Борис Шапиро-Тулин - Один счастливый случай, или Бобруйские жизнелюбы
Столб приближался с огромной скоростью, вращаясь и втягивая в свою сердцевину все, что попадалось на его пути. Малка инстинктивно закрыла голову руками и бросилась на траву. Краем глаза она успела заметить, что их корова, только что стоявшая невдалеке, пронеслась по воздуху мимо нее, а потом, к ужасу своему, почувствовала, что и сама она, словно пушинка, сдернута с земли и летит вслед за коровой, подхваченная чудовищным вихрем.
Как и когда она оказалась на земле около лесных посадок примерно в полутора километрах от того места, где только что была, Малка не помнила. Рядом, припав на передние ноги, трясла головой и натужно мычала корова. Малка помогла ей подняться и лишь после этого почувствовала запредельный страх. Спасение от этого страха было только в полном бесчувствии глубокого обморока.
О смерче, довольно редком в наших краях, еще долго говорили озадаченные горожане, а потом успокоились, сойдясь во мнении, что это был знак свыше о том, что приход Мессии уже совсем близок. А уж коль скоро Малке посчастливилось оказаться в центре такого необыкновенного события, то горожане естественным образом предположили, что некие высшие силы коснулись ее чела и теперь ее можно было причислить не то чтобы к лику святых – это было бы уже, наверно, слишком, – но уж точно к славной когорте уникальных личностей, которые подходили под определение «странные».
И действительно, с Малкой стало происходить что-то невероятное. Она вставала по ночам, не открывая глаз выносила в сени домотканые половики, переворачивала стулья, установив их кверху ножками на большом обеденном столе, тщательно мыла пол, насухо его протирала и только потом, все возвратив на место, снова укладывалась в постель. Утром она абсолютно не помнила всего того, что проделывала ночью. Старая бабка тихо плакала у себя в углу. Отец стал замкнутым и угрюмым, он почти все время проводил на берегу реки Вонючки, сворачивая одну самокрутку за другой.
Вы думаете, в нашем городе можно было хоть что-нибудь сохранить в тайне? Скоро слух о том, что происходило по ночам в доме у музыканта, разнесся по всей округе, и это только подлило масла в огонь. Тем более что местные жители стали замечать: стоило кому-нибудь неодобрительно отозваться об отце Малки или о ее престарелой бабке, как с этим человеком начинало происходить нечто неладное. Либо скисало молоко от только что подоенной коровы, либо никак не желали разгораться дрова, уже находящиеся в печи, либо на голове появлялась внезапно шишка, и в том месте, где она росла, начинали выпадать волосы.
Может быть, именно это дало начало легенде о Странной Малке, может, что-нибудь еще мне неведомое, но только устное творчество о ней расцвело таким пышным цветом, что по примеру старинных книг его можно было уже без всякой натяжки озаглавить «Житие Странной Малки».
Вскоре начались события, по сравнению с которыми скисшее молоко и даже шишка на голове воспринимались как невинные пустяки. Город наш оказался втянутым в водоворот событий мирового масштаба: война Антанты с Германией, затем революция, Гражданская война, приход белополяков и нескончаемые зверства то с одной, то с другой стороны.
Но «Житие» на то и «Житие», чтобы ни один штрих из судьбы героини не оставлять без внимания. Поэтому особо были отмечены события, происшедшие летом 1920 года, после того как тихо скончалась старая бабка. Легенда утверждает, что на следующий день поляки потерпели поражение на подступах к нашему городу и их обозы начали движение вдоль Пушкинской улицы по направлению к реке Вонючке. Специальная команда, замыкавшая отступление, методично поджигала все строения, стоящие по обеим сторонам дороги. И когда отец Малки увидел, что огонь приближается к их дому, он открыл погреб, спрятал в специально приготовленном тайнике футляр со своим инструментом и велел Малке спуститься вниз. Потом он закрыл погреб, положил сверху половик и вышел из дома как раз в тот момент, когда поляки забросили на крышу горящие факелы. Деревянная дранка задымилась, и вскоре по ней поползли красные язычки пламени. Отец Малки опустился на колени, воздел руки к небу и произнес какую-то длинную гортанную фразу. Огонь, набиравший силу, внезапно замер, словно наткнулся на невидимую преграду, а потом съежился и исчез. Поляки удивились, но разбираться, в чем дело, у них уже не было времени. Офицер, оказавшийся рядом, спрыгнул с коня и выстрелил в затылок отцу Малки, все еще стоявшему на коленях. С этого момента Малка осталась круглой сиротой при уцелевшем доме и спрятанном зачем-то в тайник футляре с гобоем.
Дальше события развивались так стремительно, что устное предание лишь в общих чертах смогло восстановить картину тогдашних деяний Странной Малки. Картина включала госпиталь, развернутый в доме бывшего градоначальника, на фоне которого появился странный персонаж по имени Франц Шеффер. Персонаж этот был австрийским пленным, оказавшимся в России еще со времен Первой мировой. Здесь он не устоял перед пропагандой большевиков, вступил в их ряды и ушел сражаться за светлое будущее рука об руку со всеми сознательными элементами рабоче-крестьянской Красной армии.
Судьбе было угодно, чтобы часть дороги в это светлое будущее проходила через наш город. В тяжелом бою за него Франц был ранен и помещен в госпиталь на Муравьевской. Сюда же в санитарную команду новая власть, как гласит легенда, зачислила среди прочих девушек и Странную Малку. В один из дней ее послали собрать одежду у вновь прибывших бойцов для того, чтобы выжечь затаившихся там тифозных вшей. (К слову сказать, почти любой персонаж, о котором повествуют те или иные «Житии», рано или поздно оказывается у постели больных, выполняя самую неблагодарную работу.) Палата, где лежал австриец, оказалась на этом жертвенном пути последней. Малка приоткрыла дверь, и первое, что она увидела, – были глаза Франца.
Если бы авторы легенды снабдили свои тексты иллюстрациями, то вы бы заметили, что внешне Странная Малка и Франц совершенно не подходили друг другу. На рисунке стояла бы, застенчиво теребя косу, высокая двадцатилетняя девушка, а рядом с ней опирался бы на палочку сорокалетний вояка с седыми висками, с проплешиной, которую уже не могли скрыть зачесанные назад волосы, и с простреленным в недавнем бою легким. Впрочем, проплешину и простреленное легкое на таком рисунке изобразить было бы достаточно трудно, зато сразу бы бросилось в глаза некоторое сходство между австрийцем и отцом Малки. Свидетели утверждают, что сходство это угадывалось не только в прическе, но и в походке, и в жестах, и даже в том, с каким изяществом держал он в руках запрещенные врачами самокрутки.
Роман их был бурный и состоял из двух частей. Первая закончилась тем, что подлечившийся Франц поехал догонять наступавшие на Варшаву войска Тухачевского. Вторая часть была более длительной. Началась она, когда Красная армия с позором откатилась от польской столицы и настойчивый австрияк никому не ведомыми путями снова оказался в нашем городе, поселившись вместе с Малкой в ее маленьком доме на берегу реки Вонючки.
Кроме сиротского существования, жертвенной работы, первой любви и замужества, каноны предписывают, чтобы у героини непременно появился ребенок. И событие это не заставило себя долго ждать. Вернее, ждать оно себя заставило, но ровно девять месяцев, отпущенных для этого природой. В назначенный срок Странная Малка родила сына, которого назвали по второму имени императора несуществующей уже Австро-Венгрии. Таким образом, рядом с ней оказалось двое мужчин: старший Франц и младший Иосиф. Когда через три года открывшаяся рана и скудное питание свели австрийского поданного в могилу, Малка, заколотив крест-накрест дверь и ставни своего дома, взяла сына и исчезла из города.
Вот теперь уже действительно никто не знал, где она была и чем занималась. Ходили, правда, слухи, что она пыталась попасть на родину своего мужа. Но так это или нет, в точности известно не было.
В 1927 году Малка снова объявилась в городе. Выглядела она по-прежнему стройной, красивой и, что удивительно, имела при себе диплом какого-то педагогического техникума.
Иосиф, которого Малка нежно называла Ёселька, подрос, владел двумя языками, и все отметили, как похож он на собственную маму, являясь, по сути, уменьшенной ее копией, что придавало облику Ёсельки некоторую непозволительную для мальчишек женственность.
Вскоре Малка устроилась на работу в школу, где преподавала немецкий язык. Ёселька пошел учиться туда же, и авторы легенды особо отмечают, что мир их замкнулся между двумя точками на карте нашего города: дом у реки Вонючки – школа на улице Коммунистической.
Этот замкнутый мирок слегка расширился, когда Ёселька, бредивший паровозами, бросив внезапно школу, устроился учеником машиниста в местном депо. Но даже такой абсолютно невинный выход за пределы привычного круга, как оказалось, таил в себе нешуточную опасность. Молох террора, раскручиваемый по всей стране, достиг наконец границ и нашего города. Ёсельку арестовали в середине лета 1937 года.
