Николай Удальцов - Бешеный волк (сборник)
– А откуда у тебя «Макаров»?
– Откуда теперь все «Макаровы», – вздохнул Юрий, – С овощного рынка…Уже сидя в вездеходе, Юрий Михайлович сказал Вакуле:
– Он в тундре давно торчит, и много не знает. Про инфляцию, между прочим, тоже.
– Ага, – ответил Вакула.
– Ты у него шкуры почем взял?
– Как всегда, по сто.
– Давай заплатим по двести пятьдесят.
– Вот это умно, – Вакула потянулся за мешком с деньгами.
– А ты, Вакула, вообще умный человек, – проговорил Ананьев, не глядя на сотоварища, – Только не всегда догадываешься об этом.
– Умный, – пробурчал Вакула, расшнуровывая мешок, – Умный тот, кому объяснять легко…18
Всеобщее и несколько умопротиворечащее предположение о том, что мы, якобы, любим и умеем работать, реализуется в самой очаровательной, бессмысленной и даже мерзковатой форме на государственной службе.
Возможно, потому, что именно там мы можем продемонстрировать то, что работать, мы не только не любим – в этом нет ничего удивительного, работать не любит никто в мире – но еще и не умеем этого делать. Умение работать в конце двадцатого века, это умение пользоваться современными технологиями, а не энтузиазмом.
Энтузиазм – технология эпохи крестовых походов…
При этом, государственная служба отличается от всех остальных видов деятельности тем, что только на ней, лень и неумение работать не приносит вреда самим работникам.
Хотя, объективности ради, нельзя не признать, что качественный труд на государственной должности не приносит работнику никакой материальной выгоды. Выгоду приносит несоздание проблем начальству.
Как в прошлом, так и в настоящем.
Настоящем.
Между реальным прошлым и виртуальным будущим существует едва уловимая грань – настоящее. Это постоянно утекающее в прошлое и никогда не догоняющее будущее настоящее – только оно и есть настоящее.
Настоящее, это и есть жизнь…Необременный государственной службой Эдуард Михайлович Плавский позвонил не обременявшему себя этой службой Андрею Каверину в семь часов утра:
– Вы спите, Андрей. Простите, сейчас семь часов утра.
– Не сплю, Эдуард Михайлович. Тем более, что это не имеет значения.
– В семь часов утра, Андрей, только это имеет значение…– Чем вы занимаетесь последнее время?
Все последнее время Каверин думал о жене генерала Фронтова. Но рассказывать Эдуарду Михайловичу Андрею не хотелось, поэтому, он выбрал самую мягкую форму лицемерия:
– Лежу и обижаюсь на судьбу.
Я ведь если обижусь на судьбу, то могу целый день проваляться на диване.
– И когда вы делали это в последний раз?
– Лет шесть назад.
– Что же так давно?
– Да все времени нет, на судьбу обижаться…– Андрей, а вы случайно не лентяй?
– Я такой лентяй, что даже лениться ленюсь – вот и работаю все время.
– А у меня бессонница. Вот я сижу и думаю о вас. И вот, что мне пришло в голову.
– Я вас очень внимательно слушаю, Эдуард Михайлович, – Андрей доверял Плавскому потому, что тот никогда не убеждал Каверина в том, что ему нужно доверять. Плавский как будто просто советовался с Кавериным, предлагая тому самому продолжить мысль и сделать выводы.
То есть – сделать выбор.– Андрей, вы знаете, что является главной бедой любой зачинающейся творческой системы?
– Что?
– Самоуверенность. Нет, не в навыках, здесь вы достаточно самокритичны.
А в потенциале идей.
Любая новая система уверена в своей самообразующей сложности. То есть, в том, что ее структура достаточно сложна, чтобы быть адекватной миру.
И, следовательно, в своей способности поставлять в этот мир идеи из самой себя.
И здесь система подменяет генерацию трансформаций самогенерацией.
А это приводит к вырождению творчества. Это превращает творчество в творчествование.
– Но ведь с этим можно как-то бороться? Вернее, что-то этому противопоставить?
– Да. И самый простой способ – перемена обстановки.
Съездите куда-нибудь на пару месяцев. Например, на Полярный Урал. Сейчас это возможно и не очень дорого.
И дело не в том, что бы вы написали несколько картин об Уральских горах, хотя и это может быть интересно.
Главное в том, что бы вы смогли написать картины о том, что вы там поняли.
– В этом что-то есть, Я подумаю об этом, Эдуард Михайлович.
– В крайнем случае, я могу одолжить вам денег.В этот момент Андрей Каверин еще не знал, что пройдет совсем не много времени, и он поедет на Полярный Урал. Но его поездка будет связана не с творчеством, а с трагедией. И на эту поездку ему предложит деньги не только художник Плавский, но и генерал Фронтов.
И эта поездка будет иметь прямое отношение к истории о бешеном волке.
Истории, в которой Каверину придется поставить последнюю точку…– Кстати, Андрей, зайдите в салон на Киевской. Там вам какой-то гонорар причитается. И еще, зайдите на работу в отдел культуры. О том, что он является инструктором отдела культуры, Каверин вспоминал довольно редко. Почти так же редко, как о своем инструкторе вспоминали остальные сотрудники этого отдела.
В отделе культуры Киевского района Москвы для инструкторов было выделено две комнаты.
Первую, с тремя столами вдоль стены, занимали Аркадий Аркадьевич Будников, бывший подполковник-танкист, Степан Петрович Кружков, пехотный полковник в отставке, и сам Андрей.
Вторую комнату не занимали, оккупировали, Мила и Эльвира. Первая окончила кооперативный техникум, вторая – институт культуры. Обе были замужем и имели такое изобилие домашних дел, что оно вполне могло тянуть на качественную характеристику «куча».
Чем занимались все пятеро никто, включая их самих, не знал. Но так, как круг обязанностей инструкторов отдела культуры был очерчен не четко, вернее, был столь размыт, что мог представлять из себя не только круг, но и любую другую, самую замысловатую, фигуру, то это никого и не интересовало.
Притом происходила удивительная вещь – ничего не делая, все кроме Андрея, постоянно находились на рабочем месте, то есть создавали проблемы каждому посетителю.
К тому же, мужчины, проявив солидарность и здравомыслие, спихнули оба городских телефона в комнату девиц, а местные телефоны не работали со времен начала застоя, когда все как-то постепенно переставало работать, при этом, не усложняя жизни ни работавшим, ни руководившим работой.
Так, что кому-нибудь что-нибудь поручить было не то, чтобы не возможно, но просто как-то нельзя и все.
И все…Для того, что бы понять, что к чему, Андрею хватило нескольких секунд.
Будников доказывал Кружкову:
Да кому этот Высоцкий нужен. С Окуджавами остальными.
Да кто его вспомнит, Высоцкого этого, – разъяснял Кружков Будникову.
Как и всякие малочтопонимающие люди, они брались судить обо всем. Причем не рассуждать, а именно судить, а, значит апеллировать к истине.
Доступной их пониманию.
Легче всего понять, что человек из себя представляет, когда он рассуждает на темы, кажущиеся ему очевидными.
Вообще, очевидность, это мера безграмотности…– Господа офицеры, – поприветствовал обоих Андрей, потом щелкнул каблуками и повернулся через левое плечо. За спиной он услышал:
– Вам бы, Андрей, не стоило ехидничать, когда разговаривают опытные люди. И вообще, не мешало бы вам обзавестись некоторыми принципами.
– Принципы, это те взгляды, которые просто не успели стать иллюзиями, – Андрей отправился в комнату к девицам.Оба телефона были заняты.
– В «Молодежном» была?.. Было что путнее?.. Народ брал, да?.. – говорила Эльвира.
– Ты представляешь, ей уже двадцать девять, а он армянин… – говорила Мила.
– Я кому-нибудь нужен? – громко спросил Андрей. Обе девицы уставились на него, не пытаясь скрыть возмущение:
– Не мешай работать!
– Простите великодушно, – проговорил Каверин, и уже закрывая дверь, услышал:
– В бухгалтерию зайди. Тебе премия… Везет же…
Насчет «везет», это не ерунда. Чудеса трудового героизма в финансовый отчет не принимаются, и премия, в конце концов, начисляется не за работу, а за удачу.
И все-таки удержаться от оценки трудно.
Слаб человек.
Если слаб.
Поэтому в комнате инструкторш еще несколько минут не громко и безинициативно раздавались слова, среди которых: «Лентяй», – было ласкательным словом.Но Андрей этого уже не слышал. Хорошо, что люди слышат совсем не все, что о них говорят.
Это несколько улучшает отношение человека к человечеству…
На дворе Андрей Каверин встретил начальника отдела культуры Короткова, который стоял перед открытым капотом своего «Москвича»:
– Нет, ты представь, только купил новые тяги к рулевому, и уже резьба полетела. А это ведь в управлении самый главный элемент.
Мало того, что движок не тянет, так еще и управление ни к черту.
А ты, наверное, удивляешься тому, что я руками размахиваю.
– Не удивляюсь. Не ногами же вам размахивать.
Коротков не обратил внимания на иронию:
