Игорь Симонов - Уровень опасности
– Меры предосторожности, несмотря ни на что, – усмехнулся журналист.
– Именно так. Перейдем к делу. – Это был не вопрос, это было утверждение. – Вы получите все необходимые доказательства в этом месяце, точнее сказать не могу. Эксклюзивно. И публикуете текст, который предварительно показываете мне. That’s what we have agreed last time, right?[5]
– Да, – сказал журналист, – но с одним уточнением. Я должен убедиться, что это все подлинники.
– Безусловно, – согласился Дмитрий. – Это даже не обсуждается.
– Я могу спросить, что там будет?
– Там будет видео, будут документы – подлинность сомнений не вызовет.
– Но если…
– «Но если», мой дорогой Ричард, работает в обе стороны. Вы рискуете, я рискую, но я рискую намного больше, потому что вы рискуете своей репутацией, а я рискую жизнью. Хотя нет, в худшем случае вы тоже рискуете больше, чем репутацией, так что давайте лучше не будем об этом. Будем о хорошем – вы станете еще больше знамениты и заработаете много денег, и все на абсолютно честном материале, а я добьюсь справедливости, и Соединенное Королевство больше не будет прикрывать эту сволочь, а их нынешние покровители окажутся в дерьме. Мне кажется, это хороший сценарий… Люблю Францию, радостная страна, и курить здесь можно везде, – он с удовольствием закурил. – Пока везде. Наверняка скоро и сюда придут все эти идиотские правила из Америки.
– У нас дома говорят, Франция слишком хороша для французов, – с улыбкой сказал Ричард банальную фразу, чтобы выиграть еще несколько минут перед окончательным «договорились», хотя в глубине души понимал, что отыграть назад уже не получится, да и не очень хотелось. Весь смысл его работы в том и состоит, чтобы раскапывать такие вот золотые жилы.
– Вы им завидуете, французам, поэтому так и говорите, – Дмитрию нравилась роль нахального крутого русского, и он опять не смог отказать себе в удовольствии. – У французов главные приоритеты – еда с вином, потрахаться и шарф красиво завязать. Счастливые люди. Все остальное – в свободное от этого время.
– А у русских есть национальная особенность или главный приоритет, как вы говорите? – спросил не без обиды Ричард.
– Есть. Нам все по херу, – мгновенно отреагировал Дмитрий.
– Не думаю, – спокойно сказал Ричард. – Мне кажется, главная особенность русских – заботиться о том, что о них подумают другие. Я думаю, это сродни инфантилизму. И как ни странно вам это может показаться, это очень роднит вас с американцами. Вы так же, как и американцы, верите в чудо.
– Да, – оживился Дмитрий. – Мысль интересная. Но даже если это и так, то в конце концов все равно все по херу.
Глава 9
Алексей. Подмосковье
Примерно за полгода до последней ночи
Среднего размера двухэтажный дом Алексея, расположенный на среднего же размера участке соток в пятьдесят представлял тем не менее немалую материальную ценность по причине высокой и постоянно растущей стоимости одной сотки. В доме было уютно и тепло. Катя в его рубашке, накрытая пледом, лежала на диване. Он сидел на том же диване, босиком, в джинсах, надетых на голое тело, и нежно гладил ее ноги. На журнальном столике стояли две чашки чая, коробка конфет и бутылка кальвадоса с двумя рюмками. Оба даже не делали вид, что смотрят футбольный матч, действие которого разворачивалось в нескольких метрах от них на большом плоском экране. Иногда ему казалось, что она заснула, рука его переставала скользить от лодыжки и вверх до коленного сгиба, но она, не открывая глаз, издавала недовольный звук и движением ноги просила продолжения. На третий раз он не выдержал и засмеялся:
– Ты спишь или нет? – Она лениво повернулась на спину, рубашка распахнулась, обнажив грудь, она открыла глаза, слегка раздвинула колени.
– Я наслаждаюсь жизнью, – сказала она, глядя ему в глаза. – Я наслаждаюсь этим конкретным моментом своей жизни.
– Это воспринимать как комплимент? – Спросил он, улыбаясь, слегка сжимая ее лодыжку. И тут же получил в ответ:
– Ты можешь воспринимать это как комплимент или вообще никак не воспринимать, потому что я наслаждаюсь этим моментом своей жизни. Мне просто очень хорошо. Я ожидаю, что ты сделаешь что-нибудь, чтобы мне и дальше было хорошо.
– Например?
– Не знаю. Например, не будешь задавать мне дурацких вопросов.
– Последний. Хочешь кальвадос?
– Чуть-чуть.
Она приподнялась на локте, сделала глоток, поставила бокал на столик, с трудом дотянувшись до него, ухватившись рукой за его бедро, подтянулась, уютно пристроилась на его коленях, медленно и очень аккуратно расстегнула джинсы и нежно обняла губами набухшую головку его члена. Он услышал свой собственный сдавленный стон, попытался притянуть ее к себе, но она еще глубже ввела его в себя и еще сильнее сжала губами.
– Ничего не делай, – услышал он или ему показалось. Он чувствовал, как расширяется в ней, по мере того как быстрый язычок скользит по его головке и вместе с влажными губами и длинным пальцем превращается в один немыслимый орган наслаждения, которому он может полностью отдаться, попав в другой, неведомый мир на период, который нельзя измерить.
– Я сейчас кончу, – прошептал он, перебирая руками пряди ее волос.
– Да, да, мой милый, я хочу…
Они медленно возвращались в реальность. Она улыбнулась и еще уютнее устроилась у него на коленях.
– Ты хочешь? – спросил он.
– Не сейчас, мне так хорошо, что даже шевелиться не хочется.
– Но ты должна быть… возбуждена?
– Ты хочешь поговорить об этом? – засмеялась она.
Потом они пошли принимать душ, и он в первый раз увидел ее обнаженной в полный рост, отражающейся в большом зеркале ванной комнаты. Не то чтобы за свою жизнь он видел много красивых женщин на расстоянии вытянутой руки, но все вокруг – и телевизор, и кино, и картинки журналов – давно объяснили нам, какой должна быть красивая женщина, даже не женщина, а девушка, потому что по стандартам журналов женщина не может быть красивой; но даже если бы он никогда не смотрел телевизор и вообще только вчера вернулся из космоса, где и пребывал с момента рождения, он бы знал, что Катя очень красива. От длинных шелковистых перепутанных русых волос до маленьких аккуратных пальчиков на ногах представляла она торжество женской красоты, может быть, разобрав ее по частям, строгий критик и нашел бы в ней изъяны – отклонения от журнальных стандартов: может быть, бедра были чуть-чуть тяжеловаты, нос при внимательном рассмотрении оказывался чуть курносым – но кто пустил бы такого дрочилу-критика в ванную комнату с обнаженной Катей?
– Я тебе нравлюсь? – спросила она, улыбаясь.
– С тобой рядом и становиться страшно.
– Тебе не страшно, становись, – она протянула ему руку. – Видишь, какие мы оба красивые, – и не стала продолжать фразу, увидев, каким почему-то грустным стало его лицо. – Слушай, а сколько сейчас времени?
– Не знаю, ночь, могу посмотреть.
– Может быть, мне такси вызвать?
– Зачем, я тебя отвезу, если хочешь.
– Да нет, зачем, ты же пил.
– Я вообще не хочу, чтобы ты уезжала.
– Я тоже не хочу, только у меня вся одежда мокрая, мятая, не очень чистая и не очень утренняя.
– Мы купим другую. Хочешь? До Барвихи здесь пять минут.
– О-о, ты такой модный парень, такие магазины знаешь, наверное, каждый день по утрам девушкам подарки покупаешь.
– Нет, – сказал он, – не покупаю.
– Потому что жадный? – продолжала она поддразнивать, с первого дня устанавливая баланс в отношениях.
– Нет, просто потому, что девушки здесь не ночуют.
– То есть я буду первой?
– Да.
– Тогда точно остаюсь. А то в другой раз не предложишь. Только ведь у меня даже трусов чистых нет. Придется тебе утром меня без трусов везти. Довезешь?
– Трудно будет. Можем ДТП устроить.
– Ладно уж, так и быть, постираю трусы.
На следующее утро он отвез Катю домой переодеться, но вечером они опять встретились, и на этот раз она приехала к нему с маленькой сумкой. В следующий раз она приехала с сумкой побольше. Но впереди все равно была зима, и надо было покупать много новой одежды, он даже не представлял себе, как много можно покупать разной одежды и каких все это стоит денег, но денег ему было не жалко, как не жалко было и времени, и он возбуждался всякий раз, когда заходил с Катей в большие удобные примерочные и она начинала расстегивать кофточку или платье, сосредоточенно выбирая, с какой именно из принесенных продавщицей вешалок с тряпками ей начать примерку. Она всегда спрашивала у него: «Нравится?» И никогда не брала то, что ему не нравилось. В первый раз она настояла на том, что заплатит сама, потом платил он. Ему стыдно было признаться, но он получал удовольствие от этих тихих просторных магазинов, отгородившихся своими ценами от остального мира с его шумом, грязью и жестокостью, от приветливых взглядов продавцов, быстро учившихся узнавать его, и, конечно, больше всего от Кати в новых сапогах, новом платье или новой юбке – самой-самой красивой и самой-самой желанной…
