Виктор Мануйлов - Черное перо серой вороны
– В редакцию нашей газеты заходил? – быстро спросил Осевкин.
– Нет, не заходил. Но нас он засек.
Осевкин уставился неподвижным взглядом на Буряка, требуя разъяснений.
– Тебе он нужен? Мы подумали, что если он напугается, то умотает в Москву – одной заботой меньше, если нет… тебе решать, что делать дальше.
– Какие у вас планы?
– Это насчет чего?
– Вообще.
– Ну ты даешь, Студент! Планы – это по твоей части. Как скажешь, так и будем решать.
– Есть идея, – подумав, произнес Осевкин, снова глянув в зеркало и встретившись с равнодушными глазами Лисы, будто притаившимися в своих норках. – Хочу, Лиса, использовать твои таланты. Хотелось бы узнать, что думают мои работнички. Еще лучше – кто из них заварил эту кашу.
Лиса пожала плечами, не отрывая подбородка от сложенных на руле рук.
– Как скажите, шеф, – произнесла с неизменной усмешкой.
– Уже сказал, – проскрипел Осевкин, открыл дверцу и выставил ногу наружу.
– А если нас узнает тот пацан, что бросил камень в Буряка? Или тот, которого отпустил твой человек? – остановила его вопросом Лиса.
– А ты сделай так, чтобы не узнали, – отрезал Осевкин. – Не мне тебя учить.
– А что с журналюгой делать? – вставил свое Буряк.
– Пока ничего, – ответил Осевкин, не оборачиваясь, и полез из машины.
Глава 28
Личный телохранитель Осевкина по кличке Колун, почти двухметрового роста плечистый мужчина лет сорока, с мощной короткой шеей, маленькой, наголо обритой головой, зато с ладоными, похожими на совковую лопату, шевельнулся на переднем сидении, спросил:
– Куда поедем, Семен Иваныч?
Осевкин глянул на него, пожевал верхнюю губу, вяло махнул рукой, приказал:
– В Заведение, – и, прикрыв глаза, откинулся на спинку сидения.
Шофер тронул машину, и она покатила по лесной дороге, осторожно переваливаясь через корни деревьев.
Фасад трехэтажного здания бывшего Дома пионеров, где дети со всего Угорска и окрестностей когда-то занимались в различных кружках и секциях, теперь сиял неоновыми рекламами универсама, ресторана, парикмахерской и кафе, и все это принадлежало Осевкину. Большинству жителей Угорска было невдомек, что фасад – всего лишь видимая часть, прикрывающая нечто, скрытое от глаз обывателя, живущего на более чем скромную зарплату или пенсию. Конечно, он мог зайти в универсам и что-нибудь купить там по сходной цене, мог пойти и подстричься – и тоже не очень дорого, посидеть в кафе и даже ресторане. В последнем можно было даже потанцевать под не слишком громкую музыку. Правда, цены здесь кусали, но не тех, у кого водились деньжата и кого называли средним классом. А средний – это тот, кто в среднем мог позволить себе такой ресторан два-три раза в месяц. Поэтому посидеть в ресторане «Угорье» со своей девушкой было престижно, тем более что сюда какую-нибудь шалупень не пустят, а стоит кому-нибудь забузить, тут же окажется на улице. Здесь можно было отдохнуть без риска быть втянутым в скандал.
Зато другая сторона здания была прикрыта высоким кирпичным забором с колючей проволокой, огораживающим довольно обширное пространство, куда можно было попасть через железные ворота с будкой охранника. Здесь не было рекламы, здесь стены не имели даже окон, и равнодушный угорский обыватель мог полагать, что за этими воротами и глухими стенами расположены склады, холодильники и все прочее, необходимое для работы названных заведений.
Но именно в эти ворота въехала машина с Осевкиным. Он выбрался из нее и направился к предварительно разверзстому охранником дверному проему: массивная железная дверь легко и бесшумно ушла внутрь стены с помощью какого-то специального приспособления, явив пространство, наполненное ярким электрическим светом. Осевкин вошел в небольшой коридор, от пола до потолка выложенный белой керамической плиткой, будто это был вход в туалет, за посетителями которого из каждого угла следят недремлющие зрачки видеокамер. Далее следовала еще одна дверь, и тоже в тон помещения, но едва посетитель миновал ее, как сразу же попадал в мир сказок Шахразады: просторное фойе, отделанное ценными породами дерева, чучела медведей, волков и прочих хищников; макеты воинов, стерегущих двери Тамерлана на известной картине Верещагина, здесь тоже стерегли похожие резные двери, не известно, куда ведущие; вечно горящий камин, бархатные портьеры, мягкие диваны и кресла, стойка бара, сверкающая разноцветьем бутылок, бокалов, никеля и зеркал; веером расходящиеся лестницы, теряющиеся в таинственном полумраке, тихая восточная музыка, – все это окутывало посетителя, настраивая его на еще большие чудеса.
Из-за портьеры вынырнул человек с подстриженной скобочкой черной бородой и усами, черные глаза смотрели из-под черных бровей внимательно, но не назойливо; пестрый шелковый халат облегал его крепкое тело, перетянутое широким шелковым же поясом, белая чалма с изумрудной заколкой и павлиньим пером венчала его голову, из-под халата выглядывали красные сапоги с загнутыми носами. Человек склонился перед Осевкиным в низком поклоне, прижав обе руки к груди.
– Я рад приветствовать тебя, мой повелитель, в приюте неги и душевного покоя, – произнес он нараспев с неподдельным восточным акцентом.
– Есть кто-нибудь? – отрывисто спросил Осевкин.
– Пока никого. Известные вам люди начнут собираться к восьми. Куда прикажете?
– Есть новые девочки?
– Есть, мой повелитель. Три штуки. Две в вашем вкусе. Обе девственницы. Бережем специально для вас.
– Обучены?
– Да, мой повелитель: китайский массаж, индийская эротика и танцы. Вполне готовы по всем пунктам.
– Сперва бассейн и сауна. Пришли в массажный кабинет Катерину, – и Осевкин направился к лестнице. За ним последовал его личный телохранитель.
Раздевшись в своем номере до плавок, Осевкин спустился на первый этаж по винтовой лестнице, телохранитель предупредительно открыл перед ним дверь в бассейн. В бассейне ни души. Все искрилось в отраженном свете невидимых ламп, тихо плескалась о борт голубоватая вода, вспениваемая воздушным потоком, направляемым снизу. Осевкин постоял под душем, затем прыгнул в воду, но не поплыл, как обычно, кролем или баттерфляем, а медленно погреб в сторону джакузи и там минут десять нежился в потоках воздушных пузырей.
Напряжение последних дней постепенно отпускало его, сменяясь безразличием. Все эти прелести он проходил уже много раз. Когда-то ему мечталось о таком рае, куда он будет входить, как какой-нибудь падишах входил когда-то в собственный дворец с гаремом из самых красивых девушек, каких только можно себе вообразить. И обязательно разных национальностей. И вот мечта стала былью. Но как эта быль быстро ему приелась! Все одно и то же, все одни и те же. Что ж, видимо, это неизбежно. Зато отсюда идут хорошие деньги. Очень хорошие деньги. И лишь на четверть облагаемые налогом. Потому что другая четверть оседает в карманах тех, кто должен блюсти интересы государства, но предпочитает блюсти свои. И Нескин ничего об этом источнике не знает. И в нем нет, что особенно важно, ни его доли, ни доли братьев Блюменталь.
В комнате для массажа Осевкина уже ждала Катерина. Она встала, едва хозяин прикрыл за собой дверь. Катерине около тридцати, крашеная брюнетка, стройна, хороша собой, но лицо ее, если присмотреться, мертво, на нем не заметно никаких эмоций – маска, а не лицо. Лет десять назад, когда Осевкин только разворачивался, она попалась ему на глаза, он затащил ее в постель, она не брыкалась, в постели вела себя хоть и неумело, зато с достоинством. В ней было что-то таинственно притягательное, и он не поступил с нею, как с другими: попользовался и забыл, а оставил при себе, некоторое время приглядывался: не по-женски умна и цинична. Это она подала ему идею организовать что-то вроде клуба избранных с широким набором развлечений, пояснив: наворованные деньги им ведь надо куда-то девать, а легально девать некуда: можно попасться. Он, приняв предложение Катерины, послал ее на курсы массажа и всяких любовных штучек. Теперь она здесь заведует девочками, вербует новых, обучает их, натаскивает на манекенах, чтобы посетители за свои деньги получали максимум удовольствий. Она же предложила Осевкину устроить то же самое, но для женщин: не одним же мужикам наслаждаться жизнью, есть и бабы, готовые выложить деньги, чтобы получить недостающее с молодым и сильным партнером. Для таких существует отдельный день. Раз в неделю.
Увы, шила в мешке не утаишь: через какое-то время сюда стали набиваться всякие гомики и педики, которым надоело прятаться по подворотням или в каких-нибудь грязных шалманах с малолетними беспризорниками и беспризорницами и не нести за это никакой ответственности. Но Осевкин не то чтобы побаивался переступить запретную черту, а просто брезговал подобными клиентами. Да и завсегдатаи клуба избранных, узнай они об этом, могут объявить заведению Осевкина бойкот. А то и спалят его к чертовой матери. На всех не угодишь, всех денег не заработаешь.
