Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
– Этот район был сейсмоактивным, – указал на расчёты Константин, – поэтому и строим там туннели, а не мосты. Но при проектировании прежнего, ныне засыпанного тунеля, геофизики сказали нам, что возможность стихийного бедствия, камнепада или снежной лавины, именно в этом месте ничтожно мала.
– Человек предполагает, а Бог располагает, – философски заметила планировщица Марья Петровна, обмахиваясь тетрадкой с формулами, и предложила: – Давайте, товарищи, пить чай.
– Чай, чай, давно пора! – оживлённо захлопотала Нюся, доставая корзину с пирожками и бутербродами. – Прошу вас, угощайтесь, мама всю ночь пекла. Константин Викторович, вы пирожки с капустой любите?
Это была первая Нюсина командировка, и ей нестерпимо хотелось дорожной романтики, шуток, смеха и, может быть, лёгкого поцелуя в щёку молодого мостовика Миши Зайцева, пришедшего в институт одновременно с ней.
Не сказать, чтобы Нюся раздражала Константина, но общий подъём его не заражал, слишком многих людей знал он в снесённых посёлках. Особенно прикипел душой к невысокому, жилистому мужичку дядьке Макару, жившему на лесном разъезде около заброшенного кирпичного завода. Жив ли он с тёткой Таней? Бегает ли так же в лес, привязав к валенкам короткие лыжи, краснощёкий, энергичный, всегда готовый прийти на помощь?
Глядя в окно на сменяющиеся станции и полустанки, Константин не заметил, как постепенно стихли разговоры в вагоне, кое-где погас свет и утомившиеся за день люди свернулись калачиками на жёстких полках, застеленных тонюсенькими матрасами. Темнота, расстилавшаяся за окном, казалась молчаливой и таинственной, как в детской сказке, а люди, жившие в домах вдоль железной дороги, незнакомыми волшебниками, зажигавшими в окнах своих домов огоньки, чтобы светить затерявшимся путникам.
Широкие болотины, покрытые коркой льда, сменялись хвойными лесами и берёзовыми рощами в снежном убранстве. Иногда между деревьями мелькали одинокие хутора и везде, на протяжении всего пути: столбы, столбы, столбы и провода, провода, провода.
– Константин Викторович, можно с вами поговорить о перспективах на будущее? – подсела к нему неугомонная Нюся.
– Поговори, – вяло откликнулся он, подумав, что Миша Зайцев наверняка поддержал бы разговор с Нюсей намного лучше, и тему будущего раскрыл бы ей куда более глубоко, чем женатый тридцатилетний инженер Саянов.
Под болтовню Нюси вспоминалось лицо Ани, её тревожное прощание, долгий взгляд, тепло рук. А малыш сопел в кроватке так умиротворяюще и безмятежно, словно знал, что пока родители рядом, его жизнь в безопасности.
Поспать удалось лишь на подъезде к Первомайскому, когда все споры были переспорены, а проблемы глубоко обдуманы. Дальнейшие планы зависели от обстановки на месте.
– Я подремлю, – сказал коллегам Константин и провалился в сон, как в болото.
Проснулся он от глухого шума, приближающегося по нарастающей. Мелькнула мысль о самолёте, идущем на бреющем полёте, но она не успела оформиться, разбитая брызгами треснувших стёкол, и неведомая сила вытолкнула Константина наружу из душного прокуренного вагона.
* * *
Аня собралась в Первомайское ровно через две недели после отъезда мужа. Беспокоиться она начала сразу, как только он перешагнул порог дома, и эта тревога каждый день увеличивалась в размерах, передаваясь маленькому Воле, который теперь капризничал день и ночь. Затихал малыш только в корыте с тёплой водой.
– Невский дельфин, – говорил про него Константин, глядя, как сын весело молотит по воде ножками, окатывая родителей мыльными брызгами. Он сам любил купать Вольку, любуясь на тугое, шёлковое тельце с нежными складочками.
Первые несколько дней после Костиного отъезда, Аня ожидала телеграммы. Это была их традиция. Каждый раз по приезде Константин обязательно телеграфировал домой четыре слова: «Доехал благополучно. Люблю. Целую».
Телеграмму не несли, и она решила узнать о прибытии поезда в справочной железнодорожного вокзала. Белобрысая девушка в справочном окне, взмахнув короткими ресничками, ответила:
– О литерных поездах справок не даём.
Тогда Аня позвонила в секретариат Костиного института и с колотящимся сердцем прижала к груди Вольку:
– Сейчас нам скажут, где папа.
– Главный инженер Саянов? – в трубке раздался подозрительный шёпот, из которого она не смогла разобрать ни слова, и наконец донесся вздох: – У нас пока нет сведений о начале восстановительных работ. Позвоните через недельку…
Тон собеседницы Ане не понравился, и звучавшая в ответе недоговорённость наталкивала на предположение, что при восстановлении туннеля возникли непредвиденные трудности, возможно авария, человеческие жертвы.
Сама того не подозревая, масла в огонь неожиданно подлила Екатерина Васильевна Лисовская, невинно заметив после исполнения колыбельной для Володи:
– Поведайте, Анечка, скоро ли ждать домой Константина Викторовича? А то что-то о нем ни слуху ни духу.
Это «ни слуху ни духу», прозвучало для Ани как пушечный выстрел, который в Ленинграде прежде давали при приближении опасности, и она без колебаний приняла решение: надо ехать вслед мужу.
– Куда ехать? Анечка, вы с ума сошли! Зимой в Сибирь, как декабристка. Не думаете о себе, так пожалейте Воленьку. Ему необходимо ежедневное купание, витамины, молочная кухня. Нет, вы мне скажите, есть ли в этом вашем Первомайском молочная кухня? – попыталась образумить её соседка, изящно всплёскивая кистями рук. – Приедет Константин Викторович, не заблудится, на дворе двадцатый век – люди бесследно не исчезают.
Но обе знали, что это не так. Люди пропадали каждый день: к кому-то ночью приезжал закрытый фургон НКВД, прозванный в народе «воронком», и мужчины в военной форме молча и деловито сажали в машину новую жертву, вскоре исчезавшую с лица земли. Кто-то сам уходил в булочную и обратно не возвращался. В Аниной школе пропал ученик десятого «Б», а вскоре учителя узнали, что он погиб в Испании, прикрывая отход антифашистов.
– Не отговаривайте, Екатерина Васильевна, я поеду.
Собралась Аня в три дня. Чемодан получился огромный и тяжёлый: запас пелёнок и распашонок для Воли, смену одежды для себя, пару бутылочек с сосками, полотенце, подгузники, два куска мыла. Документы и деньги она положила в кожаную сумочку, подвешенную на шею. Проверяя, всё ли взяла, долго смотрела на вложенный в паспорт чуть пожелтевший листок картона с рисунком чудной девушки Анны. Анны Первой, как называл её Алексей Ильич. Жаль, что она так и не смогла найти её и та не прочитала слов, на которые обязательно должно откликнуться сердце русского человека: «Прости,
