Его запах после дождя - Седрик Сапен-Дефур
И внезапно сомневающийся голос, что совсем недавно тихонько шептал мне: «Нет, не совсем, еще не то», – куда-то исчез, раз – и нет его.
Как же я сразу-то не подумал? Так всегда себя спрашиваешь, когда попадаешь в точку.
А сейчас все яснее ясного.
Букв четыре, как в слове «гора».
Слога два. Склон без солнечных лучей, зато с проблесками счастья. Огнеупорный склон.
Два слога, как один всплеск.
Убак[23].
V
Убак тоже с нами на кухне. Можно подумать, что он меня ждал.
Я осторожно выглядываю в окно и сам себе не верю – неужели я уеду с ним вместе? Да, это он, совершенно точно, сказка о подменышах – это совсем другая сказка. Я узнаю полоску на лбу и походку, еще косолапую, но уже по-кошачьи вальяжную. Какой же он красавец. Изумительный. Я наблюдаю за его встречей с жизнью. Уткнулся носом в плитку. Через каждые десять шагов встреча с новой вселенной, которую предстоит изучить, – ножка стола, мешок с картошкой, два полена, тапок, еще одна ножка и снова мешок с картошкой. Никаких сокровищ не надо, только следи за ним. И запоминай. При малейшем шорохе он замирает, хочет узнать, что случилось. Интересно, он понимает, сколько открытий ему еще предстоит?
Для меня наступила редчайшая минута – такой не было еще никогда: жизнь поместила меня туда, куда следовало. Все сошлось – свет солнца и звучание слов, человеческие заботы и будущее. Все, что казалось случайностью, дрейфом по течению, ролью наблюдателя со стороны, встало на свои места, чтобы возникла эта кухня, а у меня ответственная роль, в которую мне придется впрячься всерьез.
Мадам Стена пощадила меня, избавив от сцены расставания Убака с матерью, с его семьей, он был на кухне и появился здесь словно бы из ниоткуда. А вдруг они плакали? Или визжали от страха?
Бесчеловечно отрывать живое существо от семьи – люди, когда это их касается, предусмотрели на этот случай закон и наказание. А животные избавлены от подобных чувств. Нам удобно так считать, так мы избавляем себя от ненужных треволнений. Вообще люди как хотят, так и рассуждают о животных. Хотят – объявляют их венцом творения и образцом для подражания, хотят – поджимают губы и говорят об их жестокости и бессердечии.
Я вошел без стука, так сказала мне мадам Стена.
Убак прекратил свои исследования и побежал ко мне. Ему словно подсказали, что надо сделать, и ничего лучшего он сделать не мог. Я подхватил его на руки, потом посадил на плечо. Возможно, мне надо было, наоборот, присесть на корточки? Мы с ним поцеловались или что-то в этом роде, язычок у него шершавый, как промокашка, и запах изо рта не совсем тот, какой ждешь при втором свидании. Крошечными острыми зубками он укусил воротник моей рубашки, потом пальцы, и они оказали ему вялое сопротивление. Он стал вдвое больше, но все равно я ощущал его ребрышки, теперь он обрастал по всему тельцу шерстью, а нос и подушечки на лапах были у него розовые, как драже, а сами лапы, похожие на кротиные, умилительные до невозможности. Стали видны глаза, а крошечный хвост работал, как метроном, настроенный на темп 200. Из своей крошечной писюльки – школьная медсестра отвергла бы ее не моргнув глазом – он слегка писнул на меня, я не сомневался, что от радости. Господи, какой же он красавец! Я потребовал подтверждения у мадам Стена, и она подтвердила, да, красавец, и она тоже была красавица в своем синем платье, смотрела на нас, и глаза у нее были влажные, потому что привыкнуть к такому невозможно. Я бережно поставил Убака на пол, показав тем, кому это надо, что он попал в хорошие руки. А мы уселись на дубовые стулья с плетеными сиденьями, кофе был горячий, клеенка сияла. По-моему, в этой кухне не переводились горячие пироги, сегодня был со сливами.
– Ну вот и дождались.
– Да, вы правильно сказали.
– Придумали имя?
– Убак.
– Удачно.
– Мне тоже так кажется. Только расположен в тени.
– Я сразу вспомнила школу, никогда не знала, какой склон в тени, какой на солнце.
– Я тоже всегда их путал.
– И знаете, мне всегда больше нравились вопросы, чем ответы.
– Вам повезло, вопросов всегда пруд пруди.
Напоследок я подписал несколько бумаг и чек. Она тоже что-то написала и протянула мне медицинскую карту, сверху было написано «Убак», глупо, конечно, но меня это растрогало, до этого я произносил его имя только про себя. Мадам Стена перечислила, какие предстоят прививки, рассказала про режим – сколько раз кормить, в каком количестве, какие годятся марки сухого корма. До чего же мадам Стена деликатна! Она дает советы, а не диктует, привлекает внимание, а не пугает. «Все будет хорошо», – говорит она. Да, пусть так оно и будет.
Ее кухня – шлюз. Ты покидаешь один мир и вплываешь в совершенно другой – есть конец, есть начало, и нет возможности повернуть обратно. Росчерк пера, три килограмма шерсти, и ничего уже не будет таким, как вчера. Убак постарался – и так он всегда будет поступать и в дальнейшем тоже, – постарался лишить минуту пафоса: свою жажду исследований он перенес на заднюю часть хозяйкиного чао-чао, положил свои крошечные передние лапки ему на бедра и сделал несколько совершенно недвусмысленных движений. Чао-чао лениво от него отмахнулся. Мы с мадам Стена от души рассмеялись. У собак есть дар отменять всяческие церемонии или помогать нам от них избавляться. Убак, еще совсем малыш, но в нем уже совершенно определенно была сексуальность. Когда мы с ним уже жили вместе и когда мой компаньон принимался искать себе партнершу, я часто себя спрашивал, что ему нужно – телесное удовольствие или его направляет инстинкт, настоятельно требуя продолжения рода? В день, когда он страстно приник к ноге Луизетты, моей усатой соседки восьмидесяти лет, я понял, что это поиск вообще чего-то совершенно другого.
Еще побродив, Убак улегся у моих ног идеальной иллюстрацией к учебнику по приручению собак. Он устал, сил больше не было. Еще бы! За час он переделал дел больше, чем за все время со дня рождения. Мадам Стена сказала, что он уже побывал у нее в доме вместе с сестрами и братьями, что она обязательно приносит сюда щенков, чтобы они привыкали к другому миру – пылесосу, Жан-Пьеру Перно[24], дверям, которые хлопают, к деловитой возбужденности людей. Я ее поблагодарил, хотя, может, это и глупо. Но вообще-то, может, лучше людям привыкать к молчаливому спокойствию собак?
Вот мы уже и навсегда вместе, и это ненормально, потому что сначала должны быть свидания, надежды, страхи, розы, стихи, постепенное отмыкание затворов и тогда только две жизни сливаются воедино. А с собакой – вы входите в дом один, проходит час, и вы уже слиты. Потеряли подготовительный период, выиграли в надежности.
– Я знаю своих собак… Да, собаки… Так вот, я чувствую, что Убак очень рад, что уезжает. И я говорю это не для того, чтобы вас успокоить.
– Но вы меня все-таки успокоили.
Убак действительно этого хочет? Ему это нравится? Вопросы, которые станут мелодичным припевом
