Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– Еще один совершенно здоровый физически выискался.
– Где же он отсиживался? – ухмыльнулся офицер. – Наверное, есть стало нечего, вот и явился.
Работник призывной комиссии не один раз сталкивался с подобным. Он вызвал патруль и приказал отвести парня, явно скрывавшегося от мобилизации, на гауптвахту, поскольку его действия в период военного времени должен был рассматривать суд, который зачастую заменял многолетний срок на возможность загладить свою вину перед Родиной на фронте. Николка не протестовал и не возмущался, когда его под конвоем поместили в камеру.
Заметив отсутствие внука, бабушка обежала всю деревню. Но тщетно. Вернувшись во флигель, она упала на колени перед святыми образами, прося о помощи. Словно услышав ее молитвы, как по волшебству, дверь флигелька отворилась. Баба Фрося, думая, что вернулся Николка, бросилась навстречу – и замерла от смешанного чувства. На пороге, осеняя себя крестным знамением, стоял изможденный отец Амвросий, вернувшийся из-под ареста.
– Что с тобой, Ефросинья? – не укрылось от священника выражение ее лица.
– Николка пропал, – рассказала старая женщина о событиях сегодняшнего дня.
– Не расстраивайся, – стал успокаивать старую женщину свя-щенник, на самом деле сильно озадаченный и обеспокоенный случившимся.
– Николка исчез, церковь закрыли… – продолжала убиваться та.
– Общиной будем молиться здесь, во флигеле, – решительно заявил священник.
– А если в органах прознают? – ужаснулась баба Фрося. – Казнят же, ироды.
– Все в руках Божьих, – непреклонно заявил отец Амвросий.
Когда стемнело, священник попросил:
– Помоги мне, Ефросинья, посмотри, чтобы чужие возле церкви не появились, пока я врата открывать буду. Надо утварь вынести и образа самые ценные.
Старушка вышла за ограду, а отец Амвросий стал вытаскивать гвозди и отдирать доски. Спустя полчаса он перенес во флигель все необходимые вещи и установил доски на место. Потом позвал Ефросинью. Не услышав отклика, пошел вдоль церковной ограды и в темноте чуть не споткнулся о тело бабы Фроси.
– Ты что? Тебе плохо? – подхватил ее на руки отец Амвросий и поспешил во флигель, ругая себя за то, что вытащил старую женщину на мороз.
Положив женщину поближе к печке, он зажег керосинку и поднес к ее лицу.
– Николка… – еле слышно произнесла Ефросинья, чуть вздрогнув от пробежавшей судороги, и испустила дух.
Священник долго сидел, всматриваясь в лицо дорогой ему женщины, словно ожидая, что она проявит признаки жизни, но потом, опомнившись, повернулся к образам и стал читать молитву. Читал долго, пока от усталости не потерял сознание. Придя в себя, поискал на печке что-нибудь из съестного и увидел отваренную картофелину, которую наверняка оставила для внука покойная, сама отказавшись от самого необходимого для поддержания жизненных сил. Заплакав, отец Амвросий стал есть картошку, а потом опять принялся за молитву. Заснул он только под утро. Точнее, упал на пол и уснул, будто в новом обмороке.
Христофорову этой ночью плохо спалось. Он уже второй день не выходил на улицу, даже за водой, хотя ужасное состояние, в котором он находился после того, как совершил побег через выгребную яму, требовало хорошей помывки.
Вернувшись тогда домой, он сжег выпачканную одежду в печке, обтерся остатками воды и подушился одеколоном. Но этого ему показалось мало. Чтобы окончательно избавиться от зловония, Бронислав Петрович не пожалел неприкосновенный запас керосина, обмазался им с головы до ног и наконец успокоился. Поскольку в связи с антисанитарией у многих ленинградцев заводились насекомые, с которыми боролись именно керосином, этот запах на улицах города уже перестал привлекать внимание. Однако затем на Христофорова накатила вторая волна страха – из-за недавней встречи с милицией. Он понимал, что если установят, из чего были сделаны пельмени, лежавшие в вещмешке, его будут разыскивать, а если сержант запомнил паспортные данные, то скоро в квартиру могут нагрянуть. Спрятаться он мог только в банде, но боялся туда идти, не зная, как отреагирует Нецецкий на его рассказ, а самое главное – на потерю продуктов. И ведь Дед в любом случае пошлет его за новой жертвой, отчего сразу увеличится опасность быть пойманным. Поэтому Бронислав решил затаиться и с замиранием сердца прислушивался к каждому шороху в подъезде.
Утром в управлении все было готово к началу операции. Майор Петраков и капитан Солудев еще раз определили задачи и места сотрудников, задействованных при первом выходе Зарецкого с «подельником» на Кузнечный рынок. Тем же способом, укрытым, Цыгана вывели из камеры и усадили в автомобиль, который отвез его и Петракова к исходной точке – во двор разбомбленного дома, от которого было недалеко до толкучки. Алексей Матвеевич еще раз осмотрел оружие и, прокрутив барабан, спрятал его в карман ватных штанов.
– Хоть бы ножик кухонный дали, – недовольно отметил Цыган. – Ведь без приманки можете остаться.
– А ты поближе ко мне держись, – усмехнулся Петраков.
Они вышли из машины и, пробравшись через пролом в стене, оказались в другом дворе, через квартал от рынка.
– Не боишься, что сбегу? – спросил на ходу Цыган, вглядываясь в сосредоточенное лицо отца Анастасии.
– Беги, – спокойно ответил майор, держа руку в кармане на револьвере.
– Нет, Алексей Матвеевич, я правда хочу завязать с прошлым, – серьезно произнес Цыган. – У меня слишком большие планы на оставшуюся жизнь, и это мой последний шанс.
– А зачем тебе новая жизнь? Ты же вор, – не выдержал Петраков.
– Я одну девушку сильно полюбил, – улыбнулся Зарецкий, хитровато глядя на него, – хочу пожить нормально, иметь семью, детей.
– Ты же на кусок хлеба заработать не сможешь, чем ты детей кормить будешь? – побледнел от злости Петраков, еле сдерживаясь, чтобы не выстрелить в Зарецкого.
– У меня голос, какой Утесову не снился, – похвалился вдруг Зарецкий. – Я одно время с цыганами в ресторане выступал, когда еще пацаном был.
– Так что же бросил петь, если все хорошо было?
– По глупости. Послушался «добрых людей», что это не авторитетное занятие, вот и пошел с ними на лихое дельце. А дальше другая музыка пошла.
– Все, хорош базарить, начинаем работать, – прервал его Алексей, видя, что они уже подошли к центральному входу на толкучку.
– Ты, майор, морщины-то на лбу разгладь, не надо так напрягаться, а то у тебя совсем не блатной вид, – сделал Петракову критическое замечание Цыган.
На рынке торговали только хлебные ларьки по карточкам, а рядом шел заметный товарооборот. В основном меняли всякую мелочь и домашнюю утварь на хлеб и дуранду. Проходя с Цыганом между торгующими и рассматривая их предложения, Петраков отметил, что все предметы обмена в очень мизерных количествах – на ладони или в маленьких мешочках, баночках, коробочках. Цыган, оказавшийся в привычной обстановке, стал высматривать старых знакомых, но ни одного блатного не заметил, только пару подростков, активно промышляющих в толчее карманными кражами. Однако были здесь и такие торговцы, по внешнему виду которых можно было понять – они являются постоянными обитателями рынка. На них были добротные валенки, теплые военные тулупы, чтобы выстаивать на морозе подолгу. К одному из таких и подошли два новых посетителя толкучки.
– Слышь, гражданин, а где тут можно балясинкой разжиться? – поинтересовался Зарецкий. – А то мы с корешем только что с казенной диеты слезли.
– Чем, товарищ? – не понял воровского жаргона одутловатый мужчина.
– Чем-нибудь калорийным, – перевел Петраков. – Сальца бы, мясца, может, пирожков с мясом.
– Вы что, клад нашли? – удивился мужчина таким дорогим запросам.
– Угадал, – опять вмешался Цыган, – нам с корешем хрусты карманы жмут.
– На бумагу вы здесь ничего путного не достанете, – пожал плечами меняла и поднял воротник тулупа, утратив интерес к покупателям.
– Эй, дядя, а рыжье, червонцы, тоже, по-твоему, фуфло? – Цыган повертел перед глазами мужчины полученный в НКВД золотой десятирублевик николаевской чеканки.
– Да нет, червонцы всегда в цене, – с завистью произнес мужик. – Только много ли их у вас? Сейчас то, что вы запросили, дорого стоит.
– Да мы по весу один к одному насыпать можем, – залихватски врал Зарецкий, не замечая нажим локтя Петракова в его бок.
– Ну что ж, ищите, может, и найдете чего, – насупился мужчина. – У меня под ваше предложение ничего нет.
– Ты, дядя, сведи с кем надо. Вот тебе десятирублевка за старания… – К ужасу Петракова, Ванька вложил казенную монету в руку торговца.
– Вижу, вы люди серьезные, – оживился мужик. – Давайте после обеда на этом же месте встретимся, а я с кем надо пошепчусь.
– Как хоть звать-то тебя? – поинтересовался Петраков, больше всего переживая, что дядька скроется с концами вместе с выданной под его расписку золотой монетой.