрушки Жоре.
Но у неё совсем нет денег. Алесь первого числа ни рубля не принёс, а её зарплата разлетелась на продукты. И продукты кончились. Правда, отец что-то принёс.
– Я позвоню вам, Лиза, – говорит ей Пётр.
Хлопает дверь.
Родители, Жора, снова прижавшийся к брюху Грифа, и она, ещё минуту назад готовая работать с детьми, сейчас застыла в позе сфинкса, снова в вязкой плоти нейтральной полосы.
– М-мне м-можно з-звать тебя мамой? – голос Жоры.
Ах, какая стоит тишина, тоже вязкая!
– Я чувствую, ты решила, Лиза, – говорит мать. – Тебе нужна помощь. Что я должна делать? Бросить работу? С одним ребёнком ты справилась бы, а если их будет много… А как же мы без зарплаты?
– Ты же видишь, Валя, она ничего не слышит и не понимает, она – в ступоре. Предлагаю нам с тобой проехаться по магазинам и закупить вещи для Жоры. Ему нужны цветные карандаши, альбом, одежда.
– А может, сначала погуляем с Грифом, Жора побегает с ним? Мне кажется, Лизе нужно хоть на несколько минут остаться совсем одной, ванну принять, немного в себя прийти.
Она снова маленькая девочка, своими родителями защищённая.
Принять ванну…
Но прежде ноги подвели к телефону.
– Риша?!
– Он опрокинутый! – зашептала в трубку Регина. – Чтение новой пьесы отменил, устроил репетицию, то орёт на всех, то не слышит никого.
– Риша?!
– Он уже несколько раз приходил, спрашивал: звонила ли ты?
– Ты нужна мне, Риша! – Торопясь, словно кто не даст договорить, Лиза рассказывает про семейный детский дом, как она соберёт в него никому не нужных детей. И с маху замолкает.
И падает в паузу без собеседника.
И сама себе за Регину отвечает: театр для неё – живая жизнь… дети для неё – живая боль. Регина не сможет больше поверить в подобное материнство: «сын в тюрьме», «воровать начал»!
– Могу быть ночной нянечкой, – издалека, сквозь «генетику» пробивается Регина. – Буду спать с ними в одной спальне. И тебе помогу, и сама спасусь. Боюсь ночей, – новые откровения: – Духи прошлого одолевают меня. Я – поле битвы. Пописать посажу, уложу спать. Легко просыпаюсь, легко засыпаю, когда кто-то есть рядом, я по сути детдомовка. Когда кто-то рядом, духи оставляют меня.
