Почти 15 лет - Микита Франко
Они размышляли вместе, а Лев думал: как круто. Прошло пятнадцать лет, а они всё ещё могли говорить о чём угодно.
«А ты бы убил Гитлера, если бы попал в прошлое? А Пу… Так, стой, тебя там не прослушивают?»
«Интересно, что детей убивать сложнее, чем взрослых, даже если знаешь, что они вырастут в чудовищ. Да нет, я не про наших, я же гипотетически… Ну это мы просто про Гитлера начали, поэтому я так сказал!»
Иногда они замолкали, потому что, при прорисовке сложных деталей, Славе требовалась тишина. Он не просил об этой тишине, просто Лев знал: если замолчал, значит, что-то там вырисовывает. И тоже молчал.
- Лев, - неожиданно окликнул он.
- Да? – он отложил в сторону Достоевского.
- У меня уже поздно. Я скоро спать.
- Хорошо.
Шумно выдохнув в динамик, Слава предложил:
- Можем еще раз попробовать, если хочешь.
- Ты про секс?
- Да.
Лев посмотрел на календарь над столом и шутливо произнёс:
- Сегодня же православное Рождество!
- Это значит «нет»? – уточнил Слава.
- Это значит да! Праздник же!
Второй раз получился лучше, со знанием дела: раскованней и смелее, без стеснения и: «Ты специально камеру поднимаешь так, чтобы я ничего не видел?». Вместо традиционного «дай пять», Слава в конце отправлял сердечко, которое раздувалось на весь экран и стучало из динамиков. Лев, обессиленно опускаясь на кровать, в ответ отправлял такое же.
Какое-то время они лежали, не отключая камеры, и разглядывали друг друга – взмыленных, уставших, шумно дышащих. Слава, облизнув губы, непринужденно сообщил:
- Есть секс-игрушки, которые можно подключить к смартфону партнера, и он будет управлять ими издалека.
Лев даже замер от неожиданности.
- Это предложение?
- Да, - кивнул Слава. – Представь, ты на операции, а тут я достаю смартфон и…
Лев прыснул, не давая ему договорить:
- Слава, блин!
- Ну что? – он засмеялся.
- Я не пойду с вибратором в заднице на операцию, - серьезно ответил Лев.
Слава цыкнул, переворачиваясь на спину:
- Ну и зануда.
Он задумчиво посмотрел в потолок, словно разглядывал что-то, а потом:
- Ну так вот. Думаю, я бы Гитлера убил.
- Серьёзно?
- Ага.
Лев удивился: сам-то он ответил, что не стал бы. Не то чтобы специально подбирал пацифистские ответы, но всё-таки старался быть ближе к Славе в своих рассуждениях. А тут…
- А если бы всё стало ещё хуже, чем при Гитлере? – предположил Лев.
Слава пожал плечами:
- Не попробуешь – не узнаешь. Я бы попробовал.
- Но ты же против оружия!
Слава поморщился, как будто вспомнил что-то неприятное:
- Блин, точно!.. – и вздохнул: – Придется тогда голыми руками убивать, ничего не поделаешь.
Он снова засмеялся, напрягая пресс, и только тогда заметил, как устали мышцы живота – так много они смеялись друг с другом! «Это точно любовь», - подумал Лев.
- Спи спокойно, мой принц из восточных сказок, - прошептал он. Это было в сто раз интимней, чем сказать: «родной».
Слава улыбнулся, повернулся на бок, обхватывая подушку руками.
- А тебе хорошего дня, мой принц из скандинавских.
В спальне Славы стоял оранжевый полумрак в свете настольной лампы. В спальне Льва, отражаясь от зеркала, падала полоска света на постель. Солнце никогда не посещало их царства одновременно.
Не потому ли, что эти царства на разных концах Земли?
Почти 15 лет. Слава [58]
Он уже пожалел, что так сказал: мол, ты полетишь один. Теперь, когда прошло больше недели, когда он был окутан вниманием и заботой, а каждый день начинался с сообщений Льва и признаний в любви, он не понимал своего жестокого стремления напугать сына, сделать ему как можно хуже. Отойдя от злости, он начал думать, как это всё отмотать назад, рассказать Мики правду и не потерять своего родительского авторитета.
Он всегда считал, что любой человек заслуживает правды. Юлить, искажать смыслы, не говорить в глаза, а скрывать что-то из лучших (а в его случае из худших) побуждений – это жестоко, никогда не бывает правильным, и никто этого не заслуживает. Не было бы ничего вернее, чем сказать сыну: «Прости, Мики, я разозлился на тебя и соврал, я был не прав, всё это время у меня были билеты домой», но…
Когда Слава это представлял, то тут же пугался масштаба своей подлости: столкнуться с мыслью, что он обрек ребенка на двухнедельное существование с пониманием, что отец отсылает его в Россию, как в Сибирь на каторгу, было невыносимым. А потом новый ужас от осознания, что Мики тоже всё это поймёт, поймёт, какой Слава мерзавец, и это окончательно испортит их отношения, которые и без того непонятно за каким чертом ещё держатся в своей шатко-валкой позиции.
Поэтому, когда он всё-таки вытянул его на прогулку, когда они поговорили по душам и поняли друг друга, он говорил ему другую правду. Он думал: ну, заменишь одну правду на другую – разве так уж критично? Главное, что он был искренним.
Ровно до того момента, пока не сказал, что решение вернуться пришло к нему будто бы на днях. Во всяком случае, так это выглядело, ведь про билеты, купленные ещё первого числа, он не сказал ни слова, зато выдумал какие-то закрытые границы. Всего лишь мелочи, да? Небольшое умалчивание никому не вредит.
Он запомнил эту свою мысль – про умалчивание – и потом, в аэропорту, она накатила на него снова. Когда женщина на пункте досмотра вытащила из рюкзака Мики марихуану, у Славы будто страница из Википедии в голове прогрузилась: так, это ничего страшного, это легально, я об этом читал…
— Это моё, — сказал он быстрее, чем Мики успеет ляпнуть что-нибудь не то.
Они с сыном обменялись многозначительными взглядами.
— У вас международный перелёт, сэр. Провоз марихуаны допускается только на внутренних рейсах. Мне придётся это изъять.
— Конечно, — кивнул Слава. — Извините, я не знал.
Допустим, от службы безопасности аэропорта он отвертелся, но от
