Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)
– Погоди, не едь…
Он смотрел, не отрываясь, на женщину, которая шла по другой стороне площади. Лица ее он не видел. Она удалялась, небогатое зимнее пальто, сапоги, серый платок. Шла быстро, глядя по сторонам, ища кого-то.
– Ну, едем или нет? – не выдержал вежливый таксист.
– Погоди-погоди, – попросил Виктор Васильевич, провожая женщину взглядом.
Она шла к Рижской.
Когда женщина скрылась, Виктор Васильевич глянул на таксиста чуть виновато.
– Извини, пожалуйста, – сказал он и, выйдя из машины, быстро пошел, почти побежал, но не туда, куда пошла его бывшая жена.
Он добежал до аптеки и остановился. Можно было идти вверх по Каляева, где стояли исполком, почта, гостиница и универмаг. А можно было перейти дорогу и попасть на Комсомольскую, состоящую из домов не старых, но старомодных: двухэтажных, с лепниной, арками и гипсовыми шарами.
Вероятнее, что сын пошел по Каляевской, потому что там был центр старого города, универмаг, в котором он мог купить то, что не купил в «Одежде», но Виктор Васильевич перебежал улицу и заторопился по Комсомольской. Паренек вышел из-под арки ближнего дома, уткнувшись взглядом себе под ноги, и не видел Виктора Васильевича. А тот остановился и стал ждать.
Паренек поднял голову, вздрогнул от неожиданности и тоже остановился.
Виктор Васильевич медленно подошел к нему с протянутой рукой, словно собираясь что просить, негромко заговорил:
– Слушай… парень… Я не из милиции… И за тобой не слежу… И про мотоцикл этот я ничего не знаю… Я вообще в вашем городе первый раз. И ты на меня не кричи, пожалуйста. А ходить за тобой я ходил. Это правда… Только вот почему… сейчас объясню… У меня сын был такой, как ты, не только по годам, а вообще… На тебя похож был как две капли… Я когда увидел тебя, даже испугался. Думал – это он…
– Ну и чего? – спросил недоверчиво и настороженно парень.
– Он… – У Виктора Васильевича перехватило дыхание. – В общем, нет его больше. – Ладонь его осталась протянутой к сыну. – Он… этим летом погиб. Понимаешь… А у ме… ме… меня, кроме него, никого не было… Ну, вообще никого… Вот я и пошел… Ты извини, если я тебя напугал.
– Да чего, – заговорил парень, оскорбившись предположением, что его можно напугать. И вдруг повернул резко голову, посмотрел назад, словно опасался там кого увидеть. Улица была пуста.
Виктор Васильевич молчал. Он опустил руку и смотрел в сторону на бетонный комбинатовский забор, который здесь, в старом городе, был, кажется, всюду, на два высоких тополя, качающихся от ветра.
Парень тоже молчал, смотрел себе под ноги.
– У тебя сегодня дела? – тихо спросил Виктор Васильевич. – Я смотрю, ты все ходишь…
Парень кивнул, быстро взглянув на него. И Виктор Васильевич кивнул понимающе и согласно и снова посмотрел в растерянные глаза парня.
– Пока ты будешь дела делать, можно я с тобой похожу? Просто так… Я мешать не буду…
Паренек не ответил, постоял чуть и, обойдя Виктора Васильевича, пошел дальше, медленно и еще сильнее сутулясь.
Несколько секунд Виктор Васильевич смотрел в его спину и двинулся следом, так же медленно. Был он от сына шагах в семи-восьми. Не отставал, но и не решался приблизиться. Так они и шли.
По Каляевской паренек шел довольно быстро – мимо стенда с киноафишами, книжного магазина с выставленными в низкой витрине детскими книжками, маленькой двухэтажной гостиницы. У универмага, небольшого, но важного, с двумя колоннами и просторными, украшенными кумачом витринами, паренек замедлил шаг.
Виктор Васильевич оказался ближе и осторожно спросил:
– Ты купить чего хочешь?
Паренек пожал еле заметно и неопределенно плечами и не стал входить в универмаг, прошел до его угла и вдруг неожиданно рванулся, побежал через неширокую дорогу к стоящему на другой стороне зданию почты.
Это было так неожиданно, что Виктор Васильевич остановился и даже как будто испугался, ничего не поняв. А парень уже стоял на другой стороне переулка к нему лицом, прижавшись спиной к боковой стене почты.
Виктор Васильевич сделал к нему два быстрых шага, но тот остановил резким глухим криком:
– Стой там!
Виктор Васильевич остановился, совсем растерявшись.
– Видишь там… пацанов? – спросил быстро парень.
Виктор Васильевич посмотрел на другую сторону улицы. На тротуаре стояли подростки, человек десять. Они были в болоньевых куртках, без шапок, мерзли, курили, переговариваясь и поглядывая по сторонам.
– Вижу, – ответил Виктор Васильевич, продолжая смотреть на подростков.
– Куда они идут?
– Никуда, стоят, – объяснил Виктор Васильевич, глядя теперь на паренька.
– На меня не смотри! – приказал он. – И молчи.
Подростки посматривали иногда на Виктора Васильевича, единственного, кроме них, человека здесь, потом повернулись и пошли, посмеиваясь чему-то своему, в другую сторону – к новостройке огромных белых девятиэтажных домов.
– Они пошли, – сообщил Виктор Васильевич.
– Куда?
– Туда, – махнул рукой Виктор Васильевич.
Паренек постоял еще немного и медленно двинулся вдоль стены, а потом вдоль невысокого дощатого забора, ограждающего задний двор почты.
А Виктор Васильевич пошел по другой стороне переулка, вдоль высокого бетонного забора потребсоюзовского склада.
За заборами тянулась змейкой однопутная железная дорога. Раньше по ней ходили паровозы, завозили на комбинат сырье и вывозили готовую продукцию. Теперь это делали автомобили. Рельсы лежали на старых шпалах в толстом слое пристывшей пыли, между ними торчала пучками побитая морозом жесткая шуршащая трава.
Линия уходила за город. Паренек шел по шпалам быстро и привычно. Виктор Васильевич был чуть сбоку, отставал на одну лишь шпалу. Он посматривал на паренька и наконец спросил негромко, с едва заметной улыбкой:
– А чего ты от них прятался?
Тот полуобернулся быстро и в первое мгновение, кажется, хотел сказать что-то резкое и злое, но сдержался, промолчал.
Виктор Васильевич улыбнулся больше.
– Небось старый город на новый деретесь?
Паренек снова посмотрел на Виктора Васильевича, теперь чуть удивленно.
– А вы откуда знаете? – спросил он.
– Чего ж я, таким, как ты, не был? – ответил Виктор Васильевич обрадованно, потому что начинался разговор. – Я в таком же городе, как ваш, родился. Поменьше, правда, был. Ну, вот мы край на край и дрались, бывало… Старый на новый… Только мы помоложе были. Лет по двенадцать… четырнадцать… А в ФЗО уже не так… Там уже только на танцах… Но не так все равно… Придешь с завода, устанешь…
Паренек слушал с интересом. Но Виктор Васильевич замолчал.
– Да нет, – заговорил теперь паренек, – мы край на край давно не деремся… Теперь все по-другому… Просто мы ихнего одного поймали… – паренек замялся, подбирая слова, – хоровод ему устроили…
– А за что? – быстро спросил Виктор Васильевич.
– Надо было, – неохотно ответил паренек. – А теперь они меня ловят.
– Зачем же тогда на старый город один заходишь? – спросил нетерпеливо Виктор Васильевич.
– Надо, значит, – вновь неохотно ответил паренек и, помолчав, прибавил: – Да я не думал, что они рано так выйдут.
– Смелый, не боишься. – Виктор Васильевич сказал и испугался, что парень почувствует подхалимаж.
Однако тот лишь усмехнулся:
– Станешь смелым. – Ему, похоже, понравилось, что этот мужик так про него сказал.
Линия поднялась по насыпи вверх. Слева внизу лежало небольшое, шумящее на ветру сухим камышом болотце. Обходя лед, по нему крался, прогибая спину, здоровенный головастый котище, черный, с белой грудью. Видно, он искал здесь мышей, перейдя к другой стороне насыпи из Филяндии.
Филяндией назывался поселочек, выросший еще после войны без плана застройки и разрешения начальства. Везде такие поселочкн обычно называются Нахаловками, а здесь почему-то – Филяндия, но не официально, конечно. Официально и для почты это была улица Железнодорожная.
Парень побежал по шуршащей насыпи вниз, поднимая при каждом шаге быструю пыль, за ним, осторожнее, спустился Виктор Васильевич. По узкой набитой тропинке между высокими заборами они вышли к небольшому домику, почему-то покрашенному белой и черной краской, как шлагбаум.
Сын вошел в низкую дверь дома без стука, Виктор Васильевич остался на улице. Здесь, в низинке между домов, было тихо. Виктор Васильевич поднял голову и только сейчас заметил, что белое небо чисто от облаков и в самой его вершине, в углу наклоненного набок небесного конуса застыл маленький шарик солнца. Он грел еще. Виктор Васильевич прислонился к забору, отдыхая, прикрыл глаза, но тут же открыл, услышав из‑за сарая суматошный крик:
– Стой! Стой, тебе говорю! Ах ты, мать твою!
