Александр Вин - Сакура, свадьба, смерть
Древесную мелочь и кривые обломки он бросал в растущий прямо у них на глазах огонь, а палки поровней откладывал в сторону.
– Их будем брать позже.
Марьяна встала между костром и луной.
– Так лучше видно море…
– И твои глаза.
Капитан Глеб выпрямился, оставаясь с другой стороны огня.
– Я согрел тебя?
– Уже давно.
Обойдя костёр по кругу, Глеб побросал в огонь всё оставшиеся по сторонам мелкие ветки. Пламя уже начинало ровно гудеть, раскаляя собой ещё не прогоревшие толстые головешки.
Он подошёл к Марьяне, обнял её со спины.
После взглядов на яркий огонь пришлось ждать прояснения горизонта.
– …Смотри, они, возможно, пришли сюда из далёких стран, месяцами им приходилось преодолевать южные океаны, а сейчас – стоят у этого берега, ожидая своей очереди захода в порт. Мне приходилось переживать такое. Шесть месяцев рейса позади – и огни нашей пятиэтажки уже видны в бинокль, а приходится ещё ждать…. Именно тогда я и решил, как это скверно – напрасное ожидание.
– А когда мы будем купаться?
– Ого! Ты маленькая, но отважная!
– Трепач.
– Двадцать два.
Близкий и мощный огонь костра не давал им даже возможности задумываться о неприятностях ночной прохлады. Они помогали друг другу снимать одежду и смотрели своими блестящими глазами в глаза, сияющие напротив.
– Бери. Не бойся! Держи, чуть наклоняя… Во-от так! Молодец.
Глеб поднял из костра два толстых сосновых обломка, пылающих как факелы, один протянул Марьяне.
– Пошли.
От костра, по тёмной траве, нагие – к морю.
Оранжевый свет колыхался в руках, отражаясь в росе под ногами.
Несколько быстрых шагов – и они остановились, Глеб осторожно взял у Марьяны её факел и воткнул оба в прибрежный песок, в метре от воды.
– Не бойся, в этом море в начале ночи вода всегда тёплая. Идём…
Весь земной мир остался позади.
Темнота и свет луны.
Даже шорох мелкого прибоя – уже не здесь.
Они плыли рядом, медленно, прямо к луне.
Такого в её жизни не было никогда.
И даже ничего похожего на эту ночь – не было.
Как будто мгновенно растаял кусок острого льда в теле – и прекрасно!
Своей рубашкой Глеб вытер волосы Марьяне, закутав её, смеющуюся, с головой, в длинные рукава.
– Твоя одежда должна быть сухой.
– А твоя?
– Меня беречь не надо.
Всё, что было приготовлено им для костра, капитан Глеб, когда они только вышли из воды, бросил в огонь. Пламя с шумом взметнулось в высокую темноту.
– Грейся, отважная! И одевайся, одевайся! Тоже мне, наяда нашлась, простынешь…
– А вот и не буду!
Скорчив рожицу, Марьяна показала Глебу язык.
– Останусь так и всем на свете скажу, что в этом виноват ты!
– Мне тогда будет, чем гордиться! Быстро одевайся, а то…!
Марья смешно взвизгнула, отпрыгнув на другую сторону огня.
– Слушаюсь, о повелитель!
– Вот такие рапорты о боеготовности и приносят победы великим армиям…
Глеб закатал джинсы, свою обувь они несли в руках.
Роса на холодной траве уже не казалась им чужой.
К дороге они вышли быстро, идти по асфальту шоссе было приятно – он почти полностью сохранил своё дневное тепло.
– Как здорово!
Марьяна улыбнулась, переступая босыми ногами по асфальту.
– А как мы вернёмся домой?
– Пешком. Такси не получится вызвать.
– Почему?!
– Я, кажется, оставил телефон у тебя дома.
– Тогда спорим, что ты уже проголодался?
– Жестокая…
Судьба не позволила им войти в город на рассвете.
Дребезжащий свет фар настиг их уже через пять минут после того, как они добрались до шоссе, капитан Глеб повернулся лицом к попутной машине и встал на середину дороги, сразу же показав серьёзность своих намерений.
Заскрипев тормозами, грузовик остановился в метре от него.
Щурясь из-под ладони на свет, Глеб улыбнулся.
– Приятель, срочно нужно в город! Заболела любимая бабушка! Подкинешь?
– И внучку с собой берём?
– Обязательно! Без неё меня лишат долгожданного наследства!
– Прыгайте в будку! Стучите – там откроют.
Через свет фар водителя не было видно, но Глеб крикнул в спешке, на бегу, туда, в направлении кабины:
– Пиво за мной! Много!
– Я езжу только на водке….
В одном из домов пригорода прорвало водопровод, почти после суток работы на аварийном объекте бригада сантехников возвращалась на базу.
По полу грязной будки каталась уже ненужная чугунная фасонина, дребезжала щеколда скрипучей дверцы инструментального шкафа, глухо грохотали на поворотах, сталкиваясь расцарапанными боками кислородные и ацетиленовые баллоны.
Мужики устали.
Один из них, в брезентовой куртке сварщика, протянул руку Марьяне, помогая ей подняться в будку, другой, толстый и краснолицый, сразу же начал принюхиваться к рубашке капитана Глеба.
– А чего это от вас костром-то несёт? С шашлыков, что ли, так припозднились?
Работяги понуро устроились на продавленном, чудовищно грязном диване.
Старший из них заботливо усадил Марьяну на какой-то разодранный пуфик.
Глеб присел на корточки у стенки, держась за тяжёлый сварочный аппарат.
– Где мебель-то собирали, коллеги?
– В подвалах, на чердаках…. Там много чего полезного валяется.
Внимательно рассмотрев при свете мутной потолочной лампочки неожиданных попутчиков, в первую очередь, конечно же, Марьяну, толстый недовольно проворчал, укоряя соратников.
– Просил же всех не курить…. Накурили тут – аж крыша поднимается!
В углу дивана храпел третий.
На одном серьёзном ухабе аварийку сильно тряхнуло, будка заскрипела особенно жалостливо, сонный мужик скатился со своего скорбного ложа и стукнулся лбом о незаметную до того времени кувалду на полу. Молча поднялся, сел рядом со своими.
Борода, липкие пряди волос. Шляпа задом наперед.
Не глядя ни на кого, не до конца ещё проснувшись, грассируя, сантехник начал рассказывать всем о посещении им какой-то особенной пивнушки, о неполных стаканах, о неудавшейся жизни. Наклонился, пошарил в потёмках у себя под ногами, бережно достал из рабочей сумки неуверенную бутылку с давно сорванной этикеткой, отпил из неё несколько глотков и стал читать стихи.
Ни для кого, в темноту, уставившись взглядом в толстые металлические туши кислородных баллонов.
– Таня, Танюшка, дальняя подгужка….
Потом его начало рвать.
Капитан Глеб Никитин жестом поднял Марьяну, быстро сам сел на изувеченный пуфик и посадил Марьяну себе на колени, спрятав её лицо в вороте своей рубашки.
– Доедешь? Или давай лучше выйдем?
Марьяна молча хохотала, стукая его кулачками по плечам.
– А ты, оказывается выносливая, хоть и дерзкая особа…
Поэт тяжело откашлялся, утёр рот нечистым рукавом и начал убеждать всех присутствующих, что он, вообще-то, непьющий.
– Брагу делаю дома не для себя, ни в коей мере…. Ребята хвалят качество! Я вчера опохмелил троих наших! Сам выпил кружку…
Почувствовав, что проговорился, остановиться уже не смог и продолжил признаваться по инерции.
– Це́лую.
Подумал немного, почесал грязный нос и добавил в задумчивости приятных воспоминаний:
– Два раза…
Потом мужики обсуждали какой-то сложный объект, стерву-диспетчера, делали прогнозы в отношении предстоящей спиртовой промывки шлангов. Толстый, рассказывая о жизни своих родственников в далёкой башкирской деревне, вдруг громко загоготал.
– …У них там, в посёлке, свиньи хобота́ми весь пол съели, а лошадь лицом стекло выдавила и нюхает столовую…
Потом аварийка остановилась, водитель грохнул из кабины кулаком по стенке будки и заорал через окошко:
– Эй, внучата! Приехали, город! Нам сейчас на окружную нужно будет поворачивать, а вы – выходите!
Мило попрощавшись с трудовым коллективом, Марьяна спрыгнула в объятия капитана Глеба. Он поцеловал её, запыхавшуюся, пахнущую остатками дурного курева и выпитым другими людьми самогоном.
– Извини.
– Ничего, ребята колоритные. Почти до дома нас подвезли!
– Ага. Ещё раз извини за такое возвращение.
– Да не извиняйся ты! Всё нормально!
– В каждом споре истина – всё-таки не в руках спорщиков, иначе они бы не горячились….
– Хорошо. Тогда оставлю тебя без горячего.
– Действительно, я очень хочу есть!
Тихо.
В городе было тихо.
В этот пока ещё совсем не предрассветный час солнце обозначило себя чуть розовым восточным краем горизонта, но не спешило делать даже продольные улицы светлыми.
Они так и шли, босиком.
Городской асфальт тротуаров казался сухим и тёплым, по его ровной поверхности ступать было гораздо приятнее, чем по росистой обочине шершавого приморского шоссе.
Глеб взял у Марьяны её кроссовки, и она, задумчивая и тихая, шагала, засунув кулачки в карманы куртки.
