Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна
– Где она? – выкрикнул кто-то. – Мы хотим ее увидеть!
Джонни поднял руку, призывая к тишине.
– Я уверен, вы понимаете, что сейчас все силы Талли уходят на выздоровление. Она…
По толпе пронесся вздох. Фотографы снова защелкали камерами.
Джонни оглянулся.
Автоматические раздвижные двери открывались и закрывались, а перед ними в кресле-каталке сидела Талли. Она едва дышала от напряжения, кресло стояло наискось – наверняка у нее просто не хватило сил поставить его прямо. Капли дождя падали на шлем, пятнами расплывались по блузке.
Джонни в два прыжка очутился рядом:
– Уверена?
– Совершенно не уверена. Давай попытаемся.
Джонни выкатил кресло вперед, и толпа затихла. С трудом улыбнувшись, Талли заговорила:
– Бывало, я выглядела и получше.
Собравшиеся откликнулись одобрительным гулом. Люди замахали плакатами.
– Спасибо! – сказала Талли, когда крики наконец стихли.
– Когда вы вернетесь в эфир? – спросил кто-то из репортеров.
Талли подняла взгляд на Джонни – человека, знавшего ее лучше всех, находившегося рядом с самых первых дней ее карьеры. Она видела, как он на нее смотрит. Может, Джонни вспоминает те времена, когда ей был двадцать один год и когда она, сгорая от желания работать, каждый день на протяжении нескольких месяцев закидывала его своими резюме, готовая работать бесплатно? Уж он-то понимает, как отчаянно она жаждет признания. Да она пожертвовала всем ради любви незнакомых ей людей.
Талли глубоко вдохнула и ответила:
– Никогда.
Ей хотелось объяснить, сказать, что с погоней за успехом и славой покончено, что они ей больше не нужны, но собрать все эти слова и расположить их в нужном порядке она сейчас попросту не сумела бы. Она знала, что важно для нее сейчас. Толпа зашумела, градом сыпались вопросы. Она снова посмотрела на Джонни.
– Я тобой горжусь, – произнес он тихо.
– За то, что я сдалась?
Джонни погладил ее по щеке с такой нежностью, что у Талли дыхание перехватило.
– За то, что ты никогда не сдаешься.
Журналисты продолжали выкрикивать вопросы, но Джонни уже взялся за ручки кресла и откатил его вглубь вестибюля. Спустя несколько минут они уже ехали в машине. Талли не узнавала дорогу. Куда это они? Ей же надо домой.
– Ты неправильно едешь.
– Сейчас кто водитель, ты? – спросил Джонни. На Талли он не смотрел, но она знала, что он улыбается. – Нет, не ты. Ты пассажир. Ты, конечно, перенесла серьезную травму головы, но наверняка не забыла, что машину ведет водитель, а пассажир смотрит в окно и любуется видами.
– Мы… куда?
– В Снохомиш.
Талли впервые спросила себя, где она находилась весь этот год. Почему никто ей не рассказал? И почему сама она прежде не задала никому этот вопрос?
– За мной Бад и Марджи ухаживали?
– Нет.
– Ты?
– Нет.
Талли нахмурилась.
– Сиделка?
Джонни включил поворотник и свернул на шоссе, ведущее в Снохомиш.
– Ты была дома. С матерью.
– С моей матерью?
Он повернул голову:
– В этот год произошло не одно чудо.
Талли молчала. Если бы ей сказали, что все эти долгие темные месяцы с ней нянчился Джонни Депп, она и то удивилась бы меньше.
Но в памяти зудело смутное, ускользающее воспоминание, некая зыбкость из голоса и света. Запах гардении и лавандового лосьона… «Не строй из себя героиню…»
Слышишь? Это твоя мать.
Слова Кейти.
Джонни остановил машину возле дома на улице Светлячков. После долгого молчания он повернулся к Талли и сказал:
– Я не знаю, как мне извиниться.
Талли захлестнула острая, почти болезненная нежность. Как же рассказать ему о том, что ей удалось узнать там, в царстве темноты – и света?
– Я видела ее, – прошептала Талли.
Он нахмурился:
– Ее?
Талли ждала, когда до Джонни дойдет.
– Кейти.
– Ох.
– Можешь считать меня чокнутой, спятившей или наркоманкой. Плевать. Я ее видела, она держала меня за руку и велела передать тебе вот что: «Ты молодец, отлично справился, и детям не за что тебя прощать».
Джонни помрачнел.
– Она думала, будто ты винишь себя за то, что повел себя как слабак. Жалеешь, что не позволил ей признаться в том, как сильно она боялась. Так вот, она сказала: «Передай ему, что он делал все ровно так, как надо, и говорил то, что я хотела услышать».
Талли потянулась, взяла его за руку, и к ним словно вернулись все проведенные вместе годы, все те минуты, когда они смеялись, плакали, надеялись и мечтали.
– Я прощу тебе обиды, если ты меня тоже простишь. За все.
Джонни медленно кивнул.
– Тал, мне тебя не хватало.
– Да, Джонни. Мне тебя тоже.
Мара вызвалась украсить дом к возвращению Талли. Она с головой ушла в подготовку, но все равно от волнения не находила себе места. Мара отчаянно хотела, чтобы Талли простила ее, вот только прощения она не заслужила. Возвращение Талли пугало не только ее – Дороти тоже чувствовала себя ужасно. За последние несколько дней мать Талли будто сбросила вес и выглядела усохшей. Мара заметила, как Дороти складывает в сумку какие-то вещи. Пока все украшали дом, Дороти, пробормотав, что ей нужно в питомник растений, исчезла. Уехала она уже несколько часов назад и до сих пор не вернулась.
Когда Джонни помог Талли выбраться из машины, все закричали, захлопали. Бабушка и дедушка Мары, ухватившись за кресло с двух сторон, покатили Талли в дом. Мальчишки следовали за ними по пятам.
– А я знал, что ты поправишься! – объявил Лукас. – Я каждый вечер молился.
– И я молился! – быстро сказал Уиллз.
Как-то странно склонив голову, Талли сидела в центре гостиной. Из-за громоздкого шлема, который почему-то никто не догадался снять, она выглядела ребенком.
– Знаю… мальчики… у них скоро день рожденья. Я целый год пропустила. Теперь куплю два подарка. – Чтобы произнести это, Талли пришлось изо всех сил напрячься, и когда она замолчала, лицо у нее раскраснелось, дыхание сбилось.
– Два одинаковых «порше»? – предложил отец.
Бабушка рассмеялась и погнала близнецов на кухню за блюдом с тортом.
Весь праздник Мара через силу улыбалась и невпопад бормотала что-то в ответ. К счастью для нее, Талли быстро утомилась и около восьми вечера пожелала всем доброй ночи.
– Поможешь мне лечь? – Талли слегка сжала Маре руку.
– Конечно. – Мара ухватилась за рукоятки кресла и по длинному узкому коридору покатила крестную в спальню.
Она вкатила кресло в комнату, где на тумбочках и комодах стояли вазы с цветами и фотографии. Возле кровати больничного вида возвышалась стойка для капельницы.
– Так вот где я пролежала, – сказала Талли, – целый год…
– Да.
– Гардении, – прошептала Талли. – Да, помню…
Мара отвезла ее в ванную, помогла встать, Талли умылась, почистила зубы и переоделась в
