Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
чтобы не делать двух ездок, мы нагрузили всё на одну телегу (до этого я успешно как раз из Рамстора на «Речном вокзале» у Историка довёз до дому на ней комбик для бас-гитары, весом потяжелее). это был угловатый комод, вполне академического вида, с тремя широченными ящиками, часть которых нам пришлось тоже вычислять уже на помойке, и четыре книжных полки (классического для восьмидесятых образца, тёмная ДСП). решили, что проще одному везти, а другому страховать, нежели каждому везти по половине (была и вторая телега, поменьше, на всякий случай) без страховки. как-то мы всё увязали велорезинками и верёвками при активном содействии Минлосов, благодарный взгляд беременной жены Филиппа был высшей наградой: она уже привыкла к складной икейной лязгающей кровати на колёсиках в комнате покойной матери мужа (этакий желанный призрак шведского баухауса в здании первоначального советского конструктивизма)…
наша весёлая процессия двинулась к Цветному бульвару от Чистого пруда по наименее тряской обочине бульвара – сперва я взвалил на себя ручку телеги, а Историк суетливо страховал сбоку. прогрохотали через трамвайные рельсы в районе бывшей «Джанги» (хипповское прозвище советского безалкогольного кафе, в фильме «Белорусский вокзал» оно неплохо, документально показано) и попёрлись по бульвару, прямо как несун кресла из мебельного магазина на Петровке в «Июльском дожде». день был с утра тёплым и бесснежным, но неверный март стал посыпать нас мелким снежком, когда мы зарулили на улицу Чаплыгина – я изначально продумывал путь по наименее проезжим местам. полки периодически от крена пытались падать, и Лёха, вполне уже по-хозяйски страховал: его вечная борьба за место под пылью (для книг) сулила большую победу. да и пустоватый кабинет просил чего-то такого – мебельно-благородного. так, неведомо для хозяев, ещё не столь давно вспоминавших с кровной обидой рэпрэссии (в сороковых, когда всех немецкофамильных и особенно связанных с дипломатией высылали или сажали, в силу меры их вины – пострадал некий дядя), их краснодеревянный комод перемещался под сень патриотизма советского и, чем выше этажом, тем всё более реакционного и антисемитского. впрочем, грешил «классовым антисемитизмом» и Историк, на чём мы не раз ссорились, однако в данном случае сплотившее нас дело – воистину рождало сентиментальную и символическую картину в духе рязановских киноэпизодов…
миновали особняк «Союза» с его «пригаринским подвалом», куда Историка не заносила судьба, а мне бывать случалось, «Экономическая и философская газета» вызывала. обогнув забытый всеми бюст Чаплыгина (улица-то разыменована в Большой Харитоньевский), мы потряслись вверх к Мясницкой мимо Первого ЗАГСа. тротуарные метры давались нелегко, но когда ещё какая-то незапланированная свадьба оказалась на пути – терпение Историка кончилось, он потребовал перекура. с другого тротуара, нелепым комком прошловекового хлама притаившись меж крутейших и размерами крупнейших иномарок, наблюдали мы, как классовые враги сорят деньгами. сорят и буквально, осыпая бесчисленными копейками да рублями мягкощёких молодожёнов, и иными способами… Историк саркастически выдохнул дым «Явы» в их сторону:
– Давай, вот так, правильно – на руки, на руки! Ах, ты мой хороший!.. Вот, уот, вот так и внесёшь свою погибель в дом.
– Небось, и в дом новый, в квартирку элитную – можно рискнуть, и наебаться на полвека вперёд…
– Вот-вот, тебе б только наэбаться, и наэбут, не сомневайся. Как пойдут бабки да пелёнки, так впряжёт, что – если не самоубийца, так разведётся, эта розовая краля мало не потребует, квартиру ей и отдаст. И ещё легко отделается. А она нянь наймёт, мужика найдёт…
– На вид булгактерша, тяжеловата, но ещё обнимабельная, а он пррям жиголо итальянский в этой голубой тройке, загарчик не наших широт…
– Официант, скорее. Сейчас они побогаче нас с тобой. И начальников наших…
– Ну что, товарищ ворчун, взяли?
– Я не ворчу, я свидетельствую. Держу, поехали.
как бы в масть мыслям Историка далее возникли чёрные противотанковые мини-ежи, так военно-морской особняк, ещё в девяностых выставивший это ноу-хау у ворот, давал понять паркующимся буржуям и местной офисной челяди, что они не пройдут, это территория родины. выезд из ворот – вероятно, в случае нового 1917-го или какого иного мятежа, потребуется для транспортировки юнкеров… впрочем, на нас эта часть улицы глянула скорее приветственно – обожающий погоны Историк, вероятно, вспомнил нахимовцев, а я жуковцев. чёрная форма, Советская родина, сталинизм: я вспомнил мельком недавний официальный кубинский вечер на ВДНХ, куда был приглашён и кадетский корпус имени Жукова, бледные умные пацаны вполне осознанно выговаривают «социализм», «патриа о муэртэ» и «венсеремос», может, они окажутся в наших отрядах с началом революции…
но пока мы – барахольщики. рачительные собиратели матчасти, мозаики журнального быта. в четыре руки везём вот такое наследие Эпохи: мимо здания, где после революции выступал Ленин, здания промышленников (дом 1905-го года постройки, видавший индустриализаторов-буржуа дожил до перерастания тенденции в формацию), которое проектировал архитектор «Метрополя». и придирчивый Ильич на подновлённой, как ни странно, мемориальной доске, словно глянул на нас, следующих мимо последователей… покуривший Историк стал заметнее пыхтеть и выражать усталость, стало видно, что подобные нагрузки ему непривычны, но это не помешало нам переехать Мясницкую и докатиться до серого угла конструктивистской больницы. мы скользнули налево по почти овальному телефонному люку 1930-х годов и под горку одолели зигзагообразный дворовый проезд на Кировский проспект. конечно, для нас обоих он – не Сахарова.
проспект, воспетый первой (по хронологии съёмок) киносэссией «Заставы Ильича» – демонстрацией, встречей Марианночки и Сергея Попова… я очень рассчитывал, что он будет, как обычно, чист, но тут образовалась пробка. на самом деле, не худший вариант, однако мой план без погружения в подземные переходы довести скарб до редакции – оказался под угрозой. стоило моей упорности и даже наглости выдвижение с вечноосторожным врагом авантюризма Лёхой на проезжую часть, перпендикулярное движению машин.
может, кинематографичность места, может, глядящий нам во след бордовый дом-матрица Корбюзье, образчик конструктивизма, но именно этот миг, не смотря на нашу сосредоточенность – позволил увидеть весь город и день. ловя щеками редкий и быстротающий снежок, два рикши тянут свою ношу поперёк авторекИ – воодушевлённый моей наглостью Лёха уже вошёл во вкус и не сильно следит за реакцией водил. ведь тут и классовое: они прут в своём комфорте, а мы им поперёк везём будущий Лёхин профессиональный комфорт. там, средь этих мебелЕй будет лучше думаться о диссертации и революции… назло, поперё-оок, как пел Егор Летов (многие его брутально-укоряющие интонации Историк копирует, сам того не подозревая) мы прорвались к кварталу, откуда по моему плану прямой путь и лишь одна теперь преграда – Сретенка.
поклажа наша громоздкая рассупонивается помаленьку, теперь надо не поддерживать, а
