Привет, красавица - Энн Наполитано
— В последнюю нашу встречу Сильвия попросила кое-что передать тебе после ее смерти, — сказала Джулия. — Я думала, время еще есть, и брать не хотела… Давай-ка где-нибудь уединимся.
Они прошли в кухню, однако во всем доме уединиться было нелегко. К вечеру народу набралось изрядно. Приятель Иззи, полный конопатый парень, сновал по комнатам, исполняя поручения тетушек. В углу гостиной в кресле расположился седеющий мужчина по имени Фрэнк, некогда живший на одной улице с сестрами Падавано. В кухне возле кофемашины сгрудились библиотекарши, многолетние коллеги Сильвии. Прибыло еще больше высоченных мужчин, будто сорокавосьмилетний Уильям успел поиграть в десятке команд как минимум. Одни были молоды и мускулисты, других уже чуть ссутулил возраст. Похоже, Кент знал каждого, и обнимался с каждым. Опять выставили тарелки с едой, Иззи громко пригласила всех к столу.
Заметив, что дочь разглядывает людское столпотворение, Джулия сказала:
— Глупо, конечно, но я полагала, что с моим отъездом жизнь здесь замрет. Если вдруг вернусь, думала я, то вернусь в ту, прошлую, жизнь. Но нет, жизнь тут вовсе не остановилась, бьет ключом.
— И довольно шумно бьет, — кивнула Алиса.
Текли часы, и всем, кто любил Сильвию и скорбел по ней, от мысли, что она уже не страдает и, умерев в одночасье, избегла долгого мучительного конца, стало все же чуть-чуть легче. Кое-кто даже тихо смеялся, вспоминая ее и радуясь встрече с друзьями. Лишь у одного человека боль ничуть не стихала. Раз-другой Уильям появился в доме, но к дочери не подходил и почти сразу возвращался во двор. «Наверное, на воздухе ему лучше», — думала Алиса. Все время рядом с ним был кто-нибудь из старых товарищей — они вместе прохаживались вдоль огорода и забора. Иногда Уильям присаживался на каменную скамью возле колодца и застывал, спрятав лицо в ладонях.
Джулия достала из сумки четырехугольный сверток, перетянутый бечевкой.
— Вот книга о нашей семье, которую писала Сильвия. Я ее не читала, но сестра сказала, что это рассказ о нашем детстве, твоем дедушке и обо всем, что случилось после его смерти. Писала она долго и, по ее словам, сумбурно. — Джулия опустила взгляд на сверток. — Сильвия просила передать, что теперь это твоя собственность и ты можешь делать с ней что захочешь — отредактировать, издать или просто выбросить. Ей все равно, сказала она, но это твое.
Алиса взяла сверток, ощутив знакомую тяжесть рукописи. От такого подарка слегка кружилась голова.
— Сильвия знала, что я редактор?
— Да, я ей говорила. Я рассказывала о тебе, она хотела знать абсолютно все.
Более ценного дара Алиса не могла и представить — теперь она узнает обо всем, что пропустила. И в этой книге ее собственная история. А в виде бонуса — оправдание, чтобы на время скрыться от шумной любвеобильной семьи, в которую она вошла. Алиса уже решила (она сама не знала, когда именно это произошло, но где-то в суматохе последних суток), что задержится в Чикаго. Насколько — бог его знает. Эмелин и Цецилия выразили надежду, что она останется насовсем, и предложили занять любую комнату в любом из их домов. Алиса никогда не брала отпуск, но отдых заслужила. Теперь она найдет тихое убежище и станет читать.
Иззи уже начала рассказывать о детстве сестер Падавано, и Алисе казалось, что в этой рукописи есть нечто от мифологии и эпоса. А мысль, что в повествовании она наверняка обнаружит и себя, добавляла волнения. Там рассказ о встрече и расставании ее родителей, об ее рождении. А что станет с ней на страницах, которые еще не написаны? Где она будет жить? Кого и что полюбит?
Джулия глянула на людную гостиную и повернулась к дочери:
— Не думала, что когда-нибудь это скажу… — она запнулась, — но, по-моему, тебе нужно поговорить с отцом.
С момента приезда Алису постоянно что-нибудь ошеломляло, но сейчас она ничуть не удивилась. Похоже, именно эти слова она и ожидала услышать. Ей нравилось жить налегке, чтобы, случись потоп, схватить самое необходимое и взобраться на гору. Однако всего, что накопилось, начиная с ужина в греческом ресторане и заканчивая Чикаго, не удержишь в охапке. Семья Падавано показала ей любовь, которая охватывала абсолютно все. Сейчас таинственный внутренний голос, прежде не советовавший приближаться к безмолвному человеку во дворе, сказал, что теперь можно. Уильям Уотерс был готов к встрече. И Алиса, что удивительно, тоже.
Она положила рукопись на стол и обняла мать. В ответ Джулия прижала ее к себе, как это делала в Алисином детстве, чтобы показать, как сильно она любит ее. Алиса улыбнулась и приникла головой к голове матери, спутав свои прямые волосы с ее кудрями. Сейчас ее буквально затопило прощением, о котором говорила Иззи. Она простила себе свою замкнутость, простила родителей за их отчаянные решения ее защитить. Она простила возможные ошибки, о которых прочтет в рукописи. Сегодня днем Эмелин, заметив, как она наблюдает за рыданиями Розы, шепнула: «Горе — это любовь», и сейчас Алиса подумала: «Прощение — тоже любовь». Мать с дочерью обняли друг друга в тихом коридоре дома, в котором бурлила жизнь.
Они отстранились друг от друга, и Алиса сказала:
— Я боюсь.
— Я тоже, — кивнула Джулия, однако взяла чье-то брошенное на стул пальто и подала его дочери.
Алиса накинула пальто и медленно вышла во двор.
Уильям
Ноябрь 2008
Уильям кружил по двору. Его лихорадило от тоски, и безостановочное движение казалось ему лучшим способом изгнать эту тоску, чтобы вместе с потом она вышла из пор. Скорбь ничуть не напоминала депрессию, признаки которой он хорошо знал. Та означала уход от всего, безразличие, пугающую тишину. Сейчас чувства скакали наподобие взбесившегося брандспойта. Требовалось как можно скорее усмирить этот шланг, потому что здесь была Алиса. Ей достало смелости отыскать его, и он должен взять себя в руки, чтобы она не сочла свой поступок ошибкой. Любые ошибки, все ошибки — его.
Сердце отстукивало два слова: Здесь Алиса.
Она в Чикаго. Она приехала сюда. Сильвия рассказала о сдвоенном потрясении, что приготовила судьба — смерть Чарли в день рождения Иззи, — и теперь она сотворила чудо, чтобы вернуть Уильяму дочь в день, когда его сердце разбилось. Она вновь старалась его спасти, в который раз.
Солнце уже село, когда Уильям почувствовал себя достаточно спокойным, достаточно готовым. Он шагнул к дому, но тотчас резко остановился, потому что
