Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Только сейчас он обратил внимание на то, что стоит на снегу в одних носках, тонких брюках и в расстегнутой рубашке с вырванными пуговицами.
Стуча зубами от напряжения, Константин стащил с практиканта Володи тёплое пальто. Видимо, парень вышел покурить в тамбур и там его застала снежная волна. Один ботинок Саянов подобрал около трупа взрывотехника, а другой снял с ноги машиниста тепловоза.
Надо спешить за помощью, может быть, под снегом есть живые люди. Он читал, что в лавине иногда выживают, если около носа остаётся пространство для воздуха. Необходимо специальное оборудование, щупы, лопаты, нужен врач, в конце концов!
Наверное, стоит идти назад по рельсам, чтобы не заплутать в снежной пелене. Но добраться до колеи никак не удавалась, потому что на том месте, где лежал стальной путь, насколько видел глаз, расстилалась белая равнина.
Брести пришлось по пояс в снегу. Ботинки моментально забились снегом, Володино пальто не сходилось на груди, а волосы на голове заиндевели стеклянными сосульками. Кроме того, перчаток тоже не было, и ободранные в кровь пальцы от мороза уже не разгибались.
Когда Константин упал от усталости в первый раз и, лёжа на спине, смотрел в серое небо, наливающееся новыми снежными тучами, он понял, почему уцелел.
Аня наказала: «Береги себя», и он послушно лёг головой в проход, чтоб не продуло от окна, откуда его и выбросило ударной волной. Мысли об Ане и Вольке придали новых сил. Саянов перевернулся на четвереньки и, как обессиленное животное, пополз на запад, уже не чувствуя ни рук, ни ног. Второй раз он упал метров через семьсот, третий через пятьсот, а потом стал падать и подниматься каждые несколько шагов.
Смертельно хотелось спать. И хотя Константин понимал, что останавливаться нельзя, противиться слабости становилось всё труднее. Глаза закрывались сами собою. Усилием воли разлепляя веки, он снова видел перед собой снег, снег и снег. И лишь ближе к вечеру он вдруг увидел перед глазами не белое поле, а валенки. Обыкновенные чёрные валенки, вставленные в короткие широкие лыжи.
– Мужики, сюда! Нашёл одного! – зычно выкрикнул густой голос, и Саянов почувствовал, как его подхватили сразу несколько человек.
– Там лавина, люди, надо помочь, – бормотал он, отбиваясь от этих крепких рук, тянущих его вверх.
– Знаем, знаем, бригады уже выехали, – вразнобой отвечали голоса, сливаясь в однородный шум, сквозь который пробивалось резкое женское контральто. – Удивительно, как много он смог пройти в таком состоянии!
Эти же слова повторил врач Звягинцев в поселковой больнице, куда железнодорожные рабочие доставили Константина.
Коротконогий, низкорослый Звягинцев широкими скулами и узкими глазами удался в маму-бурятку, считавшую сына самым красивым мужчиной на свете. Маминым словам Звягинцев привык всецело доверять, поэтому в больнице между сестёр слыл повесой и сердцеедом, но своё дело знал хорошо и больные к нему валом валили.
Произведя тщательный осмотр пациента, Звягинцев убедился, что травм и повреждений не выявлено, но обмороженным рукам и ногам требуется серьезное лечение.
– Похоже, он единственный выживший, – озабоченно сказал врач смешливой медсестре Юлечке, стоя над уснувшим Саяновым. – В рубашке родился. Кто под лавину попал – тот пропал.
– И не говорите, Павел Петрович. Мой муж тоже на поиски пострадавших поехал. Всех железнодорожников туда отправили и сказали, что военную часть в Горске в ружьё поднимут. Да и из Москвы наверняка следователей понашлют. Будут тут шнырять да вынюхивать – сама лавина сошла, или помог кто…
– Ты язык-то придержи, если жить хочешь, – сурово осёк сестричку Звягинцев. – Ещё раз услышу твои глупые рассуждения – переведу санитаркой в амбулаторию.
– Не переведёте, – сказала Юлечка, – кто тогда вам станет из дома пироги носить?
Замечание Юлечки целило не в бровь, а в глаз, поэтому Звягинцев подоткнул спящему одеяло и миролюбивым тоном предложил:
– А не попить ли нам чайку? С пирогами.
Когда Константин открыл глаза, он удивился, что лежит на удобной железной койке возле дочиста выскобленной бревенчатой стены. Рядом с ним стояла тумбочка с графином воды, накрытым перевёрнутым гранёным стаканом. На стене – плакат «Памятка беременной колхозницы», ввергший больного в полное недоумение.
На белой занавеске у окна раскачивался солнечный лучик. Яркий, весёлый, праздничный. Он игриво дразнился, перескакивая по занавеске с места на место. И оттого, что в маленькой палате ощущались тепло и уют, Саянов моментально всё вспомнил и похолодел.
Одновременно с памятью в мозг вонзилось чувство острой боли в руках и ногах. Странно, что оно появилось только сейчас.
Скосив глаза на лежащую на одеяле руку, Константин увидел, что кисть забинтована до локтя. «Конечно! Это я полз по снегу, втыкая руки в белую кашу и оставляя на ней кровавые полосы».
Облизнув сухие губы, Константин хрипло выкрикнул:
– Эй, кто-нибудь! Пожалуйста, скажите, всех спасли?
Пытаясь приподняться, он увидел, что дверь резко распахнулась и впустила доктора в белом халате и миловидную сестричку, с ходу воскликнувшую:
– Проснулись? Вы двое суток спали!
– Спасли кого-нибудь? – не обращая внимания на сестру, Константин смотрел на врача, словно требуя от него утверждения: «Да. Спасли».
Но доктор, чуть помолчав, отвёл взгляд в сторону и сказал:
– Нет, – а после короткой паузы добавил: – К вам пришли.
Захлестнувшая было Константина волна надежды сменилась разочарованием, когда он увидел плотного мужчину в серой форме с накладными нагрудными карманами. Вышитая звезда на рукаве и два треугольника в петлицах указывали на то, что перед ним капитан НКВД.
Выразительные чёрные глаза под полукружьями бровей и румяные щёки выдавали в нём уроженца Малороссии.
– Товарищи медики, попрошу вас выйти.
Голос капитана звучал негромко, но твёрдо. Не глядя придвинув ногой табуретку, посетитель сел и представился, по-украински смягчая выговор буквы «г»:
– Капитан Горбенко.
Поскольку Константин насторожённо молчал, офицер свёл брови, достал из планшета на боку блокнот и задал первый вопрос:
– Назовите себя.
– Старший инженер Ленинградского проектного института мостов и туннелей Константин Викторович Саянов, – сквозь нарастающую боль в руках и ногах ответил Константин, догадываясь, что беседа продлится долго.
Она длилась не просто долго, а мучительно долго. Вольготно расположившийся на табуретке Горбенко попросил медсестру принести ему чаю и, вкусно прихлёбывая из дымящегося стакана, принялся дотошно выспрашивать каждую мелочь, начиная с социального положения дедушек и бабушек инженера Саянова.
Особенно капитана интересовало, не велись ли в вагоне разговоры вредительского характера и не слышался ли в поезде хлопок от взрыва.
За время допроса в палату один раз заглянул врач и два раза сестра, извинившись, делала Константину уколы. После уколов боль немного затихала, и мысли Константина становились яснее, а ответы чётче. Он старался отвечать максимально быстро и
