Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Юзеф Игнаций Крашевский
— Ясный пан шутит.
— Нимало. Сколько раз попадешь — за каждый выстрел дам дукат, и то на сорок шагов.
— Как до кат? — спросил будник.
— Вот дурень, не знает, что такое дукат!
— За что же до ката? Когда не попаду, тогда уже и до ката, а пока…
— Кто же ты, неотесанный болван?
— Будник, вельможный пане!
— Откуда?
— Из Осинового луга.
— А! Из моих лесов!
— Сын Бартоша, вельможный пане! Вы знаете Павлову. Я племянник ее и брат Юльки, а это Бурко моя собака, пане.
Все расхохотались, потому что обрадованное лицо парня стало еще смешнее при этих словах.
— Ну, стреляй же, когда насмехался над нами, а если промахнешься — шомполами без церемонии.
— О, нет, вельможный пане!
— Не хочешь?
— Если не попаду, то согласен скорее на пощечину.
— Сейчас видно, у кого ум в голове: ты уверен, что я того не сделаю. Стреляй!
Будник положил на землю шапку, взял поданное ему господское ружье, покачал головой и отдал назад.
— Отличное ружьецо, но черт знает, где у него и что есть: я не попаду из такого инструмента.
— А что же? Из своего? Тем лучше!
Среди непрерывного смеха отобрали у Матвея ружье его, длинное, тяжелое, с замком, шлепающим, как старые туфли. Молодежь, примеряясь и целясь из него, хохотала. А будник в это время, ничего не слыша и не видя, искал в глубине торбы пуль, без которых не выходил никогда, и, не обращая ни на что внимания, готовился заряжать свое ружье.
— Место, господа! — сказал Ян. — Будем смотреть комедию! Ну, будник, видишь цель?
— Не вижу.
— Как? Вон круг, а в кругу черное пятно…
— Пятно вижу, но оно очень велико.
— Эта цель велика для тебя!
Матвей кивнул головой. Послали слугу, который мелом обозначил небольшой кружок.
— А теперь?
— Попробуем.
— Мы как раз в сорока шагах. Не переменю слова: за выстрел червонец. Ну, смело!
Заранее начали уже смеяться, как вдруг послышался отрывистый выстрел, и пуля увязла в белой точке. Матвей, не обращая внимания на общие похвалы, снова зарядил ружье и опять попал в цель.
— Что хочешь за свое ружье?
— Непродажное.
— Дам, что захочешь! — отозвался кто-то.
— Как что захочешь? А если я захочу…
И не найдя в мыслях чего бы захотеть, Матвей спросил: — А на что вам мое ружье?
— Надеюсь, ты знаешь зачем?
— Прошу извинения, пан думает, что стреляет ружье.
— Что же?
— Да я ж так лью пули, что надобно умение.
Снова смех, и будника начали поить, разогревая его то водкой, то разговором. У Матвея постоянно на виду были все зубы — в таком чудесном расположении духа он находился. Выстрелил он третий, четвертый раз и все по-прежнему удачно.
Казимир схватил ружье будника и захотел доказать свое искусство. Когда он целился, Матвей смотрел хладнокровно и плюнул, когда тот промахнулся.
— Что же это? Неужели я дал промах?
— Без всякого сомнения, — сказал Ян и, обращаясь к Матвею, бросил последнему десять червонцев. — Остальное тебе на водку! Ступай в застольную, отобедай хорошенько и прощай!
Будник поцеловал господина в руку и долго удивлялся золоту, которым обладал первый раз в жизни, не зная, что купить на него: деревню, местечко или несколько миль лесу. Старательно завязав, однако же, сокровище свое в узелок, где уже помещались два пятака, вычистив ружье и зарядив его на всякий случай картечью, Матвей отправился прежде всего в застольную, а потом уже в фольварк.
Здесь надо было получить ему муку, которую кузнец, кум Бартоша, обещал доставить в Осиновый луг. Но поди же выхлопочи что-нибудь в этаком дворе, даже с умом Матвея! Сначала не было эконома, потом писаря, наконец, гуменного, который ожидал присяжного, а когда пришел присяжный — не было ключей; нашлись и ключи, но тогда все увидели, что муки не было. Потом уже кузнец дал взаймы экономии муки сколько нужно, с условием, однако же, получить с процентами. Наконец, счастливый Матвей, усевшись на повозку, думал уже выезжать, как доверенный слуга Яна остановил его, издали махая рукою.
— Ты сын Бартоша? — спросил он неохотно, в одно и тоже время посматривая на Матвея и на часы, вынутые из кармана.
— Так, родной сын Бартоша, по фамилии Млинский.
— Гм, а что у вас, плохо?
— О, очень плохо!
— Зачем же там киснете в лесу? У тебя, кажется, есть сестра?
— И какая еще хорошенькая!
— Старая пани обещает ее взять в горничные. И ты бы, может быть, нашел во дворе место — стрелка, например.
— Конечно, я и родился стрелком, а что до сестры, то зависит от отца, а не от меня. И разве же я знаю, отчего он ее не отдает? Пускай бы отдал.
— Поговори с отцом, чтобы ее сюда прислал.
— Как будто он меня и послушает! Матвей пожал плечами и прибавил:
— При том же он уехал в местечко. Камердинер улыбнулся.
— Ну, когда возвратится.
— А куда, вы говорили, хотят взять Юльку?
— В горничные.
Матвей молчал, долго прикидывая, что это значит, наконец отвечал:
— Конечно, отец не согласится.
— Захочет не захочет, а ты поговори, — молвил лакей, поглаживая бакенбарды, — и если скоро не отдадут, то после места не будет.
Сказав это, он ушел, кивнув головою.
— Конечно, — говорил он сам с собою, — девчонка подрастает, а в нищете из нее сделается черт знает что. Панич беспрестанно о ней думает, потому что у нас во дворе уже больше никого не осталось. Только бы не было тяжело справиться с Бартошем. Ну, да не убьет же он всех нас.
Лакей, зевая, пожал плечами.
— Надо, однако ж, поспешить, — продолжал он, — распорядиться насчет завтрака, потому что эта, вечно голодная стая жрет, жрет и нажраться никак не может! А за карты бездельники не платят, мошенничают! Тьфу, шаромыжники! Трудно и не сердиться! За целую ночь только пятнадцать рублей! Скупцы! Вот наш, так другое дело. Да и обдирают же его со всех сторон, немилосердно. Однако есть кого и обдирать: когда пал, так пан, денег всегда много, — и если уж дает, то полной горстью!
Камердинер зевнул снова.
— Славная девочка и еще молоденькая! Может быть с нею забавлялись бы мы подолее, иначе, здесь, нет возможности позабавиться. Надо каждый раз что-нибудь новенькое; пожалуй, скоро и на четыре мили вокруг ничего не достанешь!
Так рассуждал он по своему обычаю, идя к господскому дому, а в это время Матвей с кузнецом тащился на повозке в лес. Пока они выехали, пока перебрались через плотину к лесу, уже порядочно стемнело, но они не боялись заблудиться: оба
