Алексей Ефимов - C-dur
– Нет. С голоду ты не умрешь.
– Мы не умрем. Я вложусь в венчурные компании и открою продюсерский центр. Или еще что-то. Буду играть с Родей. И жить с тобой – если ты, конечно, не против. Это, кстати, я тоже серьезно.
Лучик солнца скользнул в окно. Ласковый, теплый. Он пробежал по женской щеке, по обнаженной женской груди; спрыгнув на стол, растекся по ровной поверхности, быстро коснулся руки – и поспешил обратно со скоростью света, докладывать о том, что увидел. Через мгновение он вернулся и стал ластиться к ним.
– Я рада. Ждать тебя вечером?
– Да.
– Купим шампанского и ананасов.
– Мне нравится этот план. Но ты забыла о сексе.
– Два раза: до и после шампанского.
– Договорились.
– Или прямо сейчас? – лукаво взглянула она. – Можешь дать мне аванс?
– Ты же знаешь – я никогда не отказываюсь от секса, это моя жизненная позиция.
– Независимо от того, кто его предлагает?
– От секса с тобой. Я это имел в виду. Например, вчера мне предлагали две женщины, но я мужественно отказался.
– Женщины легкого поведения в баре, где ты пьянствовал с будущим вокалистом вашей будущей группы?
– Возле бара.
– А! Дело другое. Родя не отказался?
– Думаю, нет. Он же Курт, без предрассудков и комплексов, человек либеральных взглядов.
– Завидую я ему.
– Когда мы жили в общаге, я хотел быть, как он, но не всегда получалось. Родя – это свобода. Он настоящий. Он хочет изменить мир, до сих пор хочет. Мы сдулись и приземлились, а он нет, он не смирился.
– Так как насчет секса? – напомнила Света.
Набухшие коричневые соски ждали его ласки. Карие глаза, улыбаясь, звали в древнюю глубину. Когда люди ходили в шкурах убитых животных и жили в пещерах, они занимались сексом точно так же, как это делают их потомки в эпоху технического прогресса и новой морали. Мир изменился, секс – нет. Разливаясь теплой приятной тяжестью в самом низу живота, древний инстинкт хочет, чтобы женщина совокупилась с мужчиной. Чтобы он оплодотворил ее. Чтобы род человеческий не угас.
Они прошли в зал.
Здесь они любили друг друга, женщина и мужчина. Похрустывая, поскрипывая, покряхтывая, светло-серый диван нес свою службу. Два тела сплетались, соединялись, пот выступал на коже, страсть источала влагу – и темп, нарастая, вел их к оргазму, к цели их жаркой гонки.
Они одновременно пришли к финишу.
Вскрикнув, Света забилась в судорогах, а он, как два миллиона лет назад, выплеснул семя ей во влагалище.
В этот миг он увидел дорогу. Обещая вывести его оттуда, куда он зашел, она убегала в будущее, и он знал, что пойдет по ней. Слишком долго он шел не туда.
«Катарсис» – вспомнилось слово из прошлого.
В лицее, на уроке мировой и отечественной культуры, учитель прочел им, сопливым подросткам, рассказ Глеба Успенского «Выпрямила». Рассказ был о том, как деревенский учитель испытал настолько сильное потрясение, увидев в Лувре статую Венеры Милосской, что стал другим человеком. Это и есть – катарсис. Тебя бьет током и чистая энергия знания пронзает тебя насквозь, мгновенно сжигая старое и очищая для нового. Ты прозреваешь. Нельзя задержать это чувство, продлить его во всей мощи и остроте, этот мгновенный яркий экстаз, но достаточно доли секунды, чтобы навсегда измениться. Молния не светит как лампа накаливания, но в тот миг, когда она наискось раскалывает небо, ты видишь вдали, во тьме, нечто такое, что не увидел бы и при свете сотни прожекторов.
Через полчаса он стоял у порога, прощаясь со Светой (она спросила – «До вечера?», и он сказал ей – «Да»), и видел в зеркале человека, которому, к счастью, он мог спокойно смотреть в глаза.
Он включил телефон, как только вышел на улицу.
Телефон зазвонил в то же мгновение.
«Аня вызывает» – высветилось на дисплее.
Пластиковый корпус ожег пальцы. Первым желанием было – не отвечать, не брать трубку – но Саша Беспалов взял.
– Да.
Он услышал голос Ани – не нервный, как можно было бы ожидать, а страшно усталый:
– Что-нибудь скажешь? А то я, знаешь ли, как-то волнуюсь.
– Я скоро приеду и объясню.
– Прямо сейчас не можешь? Как прошла встреча? Девушка была симпатичная?
– Аня, мы спокойно поговорим, когда я приеду.
Короткие гудки были ему ответом.
Он поехал домой на метро.
Кирпичный пятнадцатиэтажный красавец встретил его сдержанно, с холодком, молча глядя на него сотнями темных стекол. Он был чужой, этот дом. Не его. Не хотелось входить в него, подниматься на лифте, звонить в дверь – но он должен был сделать это, чтобы стать, наконец, свободным.
Первым, что он увидел, были глаза Ани.
Они не спрашивали, не требовали, в них не было злости, они смотрели устало и так, словно все уже знали. Они нездорово блестели, а под ними чернели круги после долгой бессонной ночи.
– Здравствуй, – сказал он.
Аня не сказала ни слова
Он прошел в зал, а она вошла следом. Остановившись в дверном проеме, она оперлась плечом о косяк и сунула руки в карманы розового халата.
– Что скажешь?
– Где Леша?
– У бабушки. Я купила шампанского, фруктов, думала, будет у нас романтический ужин, а ты не пришел и отправил мне смс. Утром случилось чудо – телефон заработал, да? У одногруппника не было телефона. Вот незадача. Ты был у женщины, да?
– Да.
Вот и все. Он это сказал.
– Аня, нам пора разойтись. В нашем браке нет смысла.
Она молчала, и он – тоже. Ему казалось, что он ничего не чувствует. Ни сожаления, ни угрызений совести, ни радости от того, что сказал. Вакуум.
– Поздравляю. Ты это сделал. Долго ты с ней?
Ее лицо было маской; красивые губы, растягиваясь в усмешке, сминали в складки искусственную гладкую кожу.
– Мы говорим о нас.
– Значит, долго. Я чувствовала, но боялась спросить. Ты прав, смысла нет. Я тоже об этом думала. – Она помолчала. – Лешу жалко. Он не виноват в том, что мама и папа не любят друг друга, да и, пожалуй, никогда не любили. Надеюсь, ты понимаешь, что он будет со мной?
– Да.
– Ладно. Детали обсудим позже. Хорошо, что есть брачный контракт, будет меньше проблем с разделом имущества. Ты с самого начала знал, что у нашего брака нет перспектив, что это вынужденная мера, так как я забеременела. Что ж, так тому и быть. Будешь завтракать?
– Нет.
Развернувшись, Аня прошла в спальню, ступая босыми ногами по полу заоблачной стоимости. Это массив дуба с фаской. Его заказывали в Италии, ждали два долгих месяца, и, когда он пришел, почувствовали глубокое моральное удовлетворение. Вот оно, счастье среднего класса – итальянский паркет. Они вили семейное гнездышко, не экономя на материалах, работах и мебели, и обманывали себя, стараясь не думать о том, о чем не хотелось думать. Они были рады новой квартире. Здесь просторно, свежо, дорого. Огромная лоджия. Центр города. В общем, все, о чем только можно мечтать. Счастье – это комфорт. Так всем удобней.
Саша пошел на кухню. Он захотел кофе.
Проходя мимо спальни, он увидел, что Аня лежит на кровати – спиной к двери, на боку. Она плачет. Слезы беззвучно капают на подушку. Это слезы прощания с прошлым: с полноценной семьей, с тихим семейным бытом, где все понятно и предсказуемо, с близким и уже чужим человеком; может быть, слезы обиды и страха перед новой реальностью, – он не может сказать точно, что она чувствует. Что чувствует он? Вакуума уже нет. Горечь и облегчение, и, кажется, жжет в груди. Он делает больно, он режет скальпелем по живому, но скоро всем станет легче. Всем, кроме Леши, их сына.
Услышав шаги, Аня не шелохнулась.
Он прошел мимо. Он не мог ей помочь. Каждый справится с болью в тихом своем одиночестве, а справившись, сможет жить дальше, с новой надеждой, без груза прошлых обид и горьких воспоминаний.
Включив кофеварку, он подошел к окну.
Отсюда, с двенадцатого этажа, открывался шикарный вид. Все окрестные дома были ниже их дома. Было время, когда этот вид тешил эго альфа-самца, многого в жизни добившегося и вознесшегося над толпой, но, слава Богу, нет прежней гордыни и вид стал просто красивым, очищенным от налета снобизма. Он смотрит в даль: растворяясь в ней, становясь ее частью, бесплотной и невесомой, и чувствует, как прибывают силы для продолжения пути.
Что там, в конце?
Что будет завтра?
Он не знает ответ.
Но знает, что будет лучше.
Глава 10
Он сидел на кровати, Родя – на старом расшатанном стуле, и оба терзали гитары. Комната, в которой жил Родя, была наполнена звуками гранжа и пьяной студенческой братией.
«Come as you are, as you were, as I want you to be…» – пел Родя, он же вел главную гитарную партию, а Саша, который, по его собственным ощущениям, был трезвей всех, самозабвенно бил медиатором по струнам. Музыка гипнотизировала. Ритм, пробуждая древнее, инстинктивное, заставлял следовать за ним, отдаваться ему, и какая-то часть существа была не здесь, уплыв за границу сознания. Родя был там целиком, после двух литров пива и ста граммов водки. Закрыв глаза, он пел и играл, и его хрипловатый голос, сильный и искренний, надрывал чувства и проникал в самую глубину неизведанного – за оболочку обыденного и напускного. Одна только правда звучала в аккордах, и так было здорово, так радостно и свободно. Хотелось играть, играть, играть – без пауз, с чувством полноты бытия.
