Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
- Когда как. Бывает вот, что и на Колыму.
- Велика она, твоя Колыма?
- За месяц не обойти.
- Это ничего. Я думала – больше...
«К чему она?» – подумал Фатеев. Он заметил, что Афанасея уже не в первый раз заговаривает с ним о Колыме.
Глава 49
Против обыкновения Ямин в это утро провалялся в постели до самого рассвета. Он слышал, как Александра ушла на ферму, как Прокопий, управляясь со скотом, скрипел во дворе воротами, как Фешка, ступая на цыпочках, собиралась в школу.
- Спит? – вернувшись с фермы, спросила Александра.
- Тсс... – Фешка приложила пальчик к губам и притворила дверь.
Но день уже заглядывал в окна.
За его спиной лупили глаза заботы.
Немного погодя пришёл Евтропий, потом – Дугин.
- Ты на перину-то за что рассердился? Ночь давил, день – давишь, – проговорил Коркин.
- Надо хоть раз отоспаться.
- Зерно-то будем сдавать, Алёха? – спросил Дугин.
- Надо бы, да ведь нечего...
- Нечего, нечего.
- Может, наскоблим центнеров пятьдесят-шестьдесят?
Евтропий недоверчиво покосился на свояка, не доверяя этой неожиданной уступчивости.
- Тогда я собирать начну, – сказал Дугин.
- Собирай помаленьку.
- Не торопиться, что ли?
- Время терпит, – и Дугин ушёл.
- Чо опять замыслил? – спросил Коркин.
- Хлеб-то попридержать надо, – сказал Гордей, утаив от зятя, что мысль эта ему внушена Дугиным. Гордей сперва противился ей, поскольку она вступала в столкновение с законом, но, видя растущее недовольство людей, всё чаще задумывался о том, что Дугин не так уж и не прав. Ему хотелось сделать этим изнемогшим от долгого недоедания людям что-то доброе, даже, если понадобится, пойти против себя, против собственной совести. Он старался заглушить в себе голос рассудка. Ещё недавно он бранил сторожа Панфила Тарасова за то, что тот, поддавшись слабости, отдал Веньке Бурдакову мешок колхозного зерна. Это была доброта за счёт колхоза, и Гордей её не признавал. Но сам он хотел отдать колхозникам по дьявольскому наущению Дугина не мешок, а всё зерно, и всю вину за это принять на себя. Он знал, на что идёт, какие будут последствия, но иного выхода для себя не видел.
- Ты что? – услышав это признание, оторопел Евтропий. – Хлеб-то не твой, колхозный...
- А люди разве чужие? Люди тоже колхозные...
- И ты хошь...
- Я ничего не хочу. Я того говорю: люди-то не чужие. С чем они зимовать будут?
- Ну и раздари им весь колхоз! С дорогой душой примут. А отдуваться тебе придётся.
- За что отдуваться-то? – простовато спросил Гордей.
- Брось, золовец! Не дело говоришь! Не дело! – рассерженно закричал Евтропий. – Сам себе яму роешь. И колхоз губишь...
- А как быть, советуй, Евтропий!
- Как хошь, а про это и думать не моги!
- Ты, Сана, шепни бабам, мол, хлеб сдавать не то что не надо, а необязательно, – мало обескураженный его гневом, сказал Гордей. – Необязательно – и всё... Поняла?
- Понять-то я давно поняла! Да нам от этого какой прок? Мы же ничем не попользуемся...
- Мы теперь не для своей выгоды живём, Сана. Что не попользуемся, дак это к лучшему: в глаза тыкать не станут.
- А я думаю, что это он не встаёт сегодня? Лежал, лежал – и надумал на свою голову!
- Голова у меня крепкая, Сана, выдюжит и не это...
Дугин не торопился собирать зерно. Он прекрасно понял, что Ямин решился последовать его совету. Сам он ничего не выгадывал от этого, но и ничего не терял. Всё, что можно было взять, он взял. Об этом знают только тёмная ночь да Афанасея, и обе будут молчать. Если какая-либо из его махинаций станет явной, он, воспользовавшись шумихой, сумеет замести следы. А что вокруг этого дела подымется трезвон, он не сомневался.
Раньше других он зашёл к Евтропию, который когда-то отказался принять от него подачку и которого – Дугин был в этом уверен – Гордей, конечно же, посвятил в свой замысел. Теперь ему хотелось поглядеть и потешиться тем, как Евтропий, известный своей щепетильностью, оберучь уцепится за колхозное добро, точно за своё. На это стоило посмотреть!
Самого Коркина
