Александр Вин - Сакура, свадьба, смерть
– Нет. Наверно, с детства я определил себе понятие «друзья» таким чётким, что сейчас мне приходится жить без них… Друг, по-моему, это так, чтобы обняться перед смертью – и в бой…. Говорить с другом можно лишь, чтобы он с полуслова…. И взгляд каждого из друзей – точный и понятный только двоим. А если по чьей-то дружеской вине случится кровь – то не больно; если же возникнет обида на друга – то до первого летнего дождя. Ну, а враги…
Глеб ласково взял лицо Марьяны в ладони, увидал её тревожно-ждущие глаза.
– Прощать врагов надо так, чтобы они плакали!
– И надолго тебя так хватит?!
– Уверен, что на всю оставшуюся мне жизнь. Половину-то её я с таким невесёлым моральным кодексом уже как-то счастливо прожил! В молодости я не обращал внимания на года – всё лучшее было впереди. Сейчас я дорожу месяцами и неделями. Скоро счет пойдет на дни…. Менять что-то и меняться – поздно. Нужно просто успевать.
– Серьёзно рассчитываешь успеть?
– Вполне. В будничной жизни я привык браться только за посильную работу. Экономлю моторесурс. А остальное…. Если есть, для кого жить….
– Мне кажется, что ты пишешь стихи. Правда?
– Ага. Два стиха написал в своей жизни.
– Прочтёшь?
– Так это ж совсем коротко!
– Всё равно, интересно…
Глеб уставился в потолок, нахмурился.
– Нет, так сразу не могу! Необходимо техническое пояснение. Смотри – по бортам всякого судна есть отличительные огни, зелёный и красный, а на верхушках мачт – белые, топовые, они необходимы для безопасности мореплавания, чтобы ночью можно было легко определить каким курсом и как относительно тебя идёт встречный корабль. Сотни часов я проторчал на мостике, по долгу службы наблюдая за этими огнями: и в дождь, и в шторм, в туман…. В тишине, в одиночестве, в океане. Как-то ночью мы лежали в дрейфе, с неводом, полным марокканской сардины, а вокруг нас в темноте, с криками, кружились сотни голодных птиц, вот именно тогда и придумалось несколько строчек…
– Ну, читай же!
– …Зелёные птицы и красные,
вдруг белые в те же мгновения,
Не редкие и не прекрасные,
без перьев чудесных и пения…
Глеб замолчал.
– И всё?!
– И всё. Зачем больше? Такими я увидал этих птиц. Мне – достаточно.
– А в каких странах ты бывал? Что запомнилось больше всего?
– Бывал – везде. А запомнилось? Пожалуй, Исландия….
– Там же холодно?!
– Не очень.
Капитан Глеб заложил под голову обе руки, мечтательно улыбнулся.
– …Однажды наша промысловая флотилия во время шторма отстаивалась около Исландии за небольшими островками, а каждый капитан, чтобы не мешать якорями соседу, выбрал себе «свой» мыс. Наш траулер оказался дальше всех. Штормило долго и нудно, закончилась вода, мы почти всей командой съехали на шлюпке на берег. После океанского рёва, грохота мутных волн и изматывающей качки перед нами внезапно открылась густо-зелёная тихая долина, послышалось мычание больших коров, поблизости виднелась чистенькая ферма с черепичной крышей, а её хозяин пригласил нас в гости. Почти неделю мы, пережидая шторм, смеялись, отдыхали, пили пиво, устраивали скачки на маленьких лохматых лошадках. Это – запомнилось лучше всего. Чёрт возьми, послушай!
– Чего?
Марьяна заблестела глазами, присев на кровати, закутанная в одеяло.
– Ты чего так кричишь-то?
– Послушай, ты же говорила, что у тебя этим летом было очень много работы?! Правильно? А на море ты хоть раз выбиралась? Просто купаться?
– Нет. Не получалось как-то…
– Вот. Об этом и речь. Где твои кроссовки?
– Зачем?!
– Я – болван! Рассказываю тут тебе сказки про различные морские прелести, а ты ещё ни разу и не купалась…. Я – точно болван. Поехали!
– Ку-уда?! Сейчас же ночь!
– Именно. Я должен посмотреть на тебя при луне. Не спорь. Море близко – успеем до рассвета. Пошли!
Ночник, жёлтый свет, тихо.
И двое – как в начале всей жизни, стоят, приникнув тесными телами.
Она – закинув голову, смотрит вверх, в его глаза; мужчина одной рукой прижимает её к себе, ладонью другой нежно трогает завитки мягких волос.
В ночном субботнем городе остановить такси – не проблема.
Капитан Глеб коротко и точно объяснил водителю, куда им нужно ехать.
В те давние времена он хорошо изучил пригородное морское побережье, отыскивая для своей прежней семьи уютные и спокойные места в дюнах.
Днём там не бывало много людей, а по вечерам – вообще никого.
Марьяна дрожала, прижавшись к Глебу, – непривычная ночная прохлада и неожиданное приключение взволновали её.
– А там сейчас не волны?
– Нет. Тебе понравится.
– Ты что, про погоду знаешь всё?
– Зачем про неё знать много? Только самое необходимое…
Капитан Глеб обнял Марьяну, подышал ей за ворот курточки, согревая.
– …Почти тысячу лет тому назад в этом городе был кинотеатр….
Сказочные интонации в его голосе прозвучали так забавно, что Марьяна не удержалась и фыркнула в своей тёплой норке, а Глеб в ответ – улыбнулся.
– …А в этом кинотеатре служила администратором одна славная и ответственная женщина. Она настолько серьёзно относилась к своей работе, что каждое утро, придя на службу, обязательно звонила знакомым военным гидрометеорологам и уточняла у них прогноз погоды. Если в этот день предстояло усиление ветра или же и вовсе планировалось штормовое предупреждение, она, эта женщина-администратор, срочно распоряжалась снимать рекламные афиши с фасада своего кинотеатра, чтобы их не сорвало порывами и не унесло. Это был живой барометр. Так жители привыкли точно и вовремя узнавать о приближении штормовой непогоды в своём городе.
– Здорово! А сейчас?
– Сейчас появились компьютеры, а женщина-барометр, узнав о них и обидевшись на такой прогресс, ушла на пенсию…
Мелькали жёлтые фонари на ночном шоссе, в машине звучала тихая музыка. Вырвавшись за город, таксист ушёл со связи, треск эфира, голос диспетчера и множество ненужных в эти минуты слов исчезли.
– Вот здесь, у поворота. Нет, ждать нас не нужно….
Глеб шёл по песчаной тропинке между дюн, легко вспоминая свои прежние шаги.
Ничего не изменилось – такая же роса на низкой, жёсткой траве, огромная луна, тихий и ровный шум мелких морских волн.
– Не холодно?
– Ноги уже промокли…
– Потерпи немного, сейчас согреемся. Встань вот здесь, посмотри пока на море, я быстро…
С вершины плоской прибрежной дюны ночное пространство перед ней казалось бесконечным.
Марьяна зябко охватила плечи ладонями.
Привычные звуки остались за спиной, впереди расстилалось серебряное море и пронзительно-чёрное небо над ним. И луна… Тяжёлая, литая, с мягкими изъянами серых узоров.
Справа, в невидимом соединении моря и берега, изредка вспыхивал тонкий огонь маяка, а дальше, на еле различимой высоте над горизонтом виднелись точки ночующих на рейде кораблей.
Тишина.
– Ну, ты как?
Капитан Глеб возник из темноты бесшумно, с охапкой сухих сосновых веток в руках.
– Сейчас мы сделаем костёр, и тебе сразу же станет тепло.
– А спички?
– А вот они.
Жестом фокусника Глеб достал из кармана коробок.
– А откуда они у тебя?! Ты же ведь вроде не куришь?
– А из твоей кухни, я же предусмотрительный.
– А тогда почему ты не куришь? Здоровье бережёшь?
Глеб опустился на колени, несколькими одинаково ловкими движениями наломал мелких веточек, чиркнул сразу же тремя спичками и поднёс шипящий огонёк к дровам, прикрыв его с боков ладонями. Из-под нижних веток тонко высунулись вверх, немного помедлив, острые языки уже почти серьёзного пламени.
– Ну, не волшебник ли я?!
Марьяна ласково погладила Глеба по затылку.
– Погоди, сейчас ещё не то сделаю…
То через колено, то наступая ногой на кривые сучья, Глеб принялся с азартом ломать принесённые из темноты толстые ветки и складывать их около костра.
– Бросай туда, где огонь посильнее…
И снова исчез за пределами чуть светлого круга.
Марьяна присела, отворачиваясь от первых суматошных искр, с треском летящих по сторонам от сгорающей сухой хвои. Лицу уже становилось жарко. За спиной опять зашуршали сосновые ветки.
– Ну вот, на первое время нам должно хватить.
Невидимый в полусвете, капитан Глеб опустил на землю несколько длинных сосновых веток, которые подтащил к костру волоком.
– Горные сосны здесь прочно в песке держатся, упрямо стоят, а эти, которые повыше, часто в шторма падают…. Ну что, милый мой фотограф, согрелась?
– Почти. Давай, сделаем костёр побольше, поволшебней, ладно?
– Запросто.
Толстые сухие сучья ломались под ногой с одинаковым хрустом, пучки красной хвои шелестели, мелкие прутья, чуть отсыревшие в вечерней росе, сначала упрямо напрягались, а потом всё равно послушно трещали в руках Глеба.
