Андрей Юрич - Немного ночи (сборник)
– Чья это могила?
Старик встал. Он был ростом мне по грудь. Он подошел ко мне на несколько шагов. И в то же время появился в воздухе странный свистящий и скрежещущий звук, будто кто-то быстро царапал гвоздем лист железа. Я не сразу понял, что это говорит старик. И не сразу сумел уловить в хрипе слова. Он произносил их, не шевеля губами, лишь чуть-чуть раскрыв рот, вкладывая в каждое слово свистящий выдох. Мне стало страшно, а потом я услышал:
– Генерал. Японский генерал. Здесь похоронен японский генерал.
– А как его звали?
Я отвел взгляд вверх и немного в сторону, чтобы не смотреть на старика. Солнце уже почти село. Оно перестало быть розовым и стало воспаленно-красным. Далекие облака чернели поперек распухшего диска.
– Я не знаю, – выхрипел старик, – Я читаю книгу. Вот.
Я взглянул на него. Он протягивал перед собой книжку. Ее обложка была закатно-красной, с черным облаками поперек воспаленного солнечного диска. Такими же черными, будто составленными из облаков буквами, было выведено название. Я не смог его разобрать, потому что меня поразило сходство того, что я видел на горизонте, и того, что было на обложке. Красное закатное солнце повторялось передо мной дважды, в тускнеющем небе и в бумажном прямоугольнике. Только на небе не было надписи.
– Как называется? – спросил я.
А старик молча шагнул вперед и протянул мне книгу.
«День Иисуса», – прочитал я.
И подумал: «Какая-нибудь баптистская книжонка. Старые любят такое».
Машка стояла за моим плечом, восхищенно разглядывая беспокойную лошадь. Старик молча сутулился передо мной. Солнце садилось в кровавое картофельное поле. Чернела генеральская стела. А в моей голове стучали молотками, выбивая по медной поверхности мозга: «ДЕНЬ ИИСУСА. ЗАКАТ. ДЕНЬ ИИСУСА. ЗАКАТ. ДЕНЬ ИИСУСА. ЗАКАТ…»
Я повернулся, и пошел обратно через овраг, в мрачные коридоры сосен. А сквозь них – в мамин маленький домик, с раскрытым окном и тюлевой занавеской. В этом домике, под прохладным одеялом, на свежей простыне, в ожидании душистой и родной Машки, я, перед тем, как уснуть, подумал, что завтра, наверное, будет новый неизвестный день. Новый неизвестный день.Кемерово, 2006 г.
Немного ночи
Икра
Сторублевыми купюрами очень неудобно подтираться. Не делайте этого, если у вас существует хоть какой-нибудь выбор. И под словом «выбор» я имею в виду вовсе не тысячерублевые купюры, хоть они и немного больше.
Вообще, проблема в спешке. Если очень сильно спешишь, то рано или поздно приходишь к ситуации, когда деньгам невозможно найти лучшего применения, чем спустить их в канализацию. Лишь юные мажоры считают, что деньги – это способ решения проблем. Они так думают лет до тридцати-тридцати пяти, потом смиряются. И обреченно дергают ручку унитаза.
Я никогда не был мажором. Но я спешил. Я думал, что завтра мне предстоит далекий путь – двенадцатичасовая тряска в автобусе – и торопился лечь пораньше. И потому доверил завести будильник своей жене. Она завела. И, проснувшись, я понял, что между мной и отъезжающим автобусом – полчаса и половина города. На ее взгляд, этого было вполне достаточно.
А я не успел даже сходить в туалет. Ладно там – почистить зубы. Никто не собирался в этой поездке целоваться со мной (ну, хорошо, я надеялся, что собираются, но не в этом же дело…). Ладно – поесть. Еды можно купить по дороге. Но – туалет! В наших автобусах не бывает туалетов!
Я метался по остановке, а сговорившиеся таксисты не хотели везти меня на вокзал дешевле, чем за 200 рублей. При том, что у меня с собой было всего полторы тысячи, на которые мне предстояло предаваться безудержному веселью в течение двух недель в кратере одного из древних вулканов.
В принципе, у меня оставалось некоторое время на вокзале – минут 10. Вполне достаточно для современного молодого горожанина, чтобы справить любые естественные потребности своего организма. Вокзальный туалет встретил меня приветливым аммиачным смрадом. А в кабинке не было ни гвоздика, ни крючочка – ничего, на что можно было бы повесить мою большую спортивную сумку с вещами. Ну, вы знаете, вещи – всякие трусы, футболки, теплая кофта на случай резкого похолодания, еда в дорогу. Впрочем, еды не было, потому что я спешил, и не взял с собой еды. И не было туалетной бумаги.
С последним обстоятельством я смирился уже сидя на корточках над нечистым вокзальным «очком», в обнимку с большой спортивной сумкой. Мне пришлось держать ее на коленях, как любимую. Вот вы держали любимую на коленях в вокзальном сортире? А я – почти…
Я, конечно, мог бы крикнуть в пустоту, которая была за дверцей кабинки:
– Эй, кто-нибудь! Дайте бумагу!
Но, во-первых, я не знал, с кем именно я таким образом вступлю в контакт. А, согласитесь, вокзальный туалет – это то место, где не с каждым встречным хочется контактировать. Во-вторых, была большая вероятность, что у того первого встречного не будет с собой бумаги, а будет нездоровое чувство юмора. В третьих, имелся шанс, что неизвестный гипотетический туалетный встречный пожелает вступить со мной в диалог, выяснить некоторые обстоятельства моей жизни и пребывания в это чудесное время в этом чудесном месте. А, возвращаясь к пункту «во-первых», я сомневался. Главным представлялось то, что мне, хоть ори я, хоть угрожай местной общественности самоубийством, негде было взять туалетную бумагу в ближайшие несколько минут.
И я подтерся сторублевками. Их у меня было три. Потому что сначала у меня была одна тысячная купюра и одна пятисотрублевая. С пятисотки таксист дал сдачу – три сотни. И вот я, скрежеща зубами от жалости к себе, использовал первую сотню. Этого было мало. Жестокий молох вокзальных туалетов требовал большей жертвы. И я использовал вторую сторублевку. Потом – третью. «И это делает человек, который ни разу в жизни не пробовал черной икры», – подумал я.
В автобус я запрыгнул минуты за три до отправления. Так что, чисто теоретически, у меня была возможность поорать там, в туалете, насчет бумажки, и, может быть, все обошлось бы для меня дешевле. История не имеет сослагательного наклонения. Пусть же его не будет и у истории моей жизни.
И, да, перед использованием денежные купюры нужно помять, так же, как, скажем, газету или страницу из книги. Уж вы мне поверьте.
Кувалда
Читать в междугороднем автобусе, конечно, можно. Но многое зависит от обстоятельств. Во-первых, важно – что читаешь. Потому что состояние движения, даже когда едешь по хорошей дороге, мешает сосредоточиться, и при чтении самой серьезной книги в голову пролезают только самые простые и примитивные суждения. Я, например, имел с собой томик американского писателя Кастанеды. Читал его минут двадцать-тридцать – пока выезжали из города. Разум постоянно отвлекался на другое. Например, я искоса разглядывал пассажиров. Я люблю, когда среди пассажиров обнаруживается симпатичная девушка. Тогда можно ехать и думать о ней – например, пытаться угадать по ее сонному лицу, о чем она думает и хочет ли секса. Мне почему-то кажется, что все симпатичные девушки хотят секса. На мой взгляд… ну, если бы я был Богом и создавал мир, то было бы абсолютно логично сделать так, чтобы все симпатичные девушки постоянно ощущали неудовлетворенность своей половой жизнью. А некрасивые – наоборот, были бы абсолютно фригидны и самодостаточны. И если верить тому же Кастанеде – что мы сами каждое мгновение создаем и поддерживаем свой мир своим осознанием – получалось, что таки да! каждая симпатичная девушка в моем мире постоянно хочет секса! Но, даже в моем мире я был уверен, что хочет она это дело вовсе не имея в виду меня.
Никаких девушек среди моих спутников не наблюдалось. Автобус был заполнен только наполовину. И на большей части парных сидений сидели по одному дядьки с внешностью мелких начальников и тетеньки в возрасте менопаузы.
Еще я думал о предстоящем отдыхе. Это так называлось: отдых в санатории «Здравница Кузбасса». Было немного странно, что здравница Кузбасса находится не в Кузбассе, а в каких-то алтайских предгорьях, но для человека, использующего вместо туалетной бумаги российские рубли, подобная мелочь – не самая удивительная деталь мироздания.
Я получил путевку случайно и бесплатно. Случайность и бесплатность обычно взаимосвязаны. Главный редактор газеты, в которой я работал, возила нас на какую-то начальственную тусовку. Там были заместители губернатора, начальники департаментов, и почему-то множество журналистов. Все действо, впрочем, сводилось к простому выпиванию и закусыванию. Журналисты сидели за длинным П-образным столом. Во главе сидела заместитель губернатора – напряженно-улыбчивая тетка сорока с небольшим лет. Она не ела и не пила, но зато рядом с ней находился смутный быстроглазый тип, который время от времени привставал на стуле, как на стременах, и вполоборота к своей сановитой соседке вскрикивал шутливо и в то же время отчетливо:
