Константин Кропоткин - Сожители. Опыт кокетливого детектива
– Кавалер! – завопила Манечка, – Бухла ледям купишь?
Пора было выбираться. Спустив для вида воду, я вышел из туалета, а минут через пять-семь стоял в магазинчике на первом этаже Лизиного дома и покупал неведомое мне «шато», надеясь, что оно будет по-девичьи сладким.
Сухое. Вино оказалось сухое, но Манечка не особенно злилась – за время моего отсутствия он узнала о Лизе нечто такое, что ее окончательно покорило.
В биографии Лизы по моим прикидкам было много покоряющих моментов: и в Чечне служила, и в дурдоме наблюдалась, и работала охранницей в парке культуры, и дралась с хулиганами, а в одного из них влюбилась…. Я знаю ее историю – я видел ее в форме десантника на встрече десантников, а вскоре в наряде сумасшедшей феи в гейском клубе, а память на лица у меня хорошая, а еще у нас нашлись общие знакомые, а еще в моем распоряжении была неплохая редакционная база данных, а еще у меня был веселый шеф, которому втемяшилось найти чеченскую трансуху и поведать о ней миру, а мне хватило глупости сказать, что я ее знаю, а затем достало ума, чтобы заявить, что уплыла сенсационная рыбка в неведомом направлении – не мое это дело превращать адскую жизнь в ад еще больший, а что такое, как не ад на земле, жизнь нелепой Лизы Бедной в этом злом огромном городе? И пусть хоть что там рассказывает трансвеститка о блаженстве библиотечной тиши, где прячется она и восполняет пробелы образования.
Лиза выставила два бокала (плохо помытых, но я постарался не приглядываться). Сама от вина отказалась.
– Мне нельзя, могу соскочить, – пояснила она без лишних подробностей.
– Отлично. Мне больше достанется, – сказала Манечка, – не страшно будет по подворотням одной ходить.
– Боитесь?
– Ага.
– Это ты-то? – сказал я, – Да, ты как заорешь, от тебя любой хулиган сломя голову побежит.
– Так то хулиган, – возразила Манечка.
– Слышали про убийство в клубе? – неожиданно спросила Лиза.
– Еще бы, – сказала Манечка, – Я там даже была. Вот же ужас.
– Да, я видела…, – сказала Лиза и добавила, – по телевизору.
– Тебя и по телевизору показывали? – спросил я толстуху, – В криминальной хронике?
– Если хотите, – перебила меня Лиза, – я могу показать пару приемов самообороны. Это очень просто.
– Хочу! – сказала Манечка и решительно опустошила бокал.
Я тоже выпил, а затем Лиза пару раз пошвыряла меня на цветастые циновки, вынуждая укоризненно покачиваться на стенах кукол-марионеток, пыльных и грустных.
Манечка пила, хлопала в ладоши, ахала, а затем, внимая советам, норовила ткнуть мне растопыренными пальцами то в глаз, то в ноздри, а то и заехать пяткой в пах. Я планировал себе роль гарнира в этой девичьей трапезе, а превратился в мальчика для битья.
Вот и устраивай после этого толстухам сексуальную жизнь, пыхтя, с тоской думал я.
Через невыносимое множество минут барышни устали, а бутылка опустела – и мы распрощались (Манечка сердечно, а я, скорее, сдержанно).
– Приходите, – сказала бедная Лиза. Грим ее слегка подтек. Как ни просты были приемы по выколачиванию из меня пыли, кое-какие усилия потребовались и бывшей десантнице.
– Всенепременно, – сказал я, мысленно вздохнув: господи, как же тяжело быть терпимым и всепонимающим, когда тебя по полу валяют. Как же!….
– Классная баба, – сказала Манечка, бодро зашагав к проезжей части, где мы планировали поймать такси.
– «Баба», – иронически подхватил я.
– Корчит из себя такую леди, но видно, что наш человек. Я про ее мужика не очень поверила, думаю, она лесбиянка.
Я усмехнулся.
– Но если ко мне не пристает, то все в порядке, – добавила Манечка, – Как она почтальона-то? Эх!
– Нет, – сказал я, – С такой особой – как на пороховой бочке. Если человек однажды перешел границу, дорожка-то ему известна.
– Ты о чем?
– Ни о чем.
– Выкладывай, не то знаешь…, – она остановилась и приняла стойку, которой ее только что научила Лиза.
Подумав недолго, я выложил. Но не потому что побоялся получить пальцами в ноздри.
И потому, что не хочу выдавать историю Лизы всем подряд, повторять свой рассказ я сейчас не стану, обойдусь ключевыми словами: армия, Чечня, дурка, библиотека….
– Жалко мне ее, – дослушав, сказала Манечка.
– А мне нет, – сказал я.
– Почему?
– Лиза заслуживает не жалости, а уважения. Она – хозяйка своей судьбы.
– И что?
– А то. Люди живут, как попало, как-то учатся, как-то женятся-выходят замуж, поступают работать туда, где ближе и удобней, стареют, помирают, едва ли соображая, что просрали единственное, что им дано.
– Что им дано?
– Жизнь.
– А ты не просрал?
– Еще нет. Но уже на полпути.
Манечка посмотрела на меня – свет от уличного фонаря падал ей на лицо, обрамленное темными завитками волос, он открывал ее лицо на странный призрачный манер. На привидение была похожа сейчас толстуха.
– Ты хочешь отрезать свою пыпырку? – сказала она. У нее получилось грустно.
– Ага, и тебе пришить, – сказал я.
Она выдохнула.
– Только предупреждаю – титьки я тебе не отдам. Я на них красавчиков ловлю. Возьми лучше жопу – она мне надоела.
Мы опять грохнули. На всю улицу. Когда ситуация странная, то самое лучшее – это над ней посмеяться.
– Не люблю чужих тайн, – сказал я затем. Мне было неловко, что я выложил Манечке сведения, которые, наверное, для нее не предназначены.
– А я и своих не люблю, – Манечка выпростала из своей сумки коробку, – На! Забирай. Хотела анонимно послать, да теперь передумала.
– Это что?
– Тебе.
Внутри оказался заяц из светло-коричневого плюша.
– На память, – сказала Манечка, – Как «спасибо».
– За что?
– Я, конечно, дура, но не до такой же степени, чтобы поверить, что Ашотик вот прямо сам собой взял и передо мной появился. Чудес не бывает. На! – она ткнула пальцем в зайца, – Бери и подавись.
– Нет, я ничего не понимаю! – но зайца взял. Вон, валяется теперь меж диванных подушек.
Назвали «Казимиром». Для «Бедной Лизы» у него слишком мужественный вид. Хотя… если ему платьице надеть, да приклеить ресницы….
Часть вторая.
На букву «М»
Суржик сказал Масе, Мася позвала Марка, Марк пригласил меня, я вспомнил про Манечку, Манечка не могла обойтись без Ашота, а еще и Николаша с Андрюшей прибились – так и образовалась компания.
Собрались не сразу. Когда появились мы с Марком, народу было немного, а из знакомых – только белая Мася в сиреневом платье с ромбами и муж ее, Суржик, похожий на волка даже в костюме с искрой.
– Масенька! – смачно облобызал Марк красотку-снегурочку.
Суржик коротко нам кивнул. Даже руки не подал, отметил я.
Давали модный показ. Помещение было бетонным и большим. Никаких подиумов – только два больших экрана – там девушки и ходили.
– А где, простите, мода? – спросил я.
– Все в Милане происходит, на секретной квартире, а мы свидетели, – озорно прищурившись, сообщила Мася.
– Можно было б и дома посмотреть, – сказал я, – По каналу «Фэшн-Ти-Ви».
– А платьица тоже дома выгуливать? – Мася покачала своими длинными белыми волосами.
– А брючки? – поддержал ее Марк; он был в коротких штанах на завязочках, вельветовом пиджаке и с шейным платком над майкой-алкоголичкой.
Иными словами, созвали людей не моду смотреть, а друг на друга пялиться: девушки, похожие на трепетных антилоп, ходили с мужчинами, похожими на трансформаторные будки (они гудели мобильниками, что сходства лишь добавляло); были еще эксцентричные старушки в тюбетейках и сурьме, городские сумасшедшие, вихрастые юноши в мешковатых штанах, а также много-много людей, которые ничем особенным не отличались – они были ровно такими же, как и я, и, глядя на них, трудно было догадаться, что они интересуются модой. Нет, нет, нет, не за модой пришли они сюда, в центр города – на мероприятие, которое устроили друзья Суржика, бизнесмена со смешной фамилией, и Маси, его феерической идиотки.
Здесь красовались. Как могли. Как умели.
– Вы походите тут пока, – сказала нам Мася, – Поешьте еду. Много вкусной еды дают. Бобслеев я правда еще не пробовала, но все равно вкусно.
– Лобстеров, ты че? – сказал Суржик, прежде чем увести Масю куда-то в толпу.
Точно. Здесь не только красовались, но еще и ели – неожиданно жадно – у столов с закусками было не протолкнуться.
Я приметил толстяка в банном халате с металлической вазочкой на лысой голове. Вытаскивая себя из толпы, в руках – всего-то двух – он с ловкостью официанта удерживал пять бокалов вина и три тарелки с бутербродами. Глядя на него, я вспомнил одного культурного обозревателя, у которого есть только две темы для разговоров – «какое дерьмо производят нынешние творцы» и «фуршет». Думаю, с передвижной вазочкой ему нашлось бы о чем поговорить.
