Дмитрий Раскин - Хроника Рая

Я потрясен сознанием (во всяком случае, сейчас мне кажется так), что жизнь, мир – мир прекрасный, уютный, привычный, обжитый, какой угодно – на самом деле ширма, закрывающая постыдные и неудобные тайны мира от самого мира…

У Лехтмана был какой-то дар слушателя. Можно было сказать ему все и никогда не возникало ни неловкости, ни напряжения, ни тем более, зависимости… Он никогда не поддакивал «из такта», выговариваться перед ним для подтверждения собственной правоты было бы бесполезно. Он именно слушал. Это в самом деле дар, а не одно понимание только.

– Знаешь, Макс, – жизнь, реальность, как назвать еще? Мне представляется вроде женщины, такие бывают, знаешь ли, – рост, монументальность бедер.

– Груди и зада.

– И где-то сверху головка (кажется). Шумная, заполняет собою пространство, в общем-то, все заполняет Занудна. Всегда права. Непроходимо самодовольна. Знает все абсолютно, из того, что достойно быть знаемым. Целеустремленная, как правило. Раздражена. И еще вот подмышки, тут уже зависит от стадии твоего невроза… Нет, ничего такого уж страшного, получаешь с нее свое, что тебе причитается. Но дело-то в том, что это «твое», вообще все твое, что в тебе, и твое, включая попытки всё изменить – твои, конечно же, не частые, попытки света и воздуха вообще не имеют смысла. А все живое, искреннее, доподлинное – лишь измышлено, ты выдумал это, выдумал самого себя, а жизнь вот берёт и, время от времени, так вот, с женской издевкой, с жёниной, разоблачает тебя.

– То есть каждый из нас боится жизни по-своему. – Заключил Лоттер. Они посмеялись.

– Ладно, Макс, в прошлый раз мы с тобой договаривались поговорить об истине. Правда, в этом моем всегдашнем «об истине» есть один момент, Макс. Я страдаю метеоризмом. Оно бы и ладно, но бывает, вдруг во время близости с женщиной как начнет подпирать. Это я к тому, пристало ли страдающему метеоризмом вопрошать об истине? Лоттер оценил, конечно, такое начало.

– Если об истине Бытия, то в последнее время мне кажется – само преодоление им собственного мышления…

– Бытие и мышление есть одно? – ухватился Лехтман.

– Да. Но Бытие потому и Бытие, что не сводимо к этому своему тождеству, к этой согласованности – прорывается сквозь, дозволяя себя себе как «Бытие и мышление есть одно» из несводимости (в этом смысле Бытие «глубже» себя самого на это свое усилие). Из несводимости задает предел. Истина самой этой согласованности тоже в этом пределе. Без лишней надежды… хотелось бы верить, что за-ради подлинности.

– То есть у тебя получается, Макс, что Бытие, преодолевая мышление, себя самого как мышление, эту свою «согласованность», определяет истину как несовпадение мышления и «предмета».

– В общем, да. Но само это несовпадение преображает и мышление (бытийное мышление) и «предмет» (Бытие). Здесь не просто предел согласованности, но и истина над согласованностью.

– Ты хочешь сказать, что такая истина раскрывает в них нераскрываемое в согласованности, в истине как согласованности?

– Во всяком случае, это попытка преодолеть ограниченность истины как «достоверности», «правильности», претензия на умножение, углубление свободы Бытия в истинности его прорыва сквозь самого себя, в истинности его бытия-в-несводимости-к-самому-себе.

– Но ты же сказал, что сам этот прорыв Бытия и есть источник такой истины?

– Я пытался о безосновности. Все, что преодолено Бытием в Бытии обретает бытие-в-преодоленности, это, видимо, дар, пусть даже если и непосильный.

– Значит, эту истину не открывают, Макс. Напротив, нужна драма предела, преодоления предела, самой неудачи преодоления, чтобы открыть себя истине, предоставить себя ей? Но не получится ли так, что истина эта как производная от усилия Бытия будет затмеваться самим Бытием, искажаться в самом совпадении Бытия и истины?

– Но истина может быть и недоступной бытийному мышлению.

– А не отождествляешь ли ты случайно истинность самой этой бытийной трансценденции с истиной?

– Я пытался увидеть все это как возможность Истины.

– Хорошо, скажи, Макс, к чему трансцендирует Бытие, к истине?

– К Ничто.

– Вот! Причем даже если самому Бытию видится, что к Истине. Такая твоя истина есть «побочный продукт» прорыва Бытия к Ничто. И искаженность истины неизбежна здесь. (Пусть даже если искаженность эта будет даже поглубже самой «неискаженной истины».) К тому же у тебя, как мне кажется, Макс, прорыв Бытия к Ничто именно для Ничто. И это твое Бытие есть Бытие-для-Ничто. Вот как у тебя раскрывается «Бытие и Ничто есть одно», в этой твоей попытке подняться над согласованностью Бытия, Ничто, Истины. Но это лишь новая ипостась самой согласованности. Ты «жертвуешь» Бытием за-ради «глубины». А дальше можно сколько угодно говорить о бытии-в-преодоленности. Все это недоступно истине, которую ты искал, и превосходит ее. Зачем такая над нею победа? Макс, зачем это все?

– Бытие из самого этого «опрокидывания» собственной согласованности с Истиной и Ничто выхватывает безосновность – возможность безосновности (?) свободы, возможность любого «есть». Я понимаю, конечно, что все это есть и в самой согласованности, но степень и мера… а Бытие умножает свою Вину (в том числе перед истиной). Да и перед самим Ничто. Ничто теряет вне согласованности, потому уже, что в ней гарантия все-таки для самого Ничто. Для этого его «есть».

– Бытие раскрывает, обретает себя как средство бытия Ничто (ты, кажется, говорил, помнишь, Макс?) Ты и пытаешься это преодолеть через «опрокидывание согласованности», так? Эта вывихнутость в свободу (ты это тоже, кажется, говорил), но цена-то какая?!

– В смысле, что мир «не тот»} Реальность «не та»? Но они есть. А метафизика здесь лишь предел метафизики.

– Ты считаешь, что в этом и есть примирение?

– Нет, конечно же. Бытие перерастает эту цель, не достигнув ее, открыв ее недостижимость… Бытие выхватывает Ничто в этом его есть из ничто, прочерка, пустоты… и потому все есть как «Бытие и Ничто есть одно» – в нем, из него. И Бытие здесь – средство.

– Это и есть то искомое преодоление Бытием (которое есть Ничто) себя самого «на пути» к Ничто? Из самого себя свобода?

– Из ничего свобода. Бытие в этом своем усилии, искажающем может, не проходящем даром для самого Бытия, обращает последнюю согласованность в «предпоследнюю», в «частность», пусть и непостижимую. Бытие «заставляет» Ничто быть своим «условием», своей «возможностью», может быть, своей сущностью, но здесь, применительно к этому, все это частность, не более.

– Теперь «Бытие есть Ничто» для Бытия? Кстати, это опять же их согласованность. Или здесь дело в том, что она «теперь» из этой преодоленности?

– Здесь свобода, Меер. И истина из свободы и сама согласованность. Чувствуешь, разница какая: согласованность, наделяющая свободой, и согласованность из свободы. Бытие «дозволяет» здесь согласованность, которая «больше» Бытия и, в общем-то, неподвластна ему.

– Но почему же свобода от немыслимо превосходит свободу для}

– Для меня это тоже «не то» и «не так». Но метафизика все же не для того, чтобы нас успокоить.

– Ничто ничтожит Бытие, Истину, да и себя в своем «есть». Я понимаю, ничтожение – это способ бытия Бытия, но в согласованности – это, в общем-то, и есть согласованность. А ты (прости мое занудство) хотел «поверх» нее.

– Сущнейшее Бытия, которое не есть сущность сущности, ядро ядра, соль соли (это не «цель» конечно же, тоже «побочный продукт»). Здесь претензия на независимость от того, с чем согласуется Бытие, момент «торжества» Бытия над собственной сущностью, но не в себе самом, не через собственное бытие и не через «осуществление» собственной сущности. Сущнейшее – оно в прорыве Бытия сквозь свою согласованность с Ничто и Истиной, сквозь «Бытие и сущность Бытия». Если хочешь, и в неудаче такого прорыва.

– Ах, вот ты о чем! Предлагаешь греку вариант преодоления того, что он обозначил, как: «затмение Бытия входит в саму сущность Бытия, им скрываемую»?

– Вряд ли, но это шанс все-таки. Шанс Бытию быть «глубже» себя самого в своих сущности и бытии, пусть это «в пользу» Ничто. Но прорыв, он не только к Ничто, он посредством Ничто. Ничто «перестает» здесь быть целью. Бытие «перерастает» его (как цель, хотя бы). В пользу не-воз-мож-но-сти.

– Подпорка сущнейшего? Я понимаю, Макс, ты попытался ответить, почему вообще возможно Бытие, а не наоборот. Но это твое Бытие возможно только потому, что не ищет абсолюта. И потому преодоление, трансцендирование Бытием самого себя можно посчитать за тот искомый, конечный пункт. У тебя же как, превыше абсолюта Отсутствие абсолюта. И милый фокус по обращению Отсутствия в искомый, вожделенный…