Почти 15 лет - Микита Франко
Дальше последовал длинный список, который начинался словами: «тошнота и рвота», а заканчивался отеком головного мозга, инсультом, инфарктом и смертью. Хорошенькие перспективы…
Она поднесла иглу к вене.
- Готовы?
- Готов, - выдохнул Лев.
Болезненно кольнуло, и прозрачная жидкость в шприце медленно начала уменьшаться, вена распирающе заболела. Вот и всё.
— Вот и всё, - вторила медсестра его мыслям, извлекая иглу и заклеивая прокол подушечкой пластыря.
Лев машинально согнул руку в локте и поднялся. Растерянно посмотрел на женщину:
- Больше ничего не нужно?
Она хмыкнула:
- Больше не нужно пить.
Пробурчав: «Я и не собирался», Лев поблагодарил её и вышел из процедурного кабинета. Поймал на себе любопытные взгляды пациентов, и, отвернувшись, второпях выскочил на лестницу. Между первым и вторым этажом, вытащил мобильный и открыл список контактов: нужно было позвонить Славе, пока в Ванкувере не наступила ночь.
Его разрывало от противоречий: вскрывшаяся зависимость сына заставляла чувствовать себя никудышным, отвратительным отцом, но она же вновь начала сближать их со Славой – до пяти звонков в день. После долгих месяцев молчания и передавания друг другу «приветов» через детей, они опять заговорили друг с другом.
И Лев жил этими звонками.
Всякий раз он воображал их иначе. Он мечтал, как позвонит и спросит:
Привет, моё солнце. Как твои дела?
Или просто скажет:
Я так люблю тебя, мой родной.
Он не был щедр на ласковые слова, когда они были вместе: странные, громоздкие, они застревали поперек горла, и он с прохладными интонациями произносил: «Слава». Даже Славик, Славочка – никогда.
А теперь, в его мыслях, он никогда не был Славой. Он был любимым, дорогим, родным, самым лучшим, самым красивым, самым желанным, он шептал эти слова перед сном, обнимая подушку или одеяло, и представлял, как скажет об этом ему.
- Лев, - он вздрогнул, когда услышал в трубке своё имя. Своё имя его голосом. – Привет.
- Да, привет… - дорогой, родной, любимый – мысленно перебрал он, но не сказал ни одно из этих слов. – Я сейчас в больнице. В наркологической.
Он рассказал Славе о своей экскурсии: о первом и втором этаже, о трёх месяцах, о правилах, об истощенных мальчиках со второго этажа и о розовощеких с первого, о тренажерном зале и книжках, и закончил словами:
- Я думаю, нужно попробовать.
- Да, - после недолгого молчания откликнулся Слава. – Хорошо.
- Ты можешь… ты можешь сделать так, чтобы он ничего не употреблял?
- Я пытаюсь.
- Это важно, - настоял Лев. – Иначе они отправят его на второй этаж, а там ничего хорошего.
Слава устало повторил:
- Лев, я пытаюсь.
Я знаю, родной.
- Я знаю, Слава, - мягко отозвался он.
- Дома я его проконтролирую, но сейчас кончатся каникулы и…
- Забери документы из школы.
- В смысле?
- Плевать на школу, - повторил Лев. – Продолжит учиться здесь. Пусть сидит дома, никуда его не отпускай.
В трубке послышался тяжелый вздох.
- Я знаю, что это непросто, - с сопереживанием отозвался Лев. – Я на связи. Звони в любое время.
Он молчал.
- Слав?..
- Да, я слышу…
- Я рядом.
Он хмыкнул, будто бы усмехнулся, и ответил:
- Пойду спать.
- Доброй ночи, - Лев дождался, когда Слава отключит вызов, чтобы сказать: - Я люблю тебя.
Почти 15 лет. Слава [52]
Одной рукой он держал чашку с тестом для блинов, второй – венчиком мешал комки в вязкой жиже, телефон удерживал ухом, а ногой наловчился открывать холодильник. Повторенные многократно, некоторые действия доходили у него до автоматизма.
- Я не могу с тобой встретиться, - вполголоса объяснял Слава в трубку.
Время от времени он поднимал взгляд на Мики – тот сидел, устроившись в кресле, и слушал музыку с mp3-плеера – этого динозавра Слава специально нашёл для сына в качестве замены Спотифая. Он, скорее всего, не слышал разговора, но Слава всё равно старался говорить тише.
- Я не могу оставить Мики одного.
- Я хочу всё нормально обсудить, - просительно объяснял Макс.
- Я понимаю, но я не могу уйти.
Он взял половник, зачерпнул тесто из чашки, вылил его на сковороду, перехватил ручку и покрутил, распределяя жидкость по поверхности.
- Что это шипит?
- Это блины.
- Ясно. В общем, Слава…
- Макс, - устало перебил он. – Прости, пожалуйста. Я правда очень бы хотел, чтобы наши отношения закончились как-то… по-нормальному. Но у меня сын пришел домой под наркотиками и сейчас это важнее всего остального.
- Тридцать минут, - не унимался Макс. – Возле твоего дома. Где скажешь.
Слава ещё раз поднял взгляд на сына. Мики маялся от безделья: закинул ноги на спинку кресла, голову свесил вниз с сидения, и, протянув руки с mp3-плеером перед собой, внимательно переключал треки. Слава вздохнул.
- Пятнадцать минут, - строго сказал он в трубку. – На крыльце моего подъезда.
- Хорошо! – с облегчением выдохнул Макс. – Через час, нормально?
- Нормально.
Он накормил детей блинами, Мики – со сметаной, Ваню – со сгущенкой, и то, и другое было куплено в русском магазине.
- Фу, сметана, тошнотина!
Младший произносил эту реплику каждый раз, когда чувствовал её запах, и, высунув язык, изображал рыгающий звук.
- Сгущенка похожа на сперму, - любезно сообщил ему Мики.
Ваня, резко откинувшись на спинку стула, с ужасом посмотрел на блинчик в тарелке, щедро политый сгущенкой.
- Мики… - устало произнёс Слава. На строгость уже не хватало сил.
- Фу-у-у! – завопил Ваня.
- Зачем ты это сказал?
- Это правда.
- Я теперь не буду! – протестовал Ваня.
У Славы заболела голова. Ему хотелось ударить кулаком по столу, одному велеть заткнуться, а второму – есть, что дают. «Компромиссы, - напоминал себе Слава. – Ищи компромиссы…»
- Варенье. Хочешь варенье?
- Да, - согласился Ваня.
Пока Слава шёл к холодильнику, Мики начал произносить:
- А варенье похоже на…
- Мики, заткнись! – и всё-таки он это сказал.
Солгав детям, что отойдет в магазин, он с облегчением улизнул из дома: хоть на пятнадцать минут вырвался из удушающей атмосферы конфликта. А ещё, конечно, можно было покурить, стоя на крыльце – это успокаивало.
Макс ждал его, сидя на ступеньках – Слава поежился, представив пронизывающий холод бетона. Обернувшись на лязгнувшую дверь подъезда, Макс с улыбкой поднялся на встречу, но
