Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
- Зачем звал? – неслышно подошёл Дугин.
- Установи весы. Раздадим хлеб на просушку. Так надёжней...
Сходив в Заярье, собрал всех, кто был свободен, и отослал на ток.
Дугин аккуратно взвешивал, проверял веса и отмечал в ведомости, кому и сколько отпущено.
- Два центнера!
Взглянув на весы, Коркин оторопел: там было два с половиной.
- Забирай, Алёха! – подмигнул Дугин. – Ты у меня не один.
- Два с половиной, – сухо уточнил Евтропий.
- Разве? Ну вот! Есть же на свете честные люди! – презрительно усмехнулся Дугин. – Спаси тя Христос, Алёха!
- Купить хотел? Не продаюсь. – Коркин отъехал в сторону.
Вскоре подошёл Пермин, и Евтропий что-то сказал ему, показав в сторону Дугина.
Под крышей суетились Прошихин и Панфило, помогая женщинам нагружать мешки.
- Покажи ведомость, – сказал Пермин.
- Гляди, – Дугин равнодушно протянул листок и захлопотал у весов.
- Как усушку будешь учитывать? – покосившись на Митю, шушукавшегося с Панфилом, спросил Пермин.
- Как-нибудь учту. Погоди, Митрий! Я с тобой... Ты с нами поедешь, Пермин?
- Мне с вами не по пути, – садясь к Евтропию на телегу, сказал Сидор, вложив в эти слова иной, более глубокий смысл.
- Тебе токо смерть попутчик, – подождав, когда они отъедут, проворчал Дугин.
Недалеко от конторы их встретил Панкратов.
- Ты, говорят, влип, голубчик? – спросил Дугин.
- Оплошал маленько. Вроде бы никого на току не было, а доглядели. Токо бы узнать, кто донёс...
- Раз не умеешь – не берись. А взялся – делай с умом. Ты думаешь, мешки воротил дак этим всё кончится? Лесина! Пермин с тебя заживо шкуру снимет!
- Не стращай! Ишо неизвестно, кто с кого снимет...
- Против власти пытаться – у тебя коленки слабы. Так что сиди и посапывай в две дырочки.
- Стало быть, упекарчат меня?
- Ты им – бревно в глазу.
- Как быть, советуй.
- Иди домой, что-нибудь придумаем, – заторопился Дугин, увидев, что на них оглядывается Пермин.
Глава 48
Афанасея ворочалась на сене, вставала, подбрасывала корм лошадям, снова ложилась. Не спалось. Вот и дождалась Фатеева, о котором думала когда-то день и ночь. Потом, сойдясь с Науменко, стала забывать. Нежданно-негаданно нагрянул. Постучал ночью. Войдя в избу, плотно прикрыл дверь, задёрнул занавески.
- Лампу не зажигай! – встрёпанно шикнул, хватая её за руку, в которой были спички.
- Не бойся, не увидят, – Афанасея выкрутила фитиль, оглядела гостя. То ли лампа светила неровно, то ли постаралось время – Фатеев вылинял: лицо стало длинным, волчьим. Когда говорил, во рту тускло отсвечивали казённые зубы.
«Не таким тебя знала!» – подумала.
- Не рада? – он просительно вильнул глазами, лязгнул челюстью.
«Волчина!» – подумала Афанасея. Но это был уже немолодой, с годами потерявший мёртвую хватку волк.
- Вот я и пришёл.
Афанасея молчала.
- Ежели не ко двору, могу уйти.
- Оставайся. Некуда тебе идти, – она старалась не показать своей жалости, говорила нарочито грубо.
Науменко, как бы ему ни было тяжело, не искал поддержки у баб; за гордость и полюбила его. И ещё за ласку. Фатеев тоже гордостью покорил когда-то. Пообтёрлась, порастерялась фатеевская гордость! Видать, хватил лиха!
- Умывайся! – собирая на стол, сказала. Я баню истоплю. Поди, обовшивел?
- Не без этого. Спал где попало, – накинувшись на еду, он не замечал горестно-презрительного взгляда Афанасеи.
После ужина долго тешился в жарко натопленной бане; ждал, когда Афанасея заглянет к нему, потрёт спину, как, бывало, тёрла. Заглянула.
- Наденешь вот это! – чуть приоткрыв дверь, бросила бельё и ушла.
«Для меня берегла!» – благодарно думал Фатеев, натягивая никем ещё не надёванные кальсоны. Афанасея купила их для Науменко.
- Законно или так? – спросила, постелив постель.
- Законные не прячутся.
- По родине затосковал?
- Надо кое с кем
