Месяц на море - Наталия Миронина
– То-то и оно, вы все судите по… по отдельным фразам. Она тоже мне говорила так.
– О, значит, мне не показалось, – удовлетворенно кивнул сосед.
Между тем они подъехали к отделению полиции. На крыльце маячил сонный дежурный.
– Вот, смотри, он не на телефоне сидит. Не на посту. Он на крыльце прохлаждается, покуривает, – буркнул Колесников.
– Во-первых, их двое. Как ты сказал, на посту. Во-вторых, даже не двое, а больше. На дежурстве всегда команда.
– Да ладно, я бы звонил – не дозвонился…
Николай искоса посмотрел на Сергея Мефодьевича и сказал внушительно:
– Разговор в полиции я начну сам, а то ты все испортишь.
Николай припарковал машину, они вышли и направились к крыльцу. Полицейский, завидев их, скрылся в дверях.
– Вот я же тебе говорил, слинял с поста, а теперь испугался, – зло сказал Колесников.
Сосед ничего не ответил. В полицейском участке пахло малосольными огурцами и кофе. Видно, дежурные перекусывали.
– Доброе утро, простите, мы так рано, но есть проблема, не знаем, как ее решать. Может, вы подскажете.
– Что за проблема? Украли что? – Дежурный, тот самый, что стоял на крыльце, с любопытством посмотрел на Николая. Николай производил впечатление солидное, был спокоен, да и машину его дежурный заприметил. «Дорогая тачка», – подумал он тогда.
– Нет, не украли, – начал было Николай, но Колесников тут же вмешался в разговор:
– А что, это самое страшное, что может случиться? Других бед не бывает?
– А что это вы так разговариваете? – с ходу его осадил другой полицейский, который находился в другом конце комнаты. – Мы с вами вежливо, а вы…
– Простите моего друга, он очень взволнован. Пропала его знакомая. Близкая знакомая. Она из Москвы, известный преподаватель университета, она заведующая кафедрой…
– А ты откуда это все знаешь?! – вдруг воскликнул Колесников. Полицейские заулыбались, но так, чтобы это не выглядело вызывающе.
– Она мне рассказала, когда я ее подвозил по твоей же просьбе. – Николай уже стал сердиться. – Давай мы все же перейдем к делу. Ты сам расскажешь?
– Мы с ней приехали… – начал Сергей Мефодьевич…
Дальше он подробно рассказал, куда они ехали, какой дорогой, где останавливались, что объезжали.
– Что-то вы такой неудобный путь выбрали, при этом боялись опоздать, как сами утверждаете, – заметил второй полицейский, который так и оставался в дальнем углу комнаты, но при этом внимательно слушал и делал пометки на листе бумаги.
– Так я вам и говорю! – горячо воскликнул Колесников. – Я не хотел застрять в городе, в центре. Во-первых, пешеходные зоны, во-вторых, что-то вечно копают, объезд неудобный…
– Вы, наверное, не очень хорошо водите машину, – чуть с усмешкой уточнил первый полицейский, – обычно новички любят ездить по окраинам.
– У меня солидный водительский стаж, – оттопырил губу Сергей Мефодьевич. – А потом, может, мы перейдем к сути?
– Продолжайте.
– Ну, Александра Львовна поставила у калитки пакет с подарками, мы немного подождали. Потом она пошла в сторону виноградников, потом…
– Она не вернулась с вами на машине?
– Нет, она решила пойти пешком, зайти… в магазины, наверное… Ну, она вообще любит гулять одна. В этом не было ничего особенного.
– Был ли конфликт между вами?
– С чего это между нами должен быть конфликт? – возмутился Колесников. – Мы, конечно, поспорили, как ехать, но Александра Львовна совсем не знает города. Вернее, плохо знает современную Анапу. Поэтому, как ехать, решал я.
– А сильно ссорились из-за дороги? – не отставал полицейский.
– Мы вообще не спорили на эту тему. Я просто сказал, что лучше в объезд, она согласилась.
– И нормально доехали?
– Да, – соврал Колесников. – Доехали хорошо.
– Так только что, рассказывая, как вы добирались, вы сами сказали, что спор был, ехали долго, что немного опоздали… – поймал его полицейский.
Колесников обескураженно замолчал. Разговор эти люди вели так хитро, что заставили повторить рассказ, но получилась совсем другая история.
– Я пришел к вам, чтобы вы помогли, а вы меня словно проверяете.
– Люди забывают, что помочь можно тогда, когда все точно знаешь. А если что-то утаить или сказать неточно, получается ерунда. Ничего не сделаешь, не поможешь.
– Поссорились мы с ней. Из-за того, что я долго ехал. Вернее, собирался долго, путь выбрал не тот… А еще и съязвил.
Последнее Колесников добавил неожиданно для себя самого.
– Ну, ясно. Конфликт был, женщина ушла после него. Или в результате него.
– Она не звонила, не вернулась, не отвечает на звонки. – Колесников посмотрел на полицейских как побитая собака.
Николай, который молча сидел в стороне, сказал:
– Простите, но можно ли сейчас что-нибудь сделать?
– Трое суток… Трое суток… – привычно сказал «дальний» полицейский.
– Мы знаем, мы вообще-то сами с погонами. Только с морскими и в отпуске.
Николай сказал это ровным тоном, без тени заискивания или желания понравиться, стать своим. Но его фигура, спокойствие и доброжелательность сделали свое дело.
Полицейские переглянулись, и тот, который был в дальнем углу, сказал:
– Так, напишите заявление. Опишите вашу знакомую, укажите все точно, а мы передадим по смене. Они попросят патрули обращать внимание. Ну а в случае…
– Каком? – упавшим голосом спросил Сергей Мефодьевич.
– Не будем забегать вперед, – строго сказал полицейский. – Вот бумага, ручка, садитесь, пишите.
Колесников посмотрел на стол. Тот стоял у раскрытого окна. Сквозь обязательную для этого заведения решетку и редкие ветки старого жасмина виднелось море. И шум слышался. Колесников на миг содрогнулся – только несколько часов назад все было прекрасно. Просто замечательно! И не было этого стола, полицейских, и не нужно было описывать Архипову для ориентировки. Он посмотрел в окно и попытался понять, с чего положено начинать. «Рост, наверное, комплекция, потом цвет волос, цвет глаз… – промелькнуло у него в голове. Господи… А еще что надо указать? Одежду. Она была тогда красиво одета. Только во что? Я не помню, совершенно не помню». Сергей Мефодьевич испугался, словно у него память отшибло навсегда.
– Послушайте, я напишу, что помню. Боюсь ошибиться.
– Сергей, не дури и возьми себя в руки, – сказал Николай. – Напиши все, что мы сказали, и поехали домой. Все будет хорошо.
Колесников повернулся опять к окну и стал описывать Архипову. Чем больше он писал, тем больнее сжималось сердце. Ему было не только страшно (в память врезались слова, сказанные ею со смехом: «Дочь моя закопает того, кто причинит мне вред!»), но и больно от того, что все разрушил он сам. «Я же ее любил… люблю!» – подумал он. Сергей Мефодьевич выводил своим правильным почерком слова, в затруднительные мгновение посматривал в зарешеченное окно – и ему казалось, что он уже в тюрьме.
– Ну, ты уже
