Алексей Ефимов - C-dur
Саша увидел толстого усатого мужчину средних лет, который, нагруженный собственным весом, кое-как шел мимо веранды. Его джинсовая куртка была расстегнута, майка темно-зеленого цвета промокла подмышками, а в задний карман джинсов влез бы томик Толстого. Он пил пиво из банки, а вторую держал наготове.
«Кем он хотел стать? Летчиком? Космонавтом? Киноактером?»
Изменился и Саша. Он стал Александром Александровичем и с трудом помнит, кем был раньше. Наивности и непосредственности стало меньше, а мудрости, черствости и цинизма – больше. Он знает, что не станет рок-музыкантом и не сыграет бессмертный хит. Разучившись мечтать смело, он делает это мелко и приземленно, сдерживая фантазию, ибо нет смысла грезить о том, что явно не сбудется. Он стал осторожен в высказываниях и в поступках. Он генеральный директор, а не пылкий максималист. Он чувствует скорость, с которой летит жизнь, и знает, что финиш ближе, чем кажется. Он все еще может влюбляться, но что эти чувства в сравнении с тем, что раньше жгло его грудь? Впрочем, что он знает о прошлом? Заглядывая в него, видишь его искаженным, отретушированным, больше похожим на сон. Память коварна. В ней ты – не ты. Если сегодня не знаешь, кто ты, – что же ты ищешь в прошлом?
Вынесли пиво.
– За встречу, – Саша взял кружку.
– За нас.
Сделав несколько жадных глотков, Брагин быстро выпил полкружки и облизнул губы. Его взгляд повлажнел.
– Свежее, – сделал он вывод. – Вкусное.
Он заговорил легче, свободней.
– Саша, помнишь, как пили в общаге? Как пели песни? Как давно это было – страшно.
– Время бежит быстро. Год за день.
– Я думаю, может оно к лучшему? Меньше мучиться. Все равно, Саша, я в жопе, там и останусь, а мне там не нравится.
Он отхлебнул пива, вдвое обогнав Сашу, и спросил:
– Чем занимаешься?
– Колбасами и сосисками.
– О! Что за лавка?
– «Мясная империя».
– Круто. Пельмени у вас вкусные. И «Докторская». Судя по тачке, ты главный?
Слава допил пиво и поставил кружку на стол. Пенные струйки вяло сползали по стенкам.
– Да.
Саша чувствовал себя неуютно.
– Молодец. Поздравляю. Я всегда знал, что ты выбьешься в люди, а в себе не был уверен.
Принесли пиццу: одну с копченостями и помидорами, другую – с морепродуктами.
– Вам повторить пиво? – спросила официантка у Славы.
– Будет хет-трик.
– Что? – девушка впала в ступор.
– Повторите.
– Ваше мясо? – спросил он у Саши, показывая на пиццу.
– Может быть.
Улыбнувшись внатяжку, Саша взял нож, вилку и перенес к себе первую порцию.
Поколебавшись секунду, Слава взял пиццу руками.
– А-э-х, милая! – выдохнул он и стал быстро есть. Он был голоден. Зубы у него были желтые и нездоровые, а сверху недоставало третьего зуба слева.
– Сам что делаешь? – Саша спросил, хотя знал, что лучше не спрашивать.
Слава поежился:
– Евроремонты. Я по кафелю типа мастер.
Девушка принесла пиво.
– Между первой и второй перерывчик небольшой, – Слава обрадовался как-то нерадостно.
Саша понял, что на этом рассказ окончен. О чем говорить дальше? «Как так вышло, Слава? Как ты скатился?» – вот что хотелось спросить.
Слава пил и ел молча. Через какое-то время, не переставая жевать, он спросил:
– Рубишься на гитаре? Или бросил?
– Редко. Много работаю.
– Все из-за бабок. Тут, Саша, дилемма: или за правду, или за бабки. Редко бывает, чтоб за то и другое сразу. Выйдешь на сцену с гитарой, бросишь пельмени – и что? Как? Джеймс Хэтфилд? Или будешь как Родя – петь пьяному быдлу всякую шнягу?
– Можно петь в свободное от работы время, – Саша словно оправдывался. – Дело во времени и желании.
– Можно. Но пельмени все равно будут главными. Ты уже выбрал, Саша. Ты выбрал бабки и пельмени. Или они тебя.
Саше точно наотмашь врезали.
Слава прав. Он выбрал деньги. Он стал хватким капиталистом, а не рок-музыкантом, и, что самое страшное, принял это как данность.
Слава быстро справился с пивом и заказал третью кружку. По мере того как кружки пустели, он говорил все больше, все больше жестикулировал, и уже просматривались в нем признаки следующей стадии опьянения. «Он в пограничном состоянии, – думал Саша. – Если не остановится, будет плохо». Он решил, что после четвертой вмешается, если Слава захочет продолжить.
***
Четвертая уже на исходе, а Слава не думает останавливаться. Он говорит медленней и с запинками, глаза стекленеют, и он все чаще и пристальней вглядывается в девушек за соседним столиком. Девушек трое. Они пьют пиво и вполголоса разговаривают, не обращая на Славу внимания. Саша ловит себя на мысли о том, что сейчас, в этом состоянии, нынешний Слава чем-то похож на того Славу Брагина, которого он знал раньше. Он помнит, как выпив пол-литра водки, Слава сидел на кровати, философствуя, и его речь была тоже петляющей и с запинками. На этом сходство заканчивалось. Взгляд – не его, жесты – тоже, почти ничего не осталось от прежнего Славы Брагина. Жизнь выжала соки, выдрала стержень, выбросила оболочку. Не склеиваются, как ни старайся, два образа: Слава из общежития и этот мужчина, в куртке и толстом свитере.
Брагин заказал пятую кружку.
– Слава, может быть, хватит?
Услышав в ответ, что это последняя, Саша с чистой совестью выбрал себе свежевыжатый яблочный сок.
Принесли пиво и сок.
Брагин взял последний кусок пиццы.
– Вкусная, – похвалил он. – Моя тоже делала. Золотце была, лапушка… Я, сука, пил и с бабами трахался. А потом, знаешь, что было? Я на иглу сел. На герыча. Знаешь, Саня, что это? Это кайф. Не как от этого пойла. – Брагин глухо стукнул кружкой о стол. – Ты можешь все там. Ты крут. Ты свободен. Помнишь, как Родя говорил о свободе? Вот оно – думал я. Я Бог. Я знаю. Но не останешься там… Возвращаешься. В ад, Саня. Чтоб снова стать Богом, вмазываешься. Я пять лет так жил, чуть вены себе не вскрыл. Два раза лечился и только на третий выбрался. Год как в завязке. Но я все помню, Саня, все. Знаешь, как тянет? Нет, ты не знаешь. Ты не был Богом. Ты не был свободным. Там. Здесь нет. Здесь ни хрена нет. Здесь ад, а мы даже не знаем, что он здесь.
Пьяные глаза Славы, на дне которых клубилось что-то темное, страшное, остановились на Саше:
– Саня, я скоро сдохну. У меня ВИЧ.
Впоследствии Саша не мог вспомнить, что он почувствовал в тот миг. Это был эмоциональный шок.
Он не стал ничего спрашивать, а Слава – рассказывать. Слава молча пил пиво, а он – сок.
– Тебя подбросить до дома? – спросил он через какое-то время.
– Нет. Саня, почему все так? Не так мы хотели. Жить. Счастья… Саня, где наше счастье?
Взявшись за кружку, Брагин замер. Его взгляд был пуст и мертв. Оцепенение длилось две-три секунды, после чего он донес-таки кружку до рта. Он пил медленно, без прежнего удовольствия. Он не мог не пить. Газы били в нос. Пиво не лезло.
Дальше – больше.
Развернувшись вполоборота и закинув руку за спинку стула, он с минуту молча смотрел на девушек в фирменных кепи за барной стойкой, а после громко спросил:
– Есть кто-нибудь?
Девушка, обслуживавшая их столик, подошла к ним.
– Можно водки? Грамм сто. – Два пьяных глаза смотрели на девушку.
Та взглянула на Сашу: не хватит ли вашему другу?
Саша вмешался:
– Слава, не надо.
– Саня, я в норме. – Слава поднял руку. – Девушка, мы долго не виделись. Есть у меня право выпить? Есть?
Саше было стыдно за Славу.
– Будьте добры, счет.
Этим он дал понять, что нет смысла спорить.
Девушка пошла к бару, но тут Брагин взъершился.
– Эй! – крикнул он ей, пьяно и агрессивно. – Слышала? Сто грамм водки!
– Слава, не надо.
Брагин не реагировал.
– Слава, посмотри на меня.
Тот посмотрел.
– Без водки, ладно?
– Сань, почему? Жалко сто грамм? Все, я сваливаю. Эй, рассчитайте! Я свободен!
Он громко сказал это и тут же стал напевать тихим голосом:
Я свободен словно птица в небесах.Я свободен, я забыл, что значит страх.Я свободен, с диким ветром наравне.Я свободен, наяву, а не во сне.
Он смотрел как зомби в пространство.
Взяв кружку, он в несколько глотков допил пиво и больше не проронил ни звука.
Девушка принесла счет.
Саша вынул бумажник.
– Саня, я тоже. – Брагин сунул руку во внутренний карман куртки.
– Я заплачу. – Саша вытащил деньги.
Брагин выудил из недр куртки несколько мятых сотен.
– Сколько с нас? – Он стал изучать счет и делал это добрые десять минут. Потом он положил деньги на стол перед Сашей.
– Вот. Еще буду должен.
– Слава, я угощаю.
Брагин вперил взгляд в Сашу:
– Саня, я сам. Помнишь, сбрасывались в общаге? Все было поровну, по справедливости. По спра-вед-ли-вос-ти.
– Мне здесь не нравится, – сказал он после паузы. – Сваливаем.
