Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)
– Алло, кто это? – спросила она нетерпеливо.
– Я, – отозвался он.
– Кто? – настаивала она. – Кто я?
– Я это. – Он умолк, но, пересилив себя, продолжил: – Виктор.
– Алло, какой Виктор? – нервничала она. – Какой Виктор, алло?
– Ну я это, Тоня, я, Виктор, – сказал он и, помолчав секунду, прибавил: – Я приехал.
– Какой Вик… – начала она по инерции, но споткнулась, замолкла и спросила удивленно и испуганно: – Витя… ты?..
– Ну да, – кивнул он, – я…
– Витя… – повторила она растерянно и вдруг тихо, по-детски совсем, как раньше и как, значит, всегда, тонко и протяжно заплакала: – И-и-и-и…
– Ну чего ты, Тоня, чего ревешь-то? – терпеливо помолчав, спросил он виновато и почти ласково.
– И-и-и-и… – Она начала всхлипывать и шмыгать носом, и это означало, что скоро она успокоится.
– Ну все, все перестань, – повторял он, поглядывая из‑за стекла будки на ее окна.
– Да… я сейчас… все, все… – заговорила она, успокаивая себя.
Он услышал, как стукнула положенная на стол трубка, наверное, она пошла умыться. Потом взяла трубку – он это услышал, но ничего не говорила, молчала.
– Ну что, как ты? – спросил он, испугавшись, что молчание может помешать начавшемуся разговору.
– Да у меня все хорошо, – заговорила она, пошмыгивая тихонько. – Я тогда тебе письмо послала…
– Какое письмо? – удивился он.
– Как, разве не получал?
– А-а, да, получал, – вспомнил он, – только когда это было… лет десять назад… или сколько?
– Тринадцать, – поправила она. – Только ты, конечно, не ответил, – заговорила она быстрее и нервнее.
– А чего отвечать, – миролюбиво произнес он, – я рад был… честное слово… Даже выпил, помню, за твое счастье…
– Это уж конечно, – успела вставить она.
– Нет, я серьезно… Ну и как, хорошо у вас все?
– Ничего, не жалуемся, – ответила быстро она.
– А он как?
– Кто?
– Ну муж… как его зовут, забыл…
– Николай зовут, Коля, – в тон ответила она. – Хороший муж, хороший… А что лучше тебя, это точно…
Он промолчал, хотя, кажется, хотел на это что-то ответить.
– А чего, дома его нет? – спросил он. – Сегодня вроде выходной…
– А что, или не веришь? – насмешливо спросила она. – Не боялся, что он трубку поднимет? А?..
– Кто?
– Ну муж, муж!.. А раз считаешь, что нет у меня его, так заходи. Тут у меня и постель еще разобранная, – хохотнула она зло и прибавила: – Конец месяца сегодня, черная суббота, забыл небось… Работает.
– Ну и хорошо, хорошо, – чтобы успокоить ее, быстро заговорил он. Но и сам замолчал. Потом тихо спросил: – А ты… ты не родила от него?
Она коротко засмеялась:
– Да нет, Витя… Сначала он хотел, а я не хотела… Не могла… А потом – поздно вроде, стыдно…
– Да ну, чего же стыдиться, – сказал он, успокаиваясь. Похоже, его больше устраивало то, что она не родила от нового мужа.
Теперь они оба молчали.
И наконец он спросил осторожно:
– А Виталий, как он?
– Чего ему сделается… – до обидного для него равнодушно произнесла она.
– Не болеет, ничего?
– Что ему сделается? Он уж здоровее тебя небось.
– Да ты что, правда? – обрадовался он. – Значит, в меня, крепкий?
– В тебя, крепкий, – подтвердила она, но без радости, устало. – Он же с самого начала был на тебя похож, не помнишь?..
Виктор Васильевич кивнул смешно, по-птичьи, и ничего не сказал.
– Кончил восемь, в девятый не пошел. Захотел в ПТУ. На будущий год кончает. Говорит, если после армии захочу учиться, пойду в техникум. Только он и сейчас еле-еле, куда там после армии…
У Виктора Васильевича даже рот приоткрылся, когда он слушал о сыне.
– Не женился еще… Женится – пригласим на свадьбу, – прибавила она, видимо шутя.
Он засмеялся коротким смехом.
– Ну а ты как? – быстро спросила она.
– Да я что, работаю, – ответил он, пожав плечами.
– По морям – по волнам?
– Да не. – Он улыбнулся. – Я после тех морей… Я теперь на Самотлоре… Нефть качаю…
– А-а, – протянула она, ничуть не удивившись, – ну, качай-качай! Не женился еще? – неожиданно спросила она, даже, кажется, чуть игриво, совсем по-женски.
– Да нет, – усмехнулся он.
– Чего ж так? На умной да на терпеливой, а? – Она напомнила, видимо, какие-то давние его слова. Но он перебил:
– Слушай, он сейчас на занятиях? В каком он?
– Чего? – не поняла она.
– Ну, в каком училище Виталик учится, в группе какой?
– Зачем тебе? – оборвала она его настороженным тоном.
– Да так, – попытался он уйти от вопроса, но, поняв, что не получится, прибавил просяще: – Я только издалека на него погляжу, и всё. Он не узнает. Слово даю, Тонь…
– Ты что, забыл, как мы с тобой договаривались, – зачастила в ответ она. – Уехал, и нет тебя для него! И его для тебя тоже нет! Всё!.. Или что, отцовская кровь заговорила?!
– Может, и заговорила, – вставил он зло и хотел продолжить, но она не дала.
– Ты что, издеваешься? Для этого приехал специально? Ты откуда звонишь?
– Со станции, – торопливо соврал он, глянув на ее окна. – Не специально я… Случайно, можно сказать, здесь оказался… Сегодня уеду… Вышло так, Тонь…
Она нервно захохотала, потом перевела дух и прибавила тихо и угрожающе:
– Вышло так? Ты вот что… Ты садись сейчас в электричку, а то я сейчас приеду и туда тебя затолкаю! Думаешь – сил не хватит? Так я мужа с работы вызову…
– Тонь, Тонь, – пытался он остановить ее, но бесполезно.
– Отец приехал! На сына глядеть! Радуйтесь, товарищи! – кричала она. – Отец… Отец – тот, кто воспитывает, понял?! А таких, как ты, – сейчас как собак нерезаных!!
– Где он, я спрашиваю, – заговорил Виктор Васильевич спокойно. – Я его все равно найду.
– Ну найди, найди, найди! – закричала она в истерике.
– Дура, – процедил он со злостью сквозь зубы, но из трубки уже побежали короткие гудки. И он повесил трубку на рычаг. Постоял, потер лицо ладонью, прислонился лбом к холодному металлу автомата, успокаиваясь. Потом выпрямился, расправил плечи, поискал в карманах сигареты, вспомнил, что их нет, и плюнул с досады.
Виктор Васильевич долго стоял так, прислонившись спиной к стенке будки, смотрел под ноги, ковырял тупым носком ботинка примерзший окурок папиросы. Потом поднял голову и вдруг замер, увидев его.
Он стоял у подъезда, прислонившись спиной к закрытой двери, тоже ковырял носком ботинка что-то под ногой. Был он без шапки, в черной болоньевой куртке с поднятым воротником, высокий, черноволосый. Он втягивал голову в плечи, грел то одно, то другое ухо, прятал руки в карманах. В последний раз ткнув что-то ногой, он поднял голову и посмотрел прямо и спокойно на Виктора Васильевича.
Тот растерялся и даже, кажется, испугался. А паренек переступил с ноги на ногу и пошел к нему неторопливо.
Виктор Васильевич вытянулся, прижался спиной к аппарату, не имея возможности спрятаться и не в силах даже отвести взгляда от темных, как будто насмешливых глаз паренька. Он не был готов сейчас к этой встрече.
Но когда до будки оставалось метра три, не больше, паренек свернул вправо, пошел, удаляясь, вдоль ограды детского сада. Виктор Васильевич обмяк как-то вдруг, прикрыл на секунду глаза, прошептал какие-то слова.
Паренек уходил. Был он немного сутуловат со спины, рук из карманов куртки не вытаскивал.
Ветер поднимал на тротуаре холодную промороженную пыль, шевелил на его голове чуть курчавые волосы, а он шел и шел, прижимая к плечам поочередно то левое ухо, то правое.
Виктор Васильевич прикрыл за собой осторожно дверь будки и пошел следом, словно привязанный длинной и невидимой, но крепкой на разрыв веревкой.
Они шли так долго, и Виктор Васильевич, сам того не заметив, приблизился и был теперь от паренька в каких-то десяти метрах. Тот вытащил на ходу из кармана сигарету, сунул в рот, достал спички, остановился и неожиданно повернулся лицом к Виктору Васильевичу.
Виктор Васильевич остановился резко, застигнутый врасплох, но паренек только мельком глянул на него, прикурил с одной спички, ловко укрыв огонь ладонями, и, повернувшись, пошел дальше. Не доходя до кинотеатра «Октябрь», он свернул налево на улицу Мира, застроенную двухэтажными дощатыми домами. Под окнами их, наверно недавно посаженные, торчали тоненькие голые деревца.
Паренек скрылся в подъезде второго дома, а Виктор Васильевич зашел за стоящую напротив трансформаторную будку, так его не могли увидеть из окон дома. Здесь не было ветра, и он расстегнул полушубок, вздохнул полной грудью, приходя в себя.
Но и сюда залетел ветер, загулял, поднимая с земли сор, перекатывая тяжелые грязные листья. Виктор Васильевич застегнул полушубок, поежился, посмотрел по сторонам и, наконец, решившись, выглянул, а потом и вышел из‑за будки. Никого вокруг не было, дом казался пустым, и только деревца двигались, вздрагивали ломаными ветвями. Виктор Васильевич быстро вошел в подъезд. Здесь было темно, лишь впереди светилась прямая, перпендикулярная полу тонкая полоса дневного света. Виктор Васильевич тихо и осторожно, боясь что-нибудь задеть и наделать шуму, пошел к ней. Подойдя, он нащупал ручку и рывком открыл дверь. Белый дневной свет ударил в лицо, и Виктор Васильевич невольно зажмурился. Подъезды в этих домах были сквозными. И сын ушел через эту дверь. Виктор Васильевич постоял, глядя на пустую улицу и не зная, куда идти.
