Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Да.
– И не владеете даже начальными навыками этого ремесла?
– Именно так.
Последовало продолжительное молчание, в течение которого Котель продолжал теребить свою жиденькую бородку. Взгляд Анри блуждал по камням, разложенным на полу или прислоненным к стене, банкам с типографской краской, выщербленной лохани рукомойника в углу, задерживаясь на мгновение на синем эмалированном кофейнике, деловито булькавшем на газовой плитке. У окна стоял стол. В крыше как раз над печатным станком было проделано еще одно большое окно с матовым стеклом. Снаружи над дверью со скрипом покачивалась на ветру тронутая ржавчиной вывеска. Откуда-то доносилось птичье пение.
– А когда, позвольте полюбопытствовать, вы собираетесь представить заказчику готовую работу – то бишь афишу в цвете? – с плохо скрываемой иронией поинтересовался папаша Котель. В первый раз за все время он оторвал взгляд от камня на станке и сфокусировал его на Анри.
– Как можно скорее. Зидлер очень спешит. Если я не поспешу, «Мулен Руж» попросту закроется.
– Ясно.
Снова последовала продолжительная пауза, и Анри был готов поклясться, что реденькие волосы бороды становились все длиннее от нервного подергивания прямо у него на глазах.
В конце концов папаша Котель вышел-таки из состояния задумчивости.
– Что ж, полагаю, лет за пять управиться можно, – авторитетно объявил он.
– Пять лет!
– Ну, может быть, шесть. Похоже, вы не понимаете, что литография является одним из наиболее сложных и тонких графических процессов. А в случае хромолитографии, или цветной литографии, техника становится еще более сложной. К вашему сведению, на изготовление знаменитой литографии «Падение Иерусалима» ушло целых два года. И это при том, что над ней работали все самые искусные мастера лондонской мастерской господ Дея и Хея. – Он пытливо взглянул на Анри. – Ваш настрой напоминает мне решимость дилетанта, не имеющего ни малейшего понятия о музыкальной композиции и тем не менее вызвавшегося написать симфонию. Считаю своим долгом сказать вам об этом, прежде чем вы приметесь за эту авантюру. Так что, если вы все еще настаиваете и имеете терпение и желание учиться и много работать, я буду счастлив взяться за ваше обучение.
– Хорошо. Когда приступим?
– Если не возражаете, то прямо сейчас. Повесьте на крючок ваш сюртук и шляпу и наденьте вот этот передник. Начнем с того, что вспомним, что слово «литография» происходит от двух греческих слов «литос» и «графен», что значит писать на камне. Она была изобретена в восемнадцатом веке баварским печатником Алоисом Зенефельдером. Поистине гениальное изобретение! Итак, прежде всего, начиная рисовать по камню, необходимо помнить…
Итак, начало было положено.
Прошел сентябрь, затем октябрь. На бульварах осенние ветры срывали последние желтые листья с каштанов, кружили их в воздухе и бросали в сточные канавы. Но в ателье художественной литографии царил покой. Унылый осенний дождик стучал в окно, а работа продолжалась. Каждое утро Анри приезжал в мастерскую, надевал свой синий фартук и проводил целый день, трудясь над камнем, постигая технику литографического мела и возможности растворителя.
По прошествии некоторого времени он распорядился доставить в мастерскую несколько ящиков коньяка и тогда же обнаружил, что папаша Котель тоже не прочь время от времени пропустить стаканчик, «дабы противостоять осенней сырости».
– Знаете, просто поразительно, – заявлял старый печатник, наблюдая за работой Анри, – вы, похоже, обладаете врожденным талантом к литографии. Вы действительно никогда прежде ей не учились?
Вскоре Анри начал экспериментировать, изучая новые техники, не имевшие ничего общего с традиционными методами.
Теперь Котель наблюдал за ним с удивлением и тревогой.
– Да нет же, нет, нет! Так делать нельзя.
– Почему?
– Потому что так не принято. Ни один литограф никогда не делал ничего такого.
Как-то раз Анри принес зубную щетку, обмакнул ее в типографскую краску и принялся водить пальцем по щетинкам, покрывая камень мириадами крошечных точек.
– Боже мой, что вы делаете? – воскликнул папаша Котель, бросаясь к столу.
– Опробую новый способ нанесения краски.
– Зубной щеткой! О нет! Это невозможно. Еще никто никогда не делал напыление при помощи зубной щетки.
Анри лишь усмехнулся через плечо:
– Кажется, получается. Хотите попробовать?
Старый мастер осторожно взял в руки щетку, склонился над камнем и провел пальцем по щетинкам.
– Действительно, получается, а? – удивленно пробормотал он. – Интересно, и почему никто не додумался до этого раньше? Месье Тулуз, вы просто прирожденный литограф. Вы действительно никогда прежде не учились литографии?
Как-то в октябре, когда Анри привычно корпел над камнем, в мастерскую, задыхаясь от восторга, ворвался его друг Морис.
– Представляешь! – выкрикнул он с порога. – Тео Ван Гога хватил удар и его отправили в Голландию! Месье Буссо предложил мне возглавить галерею.
С тех пор Анри виделся с Морисом каждый день, иногда даже по два раза на дню. Вечером, уходя из мастерской, он неизменно делал небольшой крюк и заезжал в галерею, где заставал своего друга в нарукавниках, занятым инвентаризацией бесчисленных картин и гравюр, проверкой конторских книг, приведением в порядок дел фирмы, запущенных из-за болезни Тео. Они обедали вместе, рассказывали друг другу о самом сокровенном. Это общение придавало силы им обоим.
События в ателье развивались с поразительной быстротой.
– Я должен спешить, – отвечал Анри всякий раз, когда папаша Котель советовал не торопиться. – Дела у Зидлера идут совсем плохо.
К тому времени он стал уже заправским литографом, пальцы которого были перепачканы в типографской краске, а на щеках были заметны следы мела. Он вполне освоил технику рисования на камне, постиг тайны тонировки и гравировки пунктиром и в данный момент продирался сквозь премудрости хромолитографии.
Папаша Котель по-прежнему время от времени отходил от своего станка, чтобы заглянуть ученику через плечо, и, нервно подергивая жиденькую бородку, принимался привычно бормотать: «Так нельзя, нет, нет». Однако в их отношениях произошли некоторые перемены. Теперь старый мастер с удивлением следил за успехами своего ученика, подмечая его несомненный талант чертежника, обращая внимание на твердость руки, для которой, похоже, не существовало технических трудностей. И ему становилось не по себе. Этот пьяница, уродец-калека оказался действительно выдающимся молодым человеком. А что, если как раз сейчас он наблюдает рождение нового гения?
Вскоре после Рождества Анри объявил Котелю, что он не будет появляться в мастерской несколько дней.
– Я чувствую, что готов взяться за афишу.
Следующую неделю он провел в своей студии с Ла Гулю и Валентином. Все это время он никуда не выходил, ни с кем не встречался, кроме как с двумя своими натурщиками, почти не спал. Ел дома, рассеянно жуя то, что заботливо приносила ему мадам Лубэ, а чаще всего вообще забывал о еде.
День и ночь
