Алексей Ефимов - C-dur
– Мне здесь не нравится, – сказал он после паузы. – Сваливаем.
Он встал. Его сильно качнуло. Опершись о спинку стула и вновь обретя шаткое равновесие, он двинулся к выходу. Взяв со стола мятые сотни, Саша догнал его.
У выхода Брагин остановился. Глядя на официанток, он ухмыльнулся пьяно и криво:
– Знаете, милые, в чем разница между вами и мной?
Одна девушка хмыкнула, вторая громко хихикнула.
– Отличие в том, что вы думаете, что знаете, что такое свобода, а я знаю, что ее нет. Вы думаете, что знаете, что такое жизнь и смерть, а я знаю, что вы еще слишком молоды и глупы, чтобы это знать. Адьюс!
Они вышли. Саша – с большим облегчением, Слава – пошатываясь.
Официантки переглянулись. Одна покрутила у виска длинным искусственным ногтем.
– Саня, ты видел их? – Брагин дернул плечами. – Мозг как у куриц. А насчет водки ты прав. Лучше без водки.
Они подошли к «Audi».
Здесь Брагин замялся.
– Это… Я сам. Саня, не парься.
– Я и не парюсь. Я доставлю тебя в целости и сохранности к месту жительства. Ты же не хочешь в медвытрезвитель?
– Был я там, Сань. Очень душевное место и люди тоже душевные. Бьют ласково, деньги забирают не все. Саня, до скорого. Даст Бог, свидимся.
Он протянул Саше руку.
– Слава, будь аккуратней.
Пока они жали друг другу руки, Брагин смотрел сквозь Сашу и думал о чем-то. Когда их взгляды встретились, он сказал пьяно:
– Ты главное, помни, как было в общаге. Как пели песни. Как было здорово, Сань. Жизнь штука страшная. Или ты ее, или она – тебя. Помнишь Ницше?
– «Что не убивает меня, то делает меня сильней»?
– Нет. «Когда-то хотели они стать героями, теперь они сластолюбцы».
– В точку.
– Да, Сань.
– Рад был тебя видеть.
– Я тоже.
– Удачи.
– Я уже мертв, Саня. Мне она не нужна. Только тебе.
Слава пошел прочь.
Саша сел за руль в подавленном состоянии.
Он нагнал Брагина у выезда со стоянки.
– Слава, может, доедем?
– Нет, Саня, спасибо. Я прогуляюсь.
– Ладно.
Он протянул Славе визитку.
– Здесь мой мобильный.
– У меня нет телефона. Я свой посеял по пьяни, а номер не помню. Я твою карточку, Саня, возьму, но не буду тебе звонить, честно тебе скажу. Не кафель же класть у тебя на заводе. Я ненадежный работник, пью много и часто.
Саша не знал, что сказать. Весь словарный запас склеился в плотную вязкую массу, из которой он не мог ничего выудить. Это состояние длилось пару долгих мгновений, после чего он сказал сдавленным голосом:
– Слава, ты главное не сдавайся.
– Я сдался, Саня. Но я вот что скажу: я прожил жизнь не зря. Я понял, что в ней есть смысл. Знаешь, какой?
Сзади подъехал пузатый двухдверный «RAV4» и коротко просигналил.
Длинноволосая блондинка нервничала.
– Саня, смысл в любви. Не только к ним. – Брагин кивнул на сидевшую за рулем женщину. – Вообще. К жизни. Смысл жизни, Сань, – в любви к жизни. Слышите, барышня? – Он громко сказал это, а женщина вновь посигналила.
– Барышня, вы не согласны?
– Что? – Та наклонила голову к опущенному стеклу. В ее голосе слышалось раздражение.
– Я говорю, смысл жизни в том, чтобы любить жизнь, а не только таких красоток, как вы.
Женщина растерялась. Ее программа дала сбой, требовалось время на перенастройку.
– Дорогу дадите, философы? – с улыбкой спросила она.
– О! – обрадовался Брагин. – Дело другое! Дама хочет проехать. Мы загораживаем ей путь к счастью.
– Как можно?
Глянув в зеркало заднего вида, Саша сказал громче:
– Девушка, я уезжаю. Будьте счастливы! Ты, Слава, тоже.
Они пожали друг другу руки.
«Audi» тронулась с места.
Проезжая мимо Брагина, женщина бросила на него взгляд – что за фрукт? что за пьяный философ? – и вырулила на улицу Ленина.
Глава 12
Брагин шел к площади Ленина.
Ему стало жарко, и он расстегнул куртку. Не обращая внимания на людей (не было в них ничего интересного), он пил пиво из банки и думал о том, что нет больше денег. На две десятки, найденные в заднем кармане джинсов, он купил теплое «Жигулевское», и больше не было ни копейки.
На площади Ленина он сел в троллейбус, зайцем проехал несколько остановок и вылез на Грибоедова.
Здесь начинался частный сектор Октябрьского района: вросшие в землю домики и бараки, грязные улицы, бедность и безнадега. Здесь много пьяниц и стариков. Пьют денно и нощно. Режут друг дружку по пьяни и даже вспомнить не могут наутро, как было дело. Есть садоводы. Они выращивают фрукты и овощи под слоем пыли и копоти и втюхивают их жителям города с присказкой «это с собственной грядки, без химии», нисколько не привирая. С собственной грядки? Да. Без пестицидов. Каждый крутится в жизни как может, а если не может, то жизнь скручивает его – и на свалку.
Вдали, за крышами хижин, смотрят в небо многоэтажки. Скоро город будет здесь и каждому местному выделят по квартире после сноса шанхая. Этого ждут с нетерпением, все разговоры только об этом, и пьяницы даже ссорятся, если кто-то заходит в грезах чересчур далеко. «Я знаю, город будет! Я знаю, саду цвесть!» Будущее не за горами. Снесут хижины и бараки, выстроят небоскребы, сделают в них бутики, салоны, кафе, и ничто здесь не напомнит о прошлом. Два старых приятеля выпьют по стопочке теплым летним вечером, сидя на лоджии с видом на центр, и вспомнят со вздохом, как жили внизу, в халупах, и были обычными пьяницами, без будущего и настоящего. Теперь жизнь наладилась. Можно сдать угол в комнате и жить припеваючи, в свое удовольствие, на Грибоедова, в новом районе, близко от центра.
Сейчас на месте бутиков и ресторанов стоял ларек с ржавой вывеской «Пиво» и парой жутко засранных столиков. Грязь никого не смущала. Место пользовалось популярностью, на зависть всяким там ресторациям.
В эту минуту двое постоянных клиентов пили пиво из пластиковых стаканчиков. Пили они ежедневно, с утра и до вечера, на пенсию по инвалидности. Третий расплачивался за пиво. Он выглядел слишком прилично. Кто это? Что здесь забыл? Он не из местных. В следующую минуту он развернулся лицом к зрителю, в обнимку с полутора литровой бутылкой, и все стало ясно. Это спившийся интеллигент, сизоносый и краснокожий. Приехал к кому-то в гости. Сделав два-три глотка из бутылки, он спрятал пиво в черный полиэтиленовый пакет.
Брагин пристыл взглядом к вывеске. «Пиво». Если нет денег, нет смысла пялиться. В долг не обслуживают, не доверяют, что конечно же правильно. Люди уже не те. Суки конченые. Утром – деньги, вечером – пиво, так с ними и надо.
Он свернул на узкую улочку, где две машины с трудом разъезжались, прошел два дома и остановился у третьего – низенького, покосившегося. Ставни на двух окнах были закрыты, а на подоконнике третьего, в торце дома, стоял глиняный горшок с мертвым желтым растением. Штор не было. Перед домом, на том месте, где когда-то была грядка, на прошлогодней жухлой траве, лежал мусор: консервные банки, пластиковые бутылки, окурки и прочие отходы человеческой жизнедеятельности. За домом стоял бурьян в человеческий рост. Забора, считай, не было: он лежал под углом в сорок градусов, как поваленный смерчем. Калитка висела между столбами более-менее прямо. Лет двадцать назад ее сделали из досок, пригнанных плотно друг к другу, и она выдержала проверку временем, в отличие от забора.
Заперта.
Как? Крючка на ней нет.
Он глянул в щель между досками, но ничего не увидел.
Он заглянул сбоку.
Калитка подперта вилами: зубья врезались в дерево, а треснувший черенок, до блеска отполированный кожей рук прежних хозяев, вставлен между досками сгнившего тротуара.
Снова у Верки глюки.
Он пнул калитку в надежде, что упадут вилы.
Нет, не упали.
Он пнул еще раз.
Держатся.
Что делать? Лезть по забору? Свалится. Поранишься о ржавые гвозди.
Он медленно думал. После двух с половиной литров пива быстро не думается.
Пройду через соседский участок, решил он, там дырка в заборе. Бабка плохо видит, слышит еще хуже, ходит медленно, и если даже увидит – что сделает? Обложит матом? Сволочью обругает? Не складываются с ней отношения, с первого дня, как въехал сюда, в дом, где раньше жила сука-теща, царствие ей небесное. Пока объяснишь бабке, что к чему, даст палкой по шее. Бабкина шавка, маленькая, рыжая, тупо гавкающая на все, что движется, будет лаять как бешеная, но не укусит. Старая она, как и бабка, и знает на собственной шкуре, как это больно – по ребрам.
Калитка.
Он снял крючок и вошел.
Тихо. Не гавкает шавка и бабки тоже не видно.
Он пошел вдоль завалинки. Притормозив на углу и убедившись в том, что в огороде никого нет, он продолжил путь к границе между участками.
Вдруг он увидел справа, метрах в пяти, маленькую рыжую бестию.
Та трусила по грядкам, цепляясь низким брюхом за комья земли, и что-то нюхала длинным носом.
