Виктор Мануйлов - Черное перо серой вороны
Через полчаса Пашка вышел к ручью, но не возле плотины, где всегда толчется всякий народ, а значительно выше по течению, где полно ям с глубокой водой. И он нашел такую яму, а рядом с ней песчаную косу, и долго стоял и прислушивался к знакомому шуму леса, к далекому гулу машин, поднимающихся на взгорок, но звуки, его окружающие, были вполне обычными звуками, в них не звучало никакой опасности. Быстро раздевшись до гола, Пашка вошел по пояс в воду и сперва пожмыхал в ней свои джинсовые шорты, потом трусы и футболку, развесил все это на солнце и принялся оттирать песком въевшуюся в кожу краску, оттирать чуть ли ни до крови, время от времени поглядывая в стоячую воду как в зеркало, но в воде сам себе он казался каким-то не таким: то ли все еще покрашенным, то ли совсем изменившимся. Да и тетя Оксана говорила, что краска еще долго будет держаться на нем, так что ему, Пашке, лучше посидеть дома и не высовываться на улицу. Так он и сам знал, какая въедливая эта краска. Он вспомнил охвативший его ужас, когда тетка, похихикивая и ругаясь матерными словами, пшикала на него из баллончика. Она бы и всего его разукрасила, стерва недорезанная, если бы в баллончике не кончилась краска. Ведь надо же какие бывают ужасные тетки, что никогда бы не поверил, если бы сам не испытал на себе.
Напялив на себя еще не просохшую одежду, Пашка двинулся дальше вдоль дороги, прозванной дачной, ведущей к озеру, чтобы затем пересечь ее и свернуть к старым военным казармам, где дядя Филипп еще два года назад вместе с другими отцами и матерями учеников своей школы устроил лагерь поискового отряда, так и названного «Поиск», подремонтировав одно из зданий бывших казарм. Но в отряд он не пойдет. И потому что стыдно в таком виде, и потому что Осевкин быстро прознает, где находится Пашка. Он обойдет казармы стороной, а там недалеко и до лесничества.
Пашка уже не думал о том, что его могут поймать. Ему казалось, что все это осталось позади и никогда не повторится. Мысли его опять вернулись к Светке. Он стал вспоминать, когда она понравилась ему, да так, что ни на одну другую девчонку даже смотреть не хотелось, и все это заметили, хотя Пашка старался скрыть свои чувства, а через какое-то время их стали дразнить женихом и невестой. И получалось, что Светка нравилась ему всегда – с первого же класса. Тогда в городе существовала всего одна школа, ее отец не был мэром, а его отец… его отец еще не сидел в тюрьме. Да-да, все началось именно тогда. Он дергал ее за косички, но не очень сильно, а она била его по голове букварем, и тоже не очень сильно, потому что букварь был тоненьким, и руки у Светки тоже тоненькие. Как давно все это было… А сейчас Светка загарает где-нибудь на Черном или каком-нибудь другом море. Потому что у ее отца есть для этого деньги. И есть власть посылать по путевкам районо свою дочь, а не, скажем, того же Пашку, в Артек или еще куда-нибудь. Да он, Пашка, и не поехал бы. Чего он там не видел? Купаться можно и здесь. Даже в яме, вырытой половодьем. Правда, в озере Долгом купаться лучше, и раньше все угорцы купались в нем, но теперь к нему не подойдешь: оно со всех сторон окружено дачами всяких шишек, поэтому те, у кого нет машины, купаются в пруду возле плотины. Но места там не так много, да и то загажено и замусорено до такой степени, что некуда ступить. Осталось лишь озеро Круглое, но оно далеко, окружено торфяными болотами, и вода в нем коричневая, а по берегам и по лесу вокруг бывших казарм и полигона тоже замусорено и завалено всякой дрянью – вплоть до ржавых пушек и не разорвавшихся снарядов. Все это с некоторых пор потихоньку убирается силами того же отряда «Поиск», но более всего куда-то уходит само по себе: то ли затягивается мхами и погружается в болото, как было затянуто все, что осталось в этих лесах со времен войны, то ли собирается в качестве металлома и сдается в приемные пункты. Разумеется, за деньги. Когда-то и сам Пашка, когда отец сидел в тюрьме и они очень бедствовали, тоже собирал металлолом. Не один, конечно, а с ребятами. И случалось собрать довольно много и заработать на этом приличные деньги. Особенно, если попадался аллюминий или медь. Они даже с электрических столбов сдирали провода, хотя за это можно было попасть в милицию и получить там хорошую трепку. И ведь недавно все это было, совсем недавно. А потом вернулся отец, и жить стало полегче.
Пашка приблизился к шоссе, ведущему к озеру, огляделся, прислушался: нигде и никого. Он спокойно перешел шоссе и остановился под огромной елью, опустившей свои лапы до самой земли: снова лезть в дебри, где полно комаров и мошки, Пашке не хотелось, и он решил, что часть пути можно пройти по дороге. А как только услышит машину, так тут же и спрячется в лесу. Сказано – сделано. Он даже разулся – так приятно было идти босиком по теплому и чистому асфальту.
Пашка прошел, наверное, с километр или чуть больше, когда, сразу же за поворотом, увидел стоящий на обочине джип. И сразу же кинулся в чащу. Оттуда, сквозь листву, он некоторое время наблюдал за машиной, но из нее никто не вышел, ее будто забыли на этом месте, или, того хуже, всех поубивали, так что если к ней подобраться со стороны леса, то наверняка можно увидеть внутри окровавленные трупы. Может быть, и самого Осевкина среди них. Вот было бы здорово!
И Пашка, решив проверить свою догадку, несколько углубился в лес, чтобы приблизиться к машине, не выходя на открытое место. Он хотел уж повернуть к шоссе, но ему вдруг показалось, что в лесу кто-то есть: то ли ветка хрустнула под чьими-то ногами, то ли кто-то что-то сказал. Пашка замер, присел среди елок-подростков, стал прислушиваться, но не уловил ни одного подозрительного звука. Решив, что ему показалось, он поднялся и прошел всего шагов десять, как вдруг сбоку кто-то испуганно ойкнул. Пашка вздрогнул от неожиданности и собрался было пуститься наутек, но, оглянувшись, так и замер на месте с открытым ртом: шагах в десяти от него стояла Светка, прижимая к груди пакет и перочинный ножик, загорелая до черноты, стояла и улыбалась во весь свой рот.
– Па-ашка! – произнесла она удивленно. – Откуда ты? Боже! Какой ты чудной! – и расхохоталась во все горло.
И тут же над кустами можжевельника показалась знакомая мужская голова и спросила:
– Ты чего это там хохочешь?
– Пашку встретила! – обрадованно ответила Светка, подходя к Пашке, глядя на него своими изумленными серо-голубыми глазами. Она провела пальцами по его руке, спросила: – Ты откуда? Кто тебя так?
– От верблюда, – ответил растерявшийся от неожиданности Пашка не слишком вежливо. – А ты откуда?
– Из Крыма. Я там в Артеке отдыхала. Дядя Владя меня встретил во Внуково, мы ехали на дачу, а тут грибы. Глянь – белые! И совсем не червивые! – воскликнула Светка, раскрывая полиэтиленовый пакет: в нем, действительно, покоилось несколько белых.
Пашка не знал, что делать: надо ли уходить, потому что дядя Владя – он шофер мэра, и, следовательно, может схватить Пашку и сдать в милицию. Или самому Осевкину. Или остаться пока, потому что Светка… а он о ней столько раз думал. Но, с другой стороны, и что, что Светка? Она так изменилась за эти два с лишком месяца, что они не виделись, так повзрослела и наверняка успела позабыть все, что между ними произошло. Может даже нашла себе какого-нибудь пацана, который ее… который с ней… Дальше Пашка решил не углубляться.
Подошел дядя Владя, критически оглядел Пашку, покачал головой:
– Кто это, парень, так тебя разукрасил?
– Никто, – набычился Пашка. – Сам.
– И глаз себе тоже сам подбил? – не отставал дядя Владя.
– Тоже, – буркнул Пашка.
– Ну чего вы к нему пристали, дядя Владя? – вступилась за Пашку Светка с повелительно-капризной нотой в голосе. И тут же предложила: – А давай, Паш, поедем к нам! А? Нет, правда! Пое-едем! – воскликнула она с уверенностью, что Пашка не откажется. – Побудешь у нас, а потом пойдешь. Или дядя Владя тебя отвезет. – И смотрела на Пашку с восторгом от собственной придумки, ожидая ответа.
– Мне… мне к отцу надо, – ответил Пашка. – Ждет он меня. Еще искать кинется…
– Ну, Па-ашенька, – капризно надула губы Светка. – Я так давно тебя не ви-идела. И никого из наших. Ну хотя бы на ча-асик.
– Света, – строго произнес дядя Владя. – Нас с тобой ждут. Папа с мамой соскучились. Дедушка – он все время спрашивал, когда ты вернешься… А потом и Пашу можно будет пригласить. Кто ж против?
Светка вздохнула, робко взяла Пашку за руку, будто боялась испачкаться.
– Приходи завтра. Ладно? – произнесла она просительно почти шепотом, хотя дядя Владя уже отошел от них в сторону дороги шагов на двадцать.
– Не знаю, – ответил Пашка, чувствуя, как что-то удушливое заволакивает ему грудь. И пояснил: – Огород там у отца…
– Тебе больно? – спросила Светка, дотронувшись до его опухшего лица кончиками пальцев.
Пашка глянул в Светкины глаза и неожиданно увидел, как они затягиваются дрожащей прозрачной пленкой, задохнулся и кинулся в лес, понимая, что и сам вот-вот расплачется, потому что… потому что получается, что она ничего не забыла, все помнит, а он… а ему…
