Поклажа для Инера - Агагельды Алланазаров
Поезд прибыл в Ашхабад рано утром, когда толком еще и не рассвело. Посадив на такси и проводив в путь нашу спутницу – пожилую женщину с внучкой, мы сами не стали спешить добираться до места. Побродили по улицам, дожидаясь, пока хорошенько рассветет и город проснется. Нам, сельским жителям, было в диковинку наблюдать, как суматошно просыпается город.
Немного покружив по улицам, мы вошли в широко распахнутые ворота парка культуры и отдыха. Теперь уличный шум машин просачивался и застревал в густой листве и слышался здесь приглушенно. Белевшие повсюду среди опавших на землю листьев брошенные где попало бумажные стаканчики из-под мороженого сообщали о том, что прошлым вечером здесь был большой наплыв публики.
Некоторое время мы посидели на скамейке, наблюдая затем как то и дело срывались с веток и, покружившись замысловато в воздухе, наконец, приземлялись пожелтевшие осенью листья. Это тоже было своего рода чудом. Они были похожи на голубей, которые взлетели в воздух и парят там в свое удовольствие.
Когда рассвело окончательно и наступило утро, в воротах, через которые вошли и мы, появился человек с длинной метлой и принялся с одного края подметать запыленные опавшие листья, лежащие на дорожках парка.
Восхода солнца после этого уже не пришлось долго ожидать. Солнечные лучи прежде всего упали на окна высоких домов и, отливая красным цветом, ослепительно сверкали. Наконец, все обрело свои обычные очертания.
Мы с Гульнарой опять пустились в путь. Возможно, из-за того, что наезды из села были часты, город не был мне в диковинку. Повсюду высокие многоэтажные дома. Среди них чувствуешь себя будто идущим по горному ущелью.
До обоняния доносится запах размягшего асфальта и жарящегося там шашлыка.
Училище, в которое мы приехали сдавать документы для поступления, мы разыскали в тот день после обеда. В комнате, где принимали документы, сидел облысевший человек и, обливаясь потом, пил чай. Увидев нас, он водрузил на нос лежавшие перед ним очки с толстыми стеклами и потом уже заново уставился на нас.
– Вам кто нужен, молодежь?
– Мы приехали, чтобы поступить учиться в ваше училище, – ответил я, поглядывая на Гульнару.
– Ну-ка, сначала сдайте документы, а как там будет с учебой, будет видно, – ответствовал очкастый человек, поправляя меня. Я вынул свои документы и придвинул их к очкастому:
– Прошу внести меня в список учета монтажников!
– Вот как? Значит, сварщиком будешь?
– Да.
– Ну что ж, если так, то придется принять.
Человек в очках, перебирая и тщательно рассматривая взятые у меня документы, несколько раз повторил: “Вот как, вот как!».
Но когда Гульнара открыла свою сумку, то документов в ней не оказалось. Выяснилось, что документы остались в чемодане, сданном в камеру хранения на вокзале.
Мне расхотелось сдавать свои документы без Гульнары. Я протянул руку и, не говоря ни слова, сгреб свои бумаги обратно.
– Что? – удивленно посмотрел на меня очкарик.
– Я тоже принесу свои документы завтра вместе с Гульнарой.
Человек в очках с недоумением пожал плечами. А потом закричал мне вслед:
– Эй, сварщик! У тебя там, кстати, нет фотографии. Когда придешь завтра, то помни, что фотокарточку должен принести, слышишь?!..
Мы отправились по адресу, данному нам Таганом ага. Когда при виде нас хозяин дома, куда мы явились, воскликнул: “Опять обычные ласточки!» – то смысл восклицания я понял только через пару дней.
Хозяин был пузатым толстяком и, подшучивая над самим собой, рассказал, что к соседу по левую руку от него ежегодно наезжают кучами абитуриенты из села, и сосед до самого окончания вступительных экзаменов ежедневно со всеми сорока своими гостями – абитуриентами становится на “молитву». После этого он сам же рассмеялся своей шутке от всей души.
Тогда я, понимая, что эти слова относятся и к моей персоне, тоже почувствовал себя не в себе.
До начала занятий в училище теперь от силы осталось дней десять-одиннадцать, и мы намеревались до этого срока, пока не получим общежитие, прожить в этом вот доме. К этому решению я пришел, посоветовавшись с Гульнарой. Вот поэтому она не захотела пока покидать этот дом.
Если бы мы заблаговременно позаботились о получении общежития, то, возможно, избежали бы скандала. Когда день завершился и с наступлением ночи я заснул крепким, сладким сном, наш хозяин, оказывается, явился заполночь, с трудом переставляя ноги. Я проснулся от его стука в ворота, узнал голос и встал, чтобы ему открыть.
Едва лишь ввалившись во двор, он принялся сварливо честить свою жену:
– Почему ты до сих пор не выпроводила вон отсюда всех этих охламонов?! – воскликнул он, делая вид, что нацеливается на меня пальцем, чтобы выстрелить. – Что, так они и будут тут у нас кантоваться? Или ты их всех усыновила и поселила у себя навсегда? И по этой причине дом мой сделается прибежищем для всякого рода сельских выскочек?!
Я, не издав ни звука, оделся и подошел к Гульнаре, которая тоже проснулась на этот шум и теперь тоже сидела, готовая провалиться от смущения сквозь землю.
– Гульнара, иди в дом и вынеси сюда свой чемодан!
– Куда же мы пойдем среди ночи? – в нерешительности замялась Гульнара.
– Мне отец поручил и доверил тебя. И теперь тебе придется подчиняться мне. Будешь следовать за мной повсюду, куда бы я ни пошел.
С сознанием своей правоты я еще раз повторил эти слова. Тогда Гульнара уже больше не возражала, молча уложила свои вещи и пошла за мной.
За исключением редко проезжающих машин, на городских улицах было совершенно пустынно. Иногда можно увидеть бродячую собаку. Зато за высоченными заборами псы лаяли свирепо и громко, что называется, от души.
Чтобы отвлечься и позабыть о происшедшем, я принялся тихонько напевать первую же вспомнившуюся мне песню об Ащхабаде:
Зеница ока моих черных глаз,
Накинул на плечи золото холмов,
Ашхабад, радость души моей,
Отрада края моего родного!
Прошагав почти час, мы достигли холмов на южной окраине города. С пологих холмов сеяло довольно свежим ветерком. На них привольно и тихо. За телевизионной вышкой разноцветными-зелеными и красными огнями переливался лежащий внизу город.
Поскольку мне самому сделалось холодно, я открыл свой чемодан и, достав из него несколько слежавшийся пиджак, набросил его на
